Палестинские рассказы (сборник)

Вот и сейчас Лиля выглядела очень уставшей, но всё равно улыбалась и ни на что не жаловалась. Она по-прежнему верила, что когда-нибудь всё образуется и все невзгоды – это временно, хотя жили они всё там же, в своей старой квартире в одном из самых бедных кварталов города, и работали где придётся все пятнадцать лет своего пребывания в новой стране. Про переезд в более благополучный район спрашивать было бессмысленно: ни для них, ни для нас это было нереально.

Нового в нашей жизни было немного, зато впечатлений – масса. И разговор перешёл на недавние ракетные обстрелы. Если с человеком долго не видишься, то речь об этом непременно зайдёт. Да и правда – есть, что вспомнить.

– Шкафу в нашей спальне было, наверное, столько же лет, сколько и самому дому, – начала свой рассказ Лиля, – а может, ещё больше, потому что сейчас таких не делают: из настоящего дерева, а не из опилок. Непонятно, как его вообще внесли сюда – он ведь очень массивный. А если ещё набит вещами, то его и с места не сдвинешь. И вот уже в последний день обстрелов, перед самым перемирием, когда ударило совсем близко, этот огромный шкаф вдруг… сам отодвинулся от стены, да ещё так легко… Когда в тот раз ударило, мы сначала думали, что ракета упала возле самого нашего дома – так тряхануло. Но потом оказалось, что взрыв был метрах в двухста от нас – через дорогу, там, где недавно построили район вилл. Потом мы узнали, что ракета упала на дорогу возле дома Маофа, владельца популярных ночных клубов и сети магазинов дорогой одежды. Дом у него огромный, как дворец, и сам участок, на котором его дом стоит, как футбольное поле. Поэтому дом почти не пострадал, кое-где облицовка отлетела, да на дороге глубокая воронка осталась. Сейчас уже и не догадаешься, что в том месте ракета упала – тут же всё заделали. Но тогда мы обо всём этом не знали. Только в окно видели густое облако белого дыма на том месте, куда ракета упала. Особенно много ракет было уже во время перемирия: по телевизору выступают и те, и эти, а у нас сирена за сиреной и ракеты буквально над самой головой пролетают. Сначала они на пустыре падали – те, что до нас долетали – остальные «железным куполом» сбивали. Сбивали, кстати, много, но и до нас долетало достаточно. И вот перед самым перемирием рвануло так, что весь наш дом закачался. Стёкла, трисы – всё вдребезги во всех трёх домах, что рядом стоят. В соседнем подъезде взрывной волной парня из окна выкинуло. Невысоко, второй этаж, но он обе ноги сломал себе при падении. Комнаты безопасности, что так сейчас рекламируют везде, у нас нет – дом-то старый, а спускаться в бомбоубежище не хочу: чтоб меня потом, если что, из под обломков выковыривали вместе с детьми. Поэтому мы все в гостиной сидели во время взрывов – это у нас самое безопасное место в квартире. Так нам сказали. Потом, когда всё кончилось, дети вдруг зовут меня в спальню, говорят: «Шкаф по комнате ходит». Я сначала не поверила, думала, у них от испуга галлюцинации начались. Но всё-таки пошла посмотреть… И правда, шкаф от стены отделился, будто гулять собрался, да и остальные вещи: кровать, уже не говоря про прикроватный столик, всё сдвинулось со своих мест. Когда это произошло, не знаю: может, во время последнего взрыва, а может и раньше.

Шахматная партия

Я и раньше встречал этого высокого пожилого человека – город у нас небольшой, тем более, живём неподалёку. Но говорить до сих пор как-то не доводилось. А тут оказалось, что едем мы в одном направлении – узнали мы об этом во время пересадки на поезд в Хайфу. Тогда мы постепенно и разговорились. Ещё свежи были воспоминания о недавних обстрелах. Так я узнал от него эту удивительную историю.

– Люди в основном жалеют об упущенных возможностях или несбывшихся мечтах, – сказал мой собеседник как бы вместо предисловия. – Мне же, по большому счёту, жалеть не о чем. Жизнь у меня была непростая, но счастливая. Прежде всего, потому, что большую часть своей жизни я занимался тем, к чему душа лежала. Женился я на женщине, которую любил. С детьми… Ну, как со всеми детьми, по разному было – и непонимание, и обиды. Но главное, они нас любят. А про нас с женой и говорить нечего. Потому и выстояли мы, когда сюда приехали, хоть и трудно приходилось. Многие жалеют, что не оказались там, где хотелось бы. Но я думаю, что там, в другом месте, у меня была бы совсем другая жизнь. Не моя. А если о чём и жалею… Вы, наверное, смеяться станете… о… потерянной шахматной партии… Странно, правда? Тем более, что это не было игрой на первенство мира или даже на каком-нибудь престижном турнире. Но дело в том, что это была самая красивая, самая необычная партия из всех, которые мне довелось сыграть в жизни! Точнее, играть, потому что партия эта так и осталась незавершённой. Я ведь в юности большие надежды подавал… Да. Довелось однажды и у известного гроссмейстера выиграть. Но Ботвинник из меня не получился. Послевоенное детство, постоянные переезды – отец у меня военным был. Потом институт, работа в конструкторском бюро, которую я очень любил… А потом, на старости лет, вдруг всё пришлось начинать сначала: и посуду в ресторанах мыл по десять часов за пять шекелей в час, и дороги строил наравне с молодыми… Первые пять лет промелькнули – я и не заметил. Всё как один день: работа, переезды с одной съёмной квартиры на другую, наконец, покупка дома… Потом дети, слава Богу, устроились, и мы наконец вздохнули, огляделись. Ба, да тут, оказывается, море есть, и не одно. Да и, кроме моря, есть чем любоваться. Нет, я, конечно, работал, пока мог. Но хоть глаза открыл! А то четыре года рядом с морем проработал, а на самом море так ни разу и не был. Не верится? Мне тоже сейчас не верится, что такое может быть. Но было ведь и не до моря. Чтобы за всё заплатить, не остаться без крыши над головой, детей поднять, приходилось работать, не поднимая головы. Короче говоря, не до моря было, а тем более, не до шахмат… Да и играть особенно не с кем: во-первых, все заняты своими делами и проблемами. А во-вторых, неинтересно мне с дилетантами, которые при первой же возможности на размен фигур идут – весь смысл игры теряется. Встретить достойного противника – большая удача. Так, задачи шахматные решал, да с появлением компьютеров начал играть против компьютера. И вдруг… Чего только в жизни не бывает! Достойного противника я нашёл на охране стройки! Да… Я