Палач и Черная птичка

— Любимая … пожалуйста… освободи меня, чтобы мы нормально поговорили, — на лбу Слоан появляются морщинки, когда она пытается сохранить свою свирепость и терпит неудачу, и когда я слегка улыбаюсь ей, она ничего не может с собой поделать — ее взгляд опускается на мой шрам и задерживается там. — Давай же, Черная птичка. Разреши встать и доказать, что я чертовски сильно люблю тебя. И взять аптечку у двери, если ты не против.

Ее свирепый взгляд возвращается.

— Ну ладно, тогда я просто истеку кровью на полу, круто… но можно хотя бы со стула встать? Желательно без лишних ножевых ранений.

После еще одного долгого колебания она подходит и начинает развязывать узлы, сначала те, которыми стул привязан к опорной стойке, а затем те, что туго затянуты вокруг моих конечностей. Последняя веревка, упавшая на пол, та, что удерживала мое раненое запястье.

Я вскакиваю со стула, как только она исчезает.

Боль притупляется потребностью, я выдергиваю штопор из руки и хватаю Слоан, когда она отступает, прижимая ее к себе в отчаянных объятиях. И благодарю каждого бога, которому никогда не молился, когда она обнимает меня в ответ. Она утыкается лицом мне в грудь и пропитывает футболку всеми страхами, которые прятала.

— Я думала, что опоздала, — повторяет она снова и снова. — Прости, Роуэн. Слишком долго разгадывала твои подсказки.

Я беру ее лицо в ладони и смотрю в широко раскрытые карие глаза. Боль подступает к горлу, пока я наслаждаюсь этим моментом, просто смотрю на нее, чувствую ее тепло на своей коже. Я почти потерял все. Но она здесь, с имбирным ароматом и черной подводкой для глаз, размазанной по коже, веснушки усеяны пятнышками крови. Складки пролегают по ее лбу и нахмуренным бровям, когда ее взгляд мечется между моими.

Она никогда не была так красива.

— Ты не опоздала, Черная птичка. Как раз вовремя.

Она пытается улыбнуться, но не выходит. Ее ямочка — всего лишь слабое углубление на коже. И я знаю, что ложь, которую я ей сказал, — самая опасная, потому что я взял ее неуверенность как оружие. Даже если я сказал это только для того, чтобы спасти ее, подобные слова как порезы остаются глубоко и заживают медленно.

Опускаю голову и смотрю ей в глаза, удерживая ее лицо в своих ладонях.

— Слова о том, что ты не заслуживаешь любви — полная чушь. Ты просто ждала того, кто полюбит тебя такой, какая ты есть, а не такой, какой тебя хотят видеть. Я могу это сделать, если позволишь, — прижимаюсь своими губами к ее и ощущаю вкус соли и крови, но отстраняюсь, не углубляя поцелуй. — Я до смерти обожаю тебя, Слоан Сазерленд. Я хотел тебя с того первого дня у Бриско. Я любил тебя много лет. И не перестану любить. Никогда.

Взгляд Слоан опускается на мои губы и остается там. Она кивает.

— Может, ты и психопатка, — говорю я с усмешкой, когда ее глаза сужаются, — но ты моя психопатка, а я твой. Поняла?

Когда она отрывает взгляд от моих губ, то наконец улыбается.

— Ты все равно ужасен.

— А ты все равно любишь меня.

— Да, — говорит она. — Люблю.

Слоан приподнимается на цыпочки и обхватывает руками мой затылок, притягивая ближе, пока ее лоб не прижимается к моему, ее дыхание ласкает мои губы сладким ароматом.

— Я правда этого хочу, — шепчет она. — И тебе придется постараться еще больше, чтобы избавиться от меня, потому что я никуда не денусь.

— Я тоже, Слоан.

