Падение Римской империи

Вокруг общественных зданий находилось множество частных домов. Некоторые из них, более крупные, обнаружили во время раскопок, несколько из них занимали большое пространство и отличались богатой многоцветной мозаикой, особенно «Дом греческого колесничего» и носящая поэтическое название «Вилла с частной баней». Но основная часть городских районов, где, видимо, проживало подавляющее большинство населения, не раскопана, и нам известно относительно немного «обычных» домов. Однако все говорит за то, что в Карфагене проживало порядка 100 тысяч человек — в IV в. больше было лишь население Рима и Константинополя, оно искусственно увеличивалось по причине поддержки продовольствием, которую оказывали их обитателям.

Общественные здания удовлетворяли многообразные культурные нужды ^{291} . Здесь исповедовались самые различные религии — от христианства в разных его формах до традиционных языческих культов со всякого рода восточными таинствами. И среди всего этого классическая культура. Например, Августин был латинистом высочайшего класса, который завершал свое образование в Карфагене. Он остался здесь для продолжения преподавательской карьеры, однажды одержав победу в состязании латинских поэтов. Награду ему вручил проконсул Африки Виндициан, сам человек большой учености, один из той группы тесно связанных между собой римлян, которые проводили короткий срок, обычно год, в качестве префекта города. (Наш старый знакомый Симмах исполнял эту должность в 373 г.) Такие события, как поэтические состязания, давали молодым честолюбивым людям возможность обратить на себя внимание наместника и использовать свою образованность и культурный уровень для продвижения в обществе. Покинув Карфаген, Августин приехал в Рим, а оттуда в Милан, ко двору Валентиниана II, окрыленный рекомендациями, которые обеспечили ему связи с такими людьми, как Виндициан и Симмах.

Карфаген IV в., таким образом, был крупнейшим культурным и, кроме того, экономическим центром Западной империи. Огромный и шумный, это был город, где стиснутые дома десятков тысяч простых людей являли резкий контраст с величественными общественными зданиями и особняками богачей. Но главное: много дававшая и мало требовавшая, Северная Африка была той курицей, которая несла золотые яйца для казны Западной империи.

«Последний истинный римлянин Западной империи»

Избыток налоговых поступлений из Северной Африки играл важную роль в подведении баланса империи. Без него Запад не смог бы содержать армию, достаточно мощную для того, чтобы оборонять другие, куда менее защищенные области. После смерти Констанция в 421 г. не только в Африке, но и повсюду на римском Западе иммигрантам предоставили полную свободу грабить где и что угодно. Франки, бургунды и алеманны совершали рейды через границу в Прирейнской области, что не облегчало ситуации; то же самое касалось ютунгов, действовавших в предгорьях Альп. На юге Франции восстали вестготы; их действия вызывали тревогу в главном административном центре области — Арле. В Испании на северо-западе активизировались свевы; их бесчинства затронули весь полуостров. С прибытием вандала Гейзериха в 430 г. на границу Нумидии над всей Западной империей навис дамоклов меч.

И здесь главный удар принял на себя последний великий герой Западной Римской империи V в. — Флавий Аэций. Как мы уже видели, он возвысился в 433 г., одержав окончательную победу в яростной борьбе, последовавшей за восшествием на престол Валентиниана III. Нам также известно, что в молодости он провел немало времени в качестве заложника у Алариха в период, предшествовавший взятию Рима, и у гуннов в 410-е гг.; завязавшиеся тогда отношения впоследствии оказались ему полезны: он договорился с гуннами о помощи после гибели узурпатора Иоанна, а затем они помогли ему нанести поражение его противнику Себастиану. Разумеется, его никогда не выбрали бы в заложники, если бы он не имел политических связей на весьма высоком уровне. Его отец Гауденций, подобно Флавию Констанцию, происходил из семьи римских военных, выходцев с Балкан, точнее, из провинции Малая Скифия в Добрудже (современная Румыния). В начале своей карьеры, отправленный ко двору правителя Восточной империи, он занимал ряд штабных должностей. Но в 399 г., в период правления Стилихона, мы видим его командующим войсками в Африке. Опять-таки, подобно Констанцию, он, по-видимому, был военным с Востока, обратившим на себя внимание своими выдающимися качествами и вставшим на сторону Стилихона после смерти Феодосия I. Затем Гауденций женился на очень богатой наследнице сенаторского италийского рода; вершиной его карьеры стало назначение на должность командующего полевой армией в Галлии ( magister militumper Gallias) в конце 410-х гг. Там он погиб во время событий, связанных с узурпацией (возможно, имевших отношение к узурпации Иоанна в 420-х гг.).

