Паладины госпожи Франки

Тут же сочли протори. Вся еда осталась наверху, зато здесь вода повсюду струилась по камню, от жажды страдать не будешь. Утвари никакой, зато оружие в сохранности: и нож, и сабля, и резец. Добротные свечи. (Не жечь, так питаться ими, в крайнем случае, можно, — подумалось Леонару).

Бродили они и в самом деле не в глубях. Воздух был легкий, не спертый, и темнота чуть прозрачней, чем обыкновенно в подземельях: и трещины были, но расширить их было невозможно. Надежда то загоралась, то гасла, как свеча от пролета летучей мыши, Когда дети уставали и ложились на пол, взрослые садились рядом — оберегать и беседовать.

— Отец Леонар.

— Просто — Лео.

— Лео, вы не знаете, сколько времени мы здесь находимся?

— Меньше, чем кажется. Не более суток, я полагаю.

— Вы тоже слышите шаги в такт с нашими?

— Угу. Я думал, обычное эхо, но вы правы, за нами идут.

— Загонщики, похоже.

— А ведь верно. Мы сами не понимаем, что нас тянет вперед и почему мы боимся повернуть вспять и проверить какую-нибудь из развилок.

— Что же, это хорошо — быть здесь не одним. По крайней мере, не с голоду помрем, — заметила девушка. — Вот что: давайте-ка и мы поспим. И свечу рискнем задуть, а? Потом на ощупь зажжем, если успеем.

На них напали часа через два, когда уже всех четверых почти против воли заволокло голодной дремотой. Франка чиркнула кресалом о камешек, но огонь загорелся у тех — масляная лампада, что поставили, на уступ, стащив потайной колпак. Яхья не успел вытащить саблю: двое молодцов в глухих наголовниках скрутили ему руки за спиной. Тогда Франка, забыв о своем кинжале, повисла у одного из пришельцев на шее, пытаясь пережать глотку и брыкаясь от усилий. Леонар ловко выхватил оружие из-за пояса мальчика, перехватил его поудобнее и завертел «мельницей», вышибая чужие клинки с ухваткой бывалого жонглера. На него навалились сзади, он отряхнулся, как сенбернар, свалил всех неприятелей в кучу малу и попытался ткнуть туда концом сабли, но тут его подавили физически и морально. Франку и ее супротивника после некоторых усилий растащили в разные стороны. Надо заметить, что трагикомическая необходимость обоюдно беречь свет мешала развернуться и тем, и этим. Впрочем, силы были и без того неравными: хотя нападающих и обороняющихся оказалось поровну, Ноэминь полноценного участия в битве не принимала, хотя с перепугу убийственно визжала в голос.

Наконец, и ее, и всех прочих одолели, оглоушили и на скорую руку повязали.

Очнулись они в какой-то конуре, слабо освещенной естественным светом.

— Фу, в голове карусель и всё тело ломит. А вы как, Лео?

— Натурально, так же. Зато славно побесились напоследок.

— Да уж, никто не ждал от вас подобной прыти.

— Я же все-таки младший дворянский сын и обучен был воинскому делу. Вот и проснулось от заезда кулаком в физиономию.

— Ой, папа Лео, ты из знатных? А я думала… — Ноэминь всплеснула руками.

— Может быть, не знатней тебя, дитя. Вот матушка у нас была и вправду знатная, и ученая, а отцов род был нищий. В замке от холода ютились все в одном зальце, потому что дров не хватало. Семеро сыновней! Водились с одними вилланами и говорили на их жаргоне. Однако старший был умница, в матушку. Собственно, он-то и должен был идти к иезуитам навечно. Только и влюбчив он был в нее же — без оглядки. Можно сказать, на самом пороге «духовного» отделения коллежа встретил хорошенькую бесприданницу и окрутился. Вот и пришлось мне занять его место, да еще с самых первых ступеней, хоть я о том помышлял так же мало, как повеситься. Вообще-то я не жалел, что так вышло: от нашей жизни и на край света впору было улизнуть. Науки тоже были мне любопытны; жаль, тупой я на них. Все отцы иезуиты повторяли хором, что хуже питомца у них не было. Вот и заслали по окончании сюда. Тоже край света, да?

