Падение мисс Кэмерон

Он должен завоевать ее вновь, во что бы то ни стало, и он добьется своего. Медленная восхищенная улыбка раздвинула его губы.

— Тебе нравится платье? — спросил он, не в силах отвести глаз от гладкой матовой кожи ее соблазнительной груди.

— Признаюсь, это не совсем тот оттенок, который я выбрала, и декольте кажется мне слишком вызывающим, но в остальном, кажется, неплохо.

— А я уже начинаю жалеть, что сам помогал выбирать тебе этот наряд для бала.

— Почему? Тебе что-то не нравится?

— Нравится настолько, что у меня появилось желание, чтобы ты надевала его только для меня, а не для тех многочисленных мужчин, которые станут сегодня на тебя заглядываться. Ты бесподобна, дорогая, и вызовешь настоящий фурор. Может быть, наденешь то, второе, кажется, оно не столь великолепно.

— Не преувеличивай. Нет, я надену именно это, ведь, раз оно так тебе нравится, твое внимание будет принадлежать только мне.

— Мое внимание будет принадлежать тебе в любом случае, что бы ты ни надела. Не забудь взять накидку, когда станешь выходить.

— Я всегда беру накидку. — Она повернулась спиной. — Не поможешь? Моя горничная куда-то исчезла.

Он повиновался, и, когда она ощутила, как его пальцы касаются ее обнаженной кожи, почувствовала теплое дыхание на своей шее, ее сразу охватил знакомый трепет, на нее всегда таким образом действовала его близость. Она была рада, когда он закончил, перевела дыхание и повернулась к нему:

— Теперь все в порядке. Ну а если серьезно, как я выгляжу?

Он прищурился и склонил голову набок, оглядывая ее с ног до головы.

— Ты — само совершенство. — И добавил: — Почти. Кое-чего не хватает в твоем туалете. — На его губах появилась загадочная улыбка.

Заинтриговав ее, он вдруг вышел из комнаты и почти сразу вернулся с длинным кожаным футляром. Открыв его, извлек переливающееся жемчужное ожерелье и такие же серьги.

— О, Стивен, я сейчас заплачу.

— Тебе не нравится?

— О, что ты, они великолепны, но я их недостойна.

Он улыбался, довольный произведенным впечатлением и ее реакцией.

— Позволь мне судить об этом.

Он мягко отвел в сторону ее волосы и застегнул ожерелье на шее. Серьги она вдела в уши сама. Теперь она увидела в его глазах блеск восторженного собственника и в этот момент заметила, как необыкновенно хорош ее муж в вечернем костюме.

Когда его взгляд заскользил по ее распущенным волосам, она вспомнила, что еще не причесана.

— Сейчас придет моя горничная, она уложит волосы в классическую модную прическу.

— Оставь. Они так прекрасны, и мне больше нравится, когда они свободно струятся по твоим плечам.

Она улыбнулась, любуясь мужем, — прекрасно сшитый фрак облегал широкие плечи, его загорелое лицо обрамляли черные густые волосы, чуть тронутые сединой на висках, которая прибавляла ему шарма, они являли контраст с белым высоким воротником и шейным галстуком.

— Ты так стараешься меня очаровать комплиментами сегодня, что боюсь, за этим что-то кроется.

— Разве можно винить мужа за комплименты своей жене?

— Конечно нет. Но ты понимаешь, что замужние леди не могут являться на бал с распущенной гривой волос, как русалки.

Он с восхищением скользнул снова взглядом по роскошным волосам жены.

— Нет, но вдруг ты станешь законодательницей новой моды, явившись в таком виде.

Дельфина, откинув голову, расхохоталась, сверкая перламутровыми зубками.

— Ты помнишь, что, когда Ева соблазнила Адама, она распустила волосы.

— А мне всегда казалось, любовь моя, — Стивен наклонился и поцеловал ее в шею, туда, где билась голубая жилка, — что Ева соблазнила его яблоком. Он был изгнан из рая не за вожделение, а за обжорство.

Она усмехнулась:

— Я знала, что ты сейчас переиначишь притчу.

— Так решено? Ты оставишь волосы в таком виде и сразишь публику? Я хочу, чтобы ты получила удовольствие от бала, Дельфина. Мы часто будем выбираться в Лондон на светские мероприятия, желательно, чтобы мы поскорее влились в общество. Ты волнуешься?

— Нет. — Она стала натягивать длинные бальные перчатки. — Как тебе известно, я никогда не была расположена к светским удовольствиям и всегда старалась их избегать, и те два года, проведенные в Корнуолле, ничего не изменили. Но понимаю, что, как жена такого известного и значительного человека, должна соответствовать. Сегодня у меня прекрасное настроение, я с удовольствием еду на бал, и во мне уже возникло радостное предвкушение предстоящего веселья.

Кажется, ему понравился ее энтузиазм.

— Мне нравится слово соответствовать, любовь моя. Я льщу себя надеждой, что ты захочешь того же и в супружеских отношениях, особенно если это произойдет еще до утра.

Она со смехом ответила, протягивая ему накидку, которую он накинул ей на плечи:

— Увидим, не стоит загадывать заранее.

Он исполнился надежды и стал мысленно представлять картины, одну соблазнительнее другой, пока они шли к экипажу. Вот она лежит обнаженная в его постели, каштановая грива волос разметалась по подушке, он чувствует под собой ее восхитительное тело, чувствует, как в любовном экстазе ее ногти впиваются в его спину… Стивен уже был уверен, что их ждет сумасшедшая ночь, полная страсти.

Как только они отъехали, из густой тени выскользнула темная фигура и притаилась на ступеньках подъезда.

Длинная карета, запряженная четверкой черных лошадей, потряхивающих головами с нарядными султанами, катила по улицам в скользящем свете фонарей, иногда проникая внутрь и освещая пассажиров. Слышно было, как дождь барабанит по крыше, но он не испортил настроение супругам. Стивен не сводил глаз с жены и продолжал мечтать. Эйфория нарастала с приближением к цели назначения.

Сегодня он появится с Дельфиной на балу впервые с тех пор, как вернулся из Испании. Сегодня как нельзя более подходящий случай, чтобы представить всем свою жену. Бал в Шевингтон-Хаус, красивом доме на Пикадилли, сегодня был устроен графом и графиней Даррингтон. И бал, несомненно, был событием года.

Стивен и сам не мог понять до конца причины своего восторженного состояния. Почему он так вдохновлен, так горд, что едет на бал с Дельфиной? Конечно, после двух лет брака было самое время появиться в свете с женой. Но дело не в этом. Он был очарован, околдован, она проникла в его сердце, в его кровь, а ее улыбка, одновременно невинная и искушенная, вводила его в исступление. В ней была совершенно неотразимая смесь скромности и чувственности, живой ум искрился в глазах, она была так прекрасна, что ему хотелось, чтобы весь мир увидел, каким сокровищем он обладает.