Сам Аэций также сделал военную карьеру, но возвысился до куда больших высот. Хотя он никогда не был императором, его можно назвать Октавианом своего времени. Достигнув власти, он показал себя искусным политиком и сделал многое для восстановления благосостояния империи. Его современник, некий Ренат Фригерид, в отрывке, дошедшем до нас благодаря Григорию Турскому, так описывает этого человека:

«Он был среднего роста, крепок, хорошего сложения, т. е. не хилый и не тучный; бодрый, полный сил, стремительный всадник, искусный стрелок излука, неутомимый в метании копья, весьма способный воин и прославлен в искусстве заключать мир. В нем не было ни капли жадности, ни малейшей алчности, от природы был добрым, не позволял дурным советчикам уводить себя от намеченного решения; терпеливо сносил обиды, был трудолюбив, не боялся опасностей и очень легко переносил голод, жажду и бессонные ночи» ^{292} .

Искусство в управлении конем и обращении с луком он, вероятно, также приобрел в то время, когда жил у гуннов, и он использовал оба свои умения, как и другие описанные выше качества, трудясь над исполнением своего великого плана: делом всей его жизни стало объединение империи Октавиана для следующего поколения.

Когда в 433 г. Аэций наконец установил свой контроль над Западной Римской империей, почти десятилетний паралич центральной власти оставил заметный след на всех ее территориях. Каждая из групп иммигрантов на западных и приграничных территориях, не подчиненных имперским властям, использовала открывшиеся возможности, чтобы укрепить свои позиции; так же поступали и те, кто находился вне границ империи. Кроме того, как уже было после пересечения Рейна, волнения, вызванные появлением иммигрантов, побудили местные римские общины к попыткам узурпации. В Северной Галлии, в особенности в Бретани и в ее окрестностях, зачинщиками раздора стали так называемые багауды. Зосим упоминает другие группы с таким названием, пребывавшие в предгорьях Восточных Альп в 407–408 гг.; Гидаций сообщает в своей «Хронике», что они появились в Испании в начале 440-х гг. ^{293} . Историки с давних времен горячо обсуждают вопрос о том, что собой представляли эти люди. Сам термин восходит к III в., когда их именовали «деревенщиной и бандитами». Историки марксистской ориентации неизбежно видели в них революционеров, чья деятельность была связана с возникавшей время от времени волной народного протеста против неравенства, существовавшего в римском мире; по их мнению, они появлялись на сцене в периоды ослабления контроля со стороны центра. Конечно, багауды действительно появлялись в основном там, где контроль центра слабел из-за враждебных действий варваров, но сведения об их социальном составе не всегда свидетельствуют о том, что среди них были революционеры. Легкая нажива — это по определению то, что становится главным соблазном для смутьянов. Иногда те, кого именовали багаудами, представляли собой обычных бандитов. К примеру, те, что находились в Альпах в 407–408 гг., угрожали насилием и требовали денег у отступавшего через их территорию тогдашнего римского полководца. Но багаудами, по-видимому, именовали и группировки самозащиты, имевшие целью сохранить общественный порядок в местах своего проживания, куда более не могла дотянуться длинная рука государства. В 410-е гг. Арморика уже получила независимость, стремясь урегулировать беспорядки; позднее нечто подобное происходило в Испании ^{294} .

Так или иначе, багауды вместе с варварами представляли собой повод для беспокойства. К лету 432 г. угроза распространилась и стало ясно, что конфликт неизбежен. В Северо-Западной Галлии ее создавали багауды; в Юго-Западной — вестготы; в приграничных областях Рейна и у подножия Альп — франки, бургунды и алеманны; в Северо-Западной Испании — свевы; в Северной Африке — вандалы и аланы. Строго говоря, большая часть территории Испании втечение410-х гг. находилась вне контроля Рима. Учитывая также, что Британия уже давно отделилась от Западной империи, среди территорий, состояние которых с точки зрения империи можно было считать удовлетворительным, оставались лишь Италия, Сицилия и Юго-Восточная Галлия.