Во время его монолога Франка стояла, задрав голову и принюхиваясь к воздуху.

— Ну, на подорожные, что мне выдали сразу после рукоположения, я тотчас же купил мамочке серебряный сервиз. Она вечно сокрушалась, поминая, как в ее семье за парадный стол садились. Проезд на место отрабатывал натурой: нанялся судовым врачом. Меня в коллеже обучили-таки понемногу коновалить.

— Папа Лео, будьте поделикатней в выражениях, — чуть рассеянно выговорила ему Франка. — В Горной стране конь ценится повыше всадника, а от лошажьего доктора требуют порой больше искусства, чем от человечьего… А знаете, наверху ведь большое окно!

Оттуда и в самом деле широко тянуло сухим и прохладным ветром.

— Оно фартуком закрыто, вот света от него почти и не идет. Кошель такой внизу, чтобы зек… э, арестанты… словом, пленники не выглядывали наружу. Изобразите-ка из себя дромадера, Лео.

Он уперся в стену, расставив ноги и распластав по ней руки.

Франка повисла на краю железной кормушки, глянула…

— Господи, прости меня, полоумную! Это же… — она ахнула так пронзительно, что тотчас вбежали два стража в обмотах вокруг головы, стащили ее вниз, отбросили в угол, где жались ребятишки, и начали деловито обрабатывать Леонара кулаками и рукоятями кинжалов, видимо, почтя виноватым более других. Он не сопротивлялся, понимая, что иначе выйдет еще хуже. Наконец, его кинули и ушли, захлопнув дверь.

— Бедняжка! А все из-за меня, — вздыхала Франка, ощупывая его долгие конечности: не сломана ли где кость.

— Ничего, — флегматически заметил он, с опаской дотрагиваясь до фингала под левым глазом. — Будем считать, квиты. Я одному из них еще почище врезал по лбу тупой саблей.

— Она не тупая! — возмутился Яхья. — Это вторые ножны, а клинок внутри. Жаль, его отобрали, я бы тебе показал, на что способна настоящая вороная сталь.

— Эх, жалко, я не догадался. Надо было перевернуть и рукоятью в висок бить.

— Ну, падре, не забывайте, что вы таки священнослужитель, а не мясник. И хороши бы мы были, пытаясь договориться со свежим трупом на руках!

— Договориться?

— Разумеется. Знаете, что там за стеной? «Статуи под вуалями».

— Мужчина и Женщина, — пробормотала Ноэминь. — Терг и Терга. Руки Бога. Здесь, внизу, стали хозяйничать мусульмане — противники новшеств, и они не дали мастерам завершить работу. Но всё же видно, что Мужчина выражает страсть, а Женщина — покой. Мне рассказывал отец, он был хорошо образован для каменщика. Однако мы оба считали это сказкой. Выходит, это правда, как и…

— Да, как и «Братства Единения», — докончил Яхья. — Мой хаким рассказывал с опаской…

— Мы во Франции тоже о них слыхали, но путаное и разноречивое. Это ересь или языческие секты?

— Ни то, ни другое. Не секты, а ветви. Хотя они пытаются примирить все новые религии в своей древней и общей для Эро и Великого Динана, цели их вполне земные. Объединить страну, — тихо поправила Франка. — Сохранять естественное течение истории и блюсти справедливость.

— Франка, вы что, опомнились наконец?

— Да-да. Я узнала Их, а потом себя, и всё во мне сощелкнулось.

— И кто же вы?

— Вроде бы лазутчица. Тут наш Яхья, к сожалению, был прав. А зовут меня и в самом деле Франка, Франциска. Хотя есть и другие имена.

— Как же вас с таким католическим имечком в суру «Марйам» занесло? — удивился отец Леонар.

— Да так же, как и вас, падре, в чужую игру. Чужую и опасную.

— Меня готовили для исламской страны и для всяких неожиданностей, вот и пришлось зубрить арабский.