Падшие

Мисс София вскинула трясущийся кулак.

— Они хотят, чтобы равновесие нарушилось? Я им покажу, как нарушать равновесие.

Острие ее кинжала поблескивало в мерцании свечей.

Люс отвела взгляд от клинка.

— Вы сошли с ума.

— Если желание положить конец длиннейшей и величайшей битве в истории означает, что я сошла с ума, — тон мисс Софии намекал, что девочка, похоже, непрошибаемо тупа, если до сих пор не понимает, — что ж, быть по сему.

Мысль о том, что эта женщина способна как-то повлиять на окончание битвы, не укладывалась в голове у Люс. Дэниел сражался там, снаружи. То, что происходило здесь, не могло с этим сравниться. Вне зависимости от того, переметнулась ли мисс София на другую сторону.

— Они сказали, будет ад на земле, — прошептала Люс— Конец света.

Женщина рассмеялась.

— Сейчас тебе может так показаться. Неужели тебя удивляет, что я на стороне хороших ребят, Люсинда?

— Если вы на стороне хороших, — выплюнула Люс, — похоже, эта война не стоит того, чтобы в ней сражаться.

Мисс София улыбнулась, как будто ожидала этих слов.

— Твоя смерть может оказаться тем толчком, который нужен Дэниелу. Небольшим, но в правильном направлении.

Люс принялась извиваться на алтаре.

— Вы… не причините мне вреда.

Женщина вернулась к ней и низко наклонилась. Фальшивый старушечий запах детской присыпки забил ноздри, вынудив Люс поперхнуться.

— Разумеется, причиню, — заверила мисс София, покачивая седыми всклокоченными кудрями. — Ты просто воплощенная головная боль.

— Но я всего лишь вернусь обратно. Дэниел сказал.

Люс сглотнула.

«Через семнадцать лет».

— О нет, не вернешься. Не на этот раз, — возразила женщина. — В тот первый день, когда ты зашла в библиотеку, я что-то заметила в твоих глазах, но не смогла точно определить, что именно.

Она сверху вниз улыбнулась девочке.

— Я уже много раз встречалась с тобой, Люсинда, и по большей части ты бывала откровенно скучна.

Люс застыла, чувствуя себя так, словно лежала на алтаре голой. Одно дело — Дэниел, встречавший ее в прежних жизнях, но то, что ее знали и другие…

— На этот раз, — продолжала мисс София, — в тебе было что-то особенное. Истинная искра. Но понять, в чем дело, мне удалось только сегодня, после этой чудной оговорки о родителях-агностиках.

— Какое вам дело до моих родителей? — прошипела Люс.

— Ну, милая, причина, по которой ты возвращалась снова и снова, состоит в том, что, когда ты рождалась, тебя воспитывали в набожности. Теперь же, поскольку родители не стали тебя крестить, твоя душа осталась открыта для притязаний всех желающих.

Она театрально пожала плечами.

— Нет веры в бессмертную душу — нет перерождения, Люс. Маленькая, но существенная лазейка в этом замкнутом круге.

Не на это ли намекали на кладбище Арриана и Гэбби? Виски Люс начали гудеть от боли. Красная пелена застила взгляд, в ушах звенело. Она медленно моргнула, но даже это легкое движение век прогремело в голове, словно взрыв. Ее едва ли не радовало, что она и так лежит. Иначе она могла бы упасть в обморок.

Если это и правда конец… нет, не может быть.

Мисс София низко склонилась к лицу Люс, брызгая слюной вместе со словами.

— Когда ты сегодня умрешь — ты умрешь. Так-то. Это конец. В нынешней жизни ты оказалась ничуть не лучше: глупой, самовлюбленной, невежественной, испорченной девчонкой, полагающей, что судьба мира зависит от того, удастся ли ей пойти на свидание с симпатичным одноклассником. Даже если твоя смерть не приведет к столь долгожданным, блистательным и грандиозным последствиям, я все равно буду счастлива тебя убить.