Чтобы хотя бы частично осветить выдающиеся достижения Аэция в урегулировании беспорядков в 430-е гг., обратимся к немногочисленным записям в хрониках, в которых, как правило, на события, происходившие в течение целого года, отводится не более двух-трех строк. Но кроме того, в нашем распоряжении имеется один памятник исключительной важности — Санктгалленский Кодекс ( Codex Sangallensis) 908 г. — весьма потрепанная книга из древнего монастыря Св. Галла в Швейцарии, южнее озера Констанц. Она датируется примерно 800 г. н. э.; в ней имеется обширный перечень латинских вокабул — чрезвычайно уместный в хорошем монастыре эпохи Каролингов, где монахи знали классическую латынь. Однако частично этот перечень написан на страницах, которые уже использовались ранее, и в результате тщательного исследования (проведенного в 1823 г.) было установлено, что один из текстов палимпсеста, записанный сверху вокабулами, состоит из восьми фолио из рукописи V или VI в., созданной латинским ритором по имени Меробавд. Он родился в Северной Испании и был потомком имперского военачальника франкского происхождения, носившего то же имя и известного в 380-е гг. Труд Меробавда уцелел в этой единственной копии (если не считать одного короткого стихотворения на религиозную тему), так что нам следует поблагодарить каролингского монаха, выполнявшего грязную работу по выскабливанию листа, за то, что хоть что-то из писаний Меробавда уцелело. Правда, к несчастью, чтобы страницы годились по размерам для новой книги, монахи их обрезали: первоначально размер составлял 260 мм на 160 мм, тогда как в обрезанном виде — 200 мм на 130 мм. Поэтому ученым удалось прочитать лишь четыре коротких стихотворения и фрагменты двух более длинных панегириков: около 100 строк из первого и 200 из второго. (Аналогичные тексты того времени насчитывают около 600 строк.)

Виртуозность работ Меробавда ^{295} свидетельствует о том, что он получил полное латинское образование, прежде чем отправиться ко двору правителя Западной Римской империи в Равенне. Здесь мы можем различить его след благодаря еще одной находке. Будучи не только искушенным в словесности человеком, но и, подобно своему предку, военным, он сделался преданным сторонником Аэция: он сражался под его началом на войне, а позднее воспевал ему хвалу, выступая как оратор. За все эти услуги он был вознагражден: 30 июля 435 г. ему воздвигли бронзовую статую на форуме Траяна (!) ^{296} . В том же году его возвели в сенаторское достоинство в награду за ранее написанный панегирик Аэцию (который не дошел до нас); он отлично сражался в Альпах. Впоследствии его наградили титулом патриция; в конце концов он стал верховным военачальником ( magister militum) полевой армии в Испании. Дело не только в том, что случай Меробавда показывает, что Romanitas— идея римского духа — по-прежнему владела отдельными варварами к вящей славе римской литературы, но и в том, что близость этого автора к Аэцию дает нам счастливую возможность узнать, какое восприятие и какую интерпретацию своих достижений последний считал удачными, какое впечатление он хотел произвести на окружающих ^{297} .

Наиболее раннее из уцелевших сочинений — около 100 строк первого панегирика — датируется приблизительно летом 439 г. Для того чтобы более или менее восстановить присутствовавшее в тексте доказательство, от него сохранилось слишком мало, но то, как в нем представлен Аэций, говорит само за себя ^{298} :

«Твое ложе — голый камень или тонкий слой земли; ты проводишь ночи, бодрствуя, дни — в трудах; более того, ты добровольно переносишь невзгоды; твои доспехи — не столько защита, сколько [повседневное] одеяние… не величественное зрелище, но образ жизни… И если тебе выпадает передышка от войн, ты осматриваешь позиции, или города, или перевалы, или широкое раздолье полей, или переправы через реки, или глядишь вдаль дорог, изыскивая, какое место подходит более всего для пехоты или кавалерии, где лучше атаковать, безопаснее отступать, где лучшие условия для стоянки. Так, даже перерывы между боями ты обращаешь на пользу в деле войны».