Когда она прижимает мои губы к своим, я понимаю. Чувствую это в каждом ударе, который пульсирует в моей кровоточащей плоти. Знаю, что мир может повернуться в любую сторону и разрушить любую реальность, но мы в любой жизни будем стараться ради друг друга.

23 ПИГМЕНТ

СЛОАН

— Мы опаздываем, — говорит Роуэн. Но ему все равно. Наверное.

Потому что его руки зарываются в мои волосы, а голова запрокидывается назад, когда я заглатываю его член.

— Господи, Слоан. Почему у тебя это так чертовски хорошо получается?

Я мычу и обхватываю его яйца свободной рукой, а другой погружаю пальцы в свою киску. Когда снова стону, он опускает взгляд, его глаза темнеют от желания.

— Блять, обожаю смотреть, как ты трогаешь себя, — шипит он. Мои глаза закрываются, когда я провожу пальцами по своему клитору. Преякулят стекает по моему языку. — Лучше побыстрее кончай, потому что я уже на грани, и нам нужно идти.

Я замедляю движение пальцев, скольжу губами по головке его эрекции и улыбаюсь.

Моя дерзость встречена рычанием. Рука Роуэна летит к моему горлу и перехватывает хихиканье, которое просилось наружу.

— Ты ведешь себя как негодяйка, — говорит он, когда я провожу языком по нижней части его эрекции и сверлю его самым невинным взглядом. Его рука сжимается. — Забыла, что случилось, когда ты в последний раз вела себя так?

Я пожимаю плечами, хотя совершенно точно ничего не забыла. Когда несколько недель назад я решила надавить на его кнопки и проигнорировать большинство его приказов, оседлав его член, он похитил меня, когда я возвращалась домой после посиделок с Анной, завязал мне глаза, привязал ремнями к столу в ресторане, чтобы съесть весь ассортимент деликатесов с моего обнаженного тела. Он ласкал меня часами, поливая карамельным соусом мои соски, посасывая, трахая, капая холодными взбитыми сливками на пирсинг, а потом начисто вылизывал. Каждый раз, когда я молила о пощаде, он смеялся.

«Хорошие девочки получают вознаграждение», — сказал он тогда, убавляя вибрацию анальной пробки, которую вставил мне в задницу после того, как связал. Он замедлил ритм своих движений, входя в меня, не доводя до оргазма. «А негодяйки — наказание».

Он выскользнул из меня, дрочил до тех пор, пока не разбрызгал свою сперму теплыми струями по моей груди, а потом начал все сначала.

Вероятно, это произвело эффект, противоположный тому, на что он рассчитывал, потому что тот вечер стал моим любимым.

— Это и есть твой ответ? — говорит он, его глаза смертоносны и темны. — Просто пожать плечами? Я считаю, что это довольно дерзко.

Я вздыхаю и лижу свой путь обратно к головке его эрекции, обхватывая его яйца.

— Возможно, я солгала насчет времени встречи, — отвечаю я, поглаживая его член по всей длине и щедро облизывая кончик. — У нас есть еще час.

Мои глаза не отрываются от лица Роуэна, пока эта информация оседает в его переполненном эндорфинами мозгу.

— Ох, блять, спасибо, — наконец произносит он и погружается в жар моего рта. — Заставь себя кончить, или, клянусь богом, я увезу тебя в какую-нибудь отдаленную хижину и накажу на три дня.

Роуэн Кейн всегда угрожает, но я в эти моменты наслаждаюсь.

Он ослабляет хватку на горле, но удерживает меня неподвижно, когда я опускаюсь перед ним на колени и беру его член так глубоко, как только могу. До самой стенки горла. Искаженные, сдавленные звуки подстегивают ритм его толчков. Другой рукой я погружаю пальцы в свою киску, пока они не покрываются влагой и спермой, которую он там оставил.

Убираю скользкие пальцы, перемещаю руку к заднице Роуэна. Он вздрагивает, когда я массирую тугое кольцо, а затем просовываю палец внутрь.