На глазах у девочки она подняла клинок и проверила пальцем лезвие.

Голова Люс шла кругом. За сегодняшний день ей слишком многое пришлось осознать. Теперь над ее сердцем был занесен кинжал, и в глазах у нее снова потемнело. Острие кольнуло кожу, мисс София принялась прощупывать ее тело вдоль грудины в поисках просвета между ребрами, и она решила, что в безумной речи женщины имелась доля правды. Вложить столько надежд в могущество истинной любви, которую она сама едва начала осознавать, — не наивно ли это? В конце концов, истинная любовь не способна выиграть битву снаружи. Возможно, ей даже не удастся спасти от смерти саму девочку.

Но она должна. Сердце Люс по-прежнему билось ради Дэниела — и до тех пор, пока это не изменится, что-то в глубине ее души будет верить в любовь, в ее власть менять людей к лучшему, превратить их с Дэниелом в нечто великолепное и благое…

Девочка вскрикнула, когда кинжал проткнул кожу — и от потрясения, когда витражное окно над головой разлетелось осколками и воздух заполнили свет и звук.

Глухой величественный гул. Ослепительное сияние.

Значит, она уже умерла.

Лезвие погрузилось глубже, чем показалось. Теперь Люс отправится в другой мир. Как иначе объяснить пылающие переливчатые фигуры, парящие над ней, спускающиеся с неба, водопад искр, небесное сияние? В теплом серебристом свете было трудно что-либо четко разглядеть. Свет, скользящий по ее коже, напоминал мягчайший бархат, сахарную глазурь на торте. Веревки, стягивающие руки и ноги, ослабли и опали, и ее тело — или, может, душа — освободилось, готовое воспарить к небу.

Тут девочка услышала голос мисс Софии.

— Только не сейчас! — блеяла та. — Слишком рано!

И пожилая женщина выдернула клинок из ее груди.

Люс часто заморгала. Ее запястья — развязаны. Лодыжки — свободны. Крошечные осколки синего, красного, зеленого и золотистого стекла усеивали все ее тело, алтарь и пол вокруг. Когда она их смахнула, ладонь обожгло болью, и на коже остались тонкие следы крови. Сощурившись, девочка подняла взгляд на зияющую в потолке дыру.

Значит, не мертва, а спасена. Ангелами.

Дэниел пришел за ней.

Где же он? Она почти ничего не видела. Ей хотелось на ощупь брести сквозь свет, пока руки не найдут Дэниела и не обовьют его шею, чтобы больше никогда не отпускать.

Но только переливчатые фигуры мелькали вокруг, словно комната была полна горящих перьев. Они слетались к Люс, выбирая те участки тела, где она порезалась битым стеклом. Мазки света, казалось, смывали кровь с рук и неглубокой ранки на груди, пока не исцелили ее полностью.

Мисс София отбежала к дальней стене и теперь судорожно обшаривала кирпичную кладку в поисках потайной двери. Девочке захотелось ее остановить — чтобы та ответила за совершенное и едва не совершенное ею, — но затем часть серебристого мерцания приобрела легчайший лиловый оттенок и начала складываться в фигуру.

Размеренная пульсация сотрясла комнату. От света столь блистательного, что он мог бы затмить солнце, стены затряслись, а свечи закачались, мерцая, в высоких бронзовых подсвечниках. Зловещие гобелены захлопали по каменной кладке. Мисс София съежилась, но Люс волшебное сияние показалось не более чем массажем, проникающим до костей. А когда свет сгустился, распространяя по помещению тепло, он сложился в знакомую и нежно любимую девочкой фигуру.

Перед ней, заслоняя алтарь, стоял Дэниел. Он был босым и без рубашки, в одних только белых полотняных штанах. Он улыбнулся ей, закрыл глаза и раскинул руки. Затем, робко и очень медленно, как будто боясь ее спугнуть, глубоко выдохнул, и его крылья начали разворачиваться.