Падение
Шрифт:
— Грандиозные, — смеется Маша, — будем с девчонками обои клеить. Надо еще кучу вещей собрать, так что день обещает быть сумасшедшим.
— Как насчет дополнительных рук? Я не врал, когда говорил, что они на многое сгодятся.
— Я в этом не сомневаюсь, — поудобней откидывается на сидении. — Но у тебя, наверняка, свои дела… Может быть встретимся вечером… Если у тебя нет никаких планов, конечно…
— Боже, звучит, как приглашение на свидание, — трудно оставаться серьезным, когда ее лицо мгновенно становиться пунцовым. Она тоже прыскает от смеха, говоря, что я не выносим. А я, как заворожённый, смотрю на ее смуглую от загара кожу, не прикрытые одеждой ключицы и хрупкие плечи. Я протягиваю руку, чтобы притянуть ее к себе и помочь устроиться на моих коленях, значительно раньше, чем ко мне возвращается способность мыслить. Она на расстоянии
— Девушка, а у вас внизу, случайно, места не осталось? А то столько сумок, что наверх не помещаются, — обращается ко мне мужчина средних лет, и мне ничего не остается, кроме как встать со своей полки и позволить ему разместить свой багаж в ящике под моим матрацем.
— Вот спасибо! А то пришлось бы на этих баулах спать, — весело приговаривает пассажир, и покончив со своими нехитрыми манипуляциями, вытирает лоб тыльной стороной ладони. — Далеко едите? Я в пять утра выходить буду, не хотелось бы вас тревожить. Вы ж, молодежь, поспать любите, у самого дочка-подросток. Так ни дай бог раньше двенадцати ее поднять, весь день будет недовольно сопеть. А я, знаете ли, с детства с петухами вставать привык, в деревне вырос, не люблю своё время зря растрачивать. А сейчас что: до восхода солнца в интернете сидят, а потом полдня отсыпаются! Ругай — не ругай! Все, как об стенку горох!
— Ой, не говорите! У меня внучок, в шестой класс пойдет этой осенью, все лето в этом компьютере. Нет чтоб с мальчишками по дворам носиться, — раздается голос миниатюрной бабульки с соседнего места. — И на кой черт эти адские машины изобрели! Жили и бед не знали! А сейчас и поговорить со стариками лишний раз не могут, все что-то там выглядывают, выглядывают!
— Ну, все же польза небольшая есть! Сам, знаете ли, иной раз информацию оттуда черпаю, но вот подростковая одержимость на лицо, — присаживаясь за столик, он продолжает развивать эту тему. Я располагаюсь на краю своей полки, отворачиваюсь к окну и стараюсь не вникать в их беседу. Извечная тема отцов и детей меня волнует меньше всего… Сегодня вечером я обниму свою маму, крепко поцелую папину пухлую щеку и засну в своей мягкой кровати. Но, что-то подсказывает мне, что поселившееся внутри меня чувство щемящей тоски не развеять ни домашней едой, ни родными стенами, ни теплыми руками моих родителей…
Андрей так и не приехал, ни вчера, ни сегодня, чтобы проводить меня на поезд. Я не могла не заметить, как он вдруг напрягся, слушая чей-то голос по ту сторону трубки, как сухо и бесцветно звучал его голос, когда он, не глядя на меня, сообщил, что ему срочно нужно отъехать… Я не могла не заметить, что он даже не повернулся, чтобы увидеть, как я махнула ему на прощание своей рукой. Я не получила ни одного смс, не ответила ни на один его звонок, по той простой причине, что он так и не позвонил…
Наверное, это конец? Я сломала всю голову, пытаясь найти объяснение, ведь не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что он не меньше меня желает продолжения наших отношений… Может он врал, говоря, что абсолютно свободен? Может он был в ссоре с любимой девушкой, и я так удачно подвернулась на его пути? А сейчас она решила вернуться, и мне стоит благодарить Бога за то, что Андрей не успел мной воспользоваться? Хотя… Хуже бы явно не стало, раздайся звонок на полчаса позже, потому что свое сердце ему я уже отдала.
— Ну, чего ты маешься? Набери его, узнай,
все ли нормально, — советовали мне девчонки, когда мы занимались ремонтом комнаты. — В этом нет ничего зазорного, думаешь он до сих пор не понял, что нравиться тебе? Телефон для того и придуман!— Я знаю, но… Вдруг, случилось что-то плохое и ему не до болтовни? Короче, я запуталась! Девочки! Наверное, это финиш! Если вчера я еще могла на что-то надеяться, то сейчас думаю, можно и не мечтать о нем… завтра я уеду и все! Полный крах!
Ира сказала тогда, что если Андрей действительно тот единственный, то судьба обязательно сведет нас вновь, а я не стала объяснять, что совершенно не желаю проверять, моя ли он половинка… Потому что, не знаю, какие планы у фортуны на мой счет, но сама я уже все решила — другого мне просто не надо. Уж слишком высоко теперь задрана планка…
— Что ж ты, не кушаешь ничего? Время пять, а ты с утра ни крошки в рот не отправила? Смотри, какие я пироги напекла-загляденье! — вырвал меня из размышлений голос старушки.
— К мамке наверно едет? Студентка поди? — обращается ко мне все тот же мужчина.
— Да, — из вежливости не оставляю вопрос без ответа, так и не прикасаясь к предложенной выпечке.
— Ну, тогда, Валентина Ивановна, все с ней понятно! Такой же был! В городе в училище на автослесаря учился…Так, как домой не соберусь — кусок в горло не лезет. Организм для мамкиной стряпни сам место бережет. А потом, как натрескаюсь ее щей да картошки, аж голова кругом!
Я вяло улыбаюсь, даже не думая его разубеждать, и вновь поворачиваюсь к окну.
— Пойду-ка, до тамбура прогуляюсь! Сердце шалит, а все никак бросить не получается! Прицепилась ко мне эта зараза! — доставая из пачки сигарету, мужчина направляется в конец вагона.
— Что ж ты, уважь старуху! Мои пирожки никого равнодушным еще не оставляли, — вновь наседает бабулька, когда мы остаемся вдвоем. Я молча качаю головой и пытаюсь сгладить отказ слабой улыбкой.
— Влюбилась поди, теперь и поесть некогда, одни поцелуи на уме? — хихикает женщина, в то время, как я сгораю от смущения.
— Нет, что вы, просто пока не хочется… — стараюсь ничем не выдать свое удивление, уж больно наблюдательная соседка мне попалась.
— Знаем мы, как это бывает! Проходили, сама лет пятьдесят назад, как и ты, о еде забывала, — я внимательно вглядываюсь в ее покрытое морщинами лицо, не находя, что же мне ей ответить.
— Или ты думаешь, что я сразу, помятая как сухофрукт, родилась? — искренно смеется собеседница. — Брось ты печали свои, любовь-любовью, а о себе забывать не стоит! Кому ж ты нужна будешь, худая, как вешалка?
Я не могу не улыбнуться.
— Давай-ка, садись и булочку жуй! — понимая, что она не уймется, я послушно устраиваюсь напротив. — Что ж ты, с женихом что ли разругалась?
— Нет, не с женихом… Да и не понятно совсем, кто он мне… — почему-то, считаю нужным поддержать разговор. Вся прелесть подобных знакомств в том, что, покинув вагон, я больше никогда ее не встречу.
— Не понятно ей, — вновь смеется Валентина Ивановна. — Человек сам свою судьбу кует, так что меньше жалей себя-больше действуй! Я вот молоденькая, после института, по распределению в захолустье поехала детишек местных учить! Так вот, как увидала местного трудовика, так сразу и решила — замуж только за него пойду. А он красавец был… Словами не передать! Плечи во, — руками демонстрирует их ширину, явно преувеличивая, — высокий, статный такой! Волосы рыжие-рыжие! Все девчонки по нему с ума сходили, такие красавицы его обхаживали, что и соваться страшно! А ведь как хотелось! Помоложе-то я еще ничего была, но им и в подметки не годилась. А все туда же, красавца мне подавай!
Я внимательно слушаю ее рассказ, не замечая, как справляюсь с первым пирожком.
— Как только ни пыталась внимание привлечь: то табурет починить принесу, то полка в комнате у меня упала, а он как скала, словно и нет меня вовсе! Мне подруги говорили: «Валька, брось ты это дело, не чета он тебе!», а я верила — моим будет и хоть умри тут!
Она улыбается и замолкает на время.
— Сорок семь лет с ним прожили, по-разному конечно бывало: и посуду били, и с кулаками друг на друга кидались, а не разу не пожалела, что не отступила. Вот пять лет, как схоронила его, а все сердце заходиться, как улыбку его вспоминаю! Сын мой, первенец, точная копия его, смотрю и диву даюсь, словно Генка передо мной стоит… Ни на одну юбку внимания не обращал, говорил, что все это мишура, главное, чтоб рядом с человеком душа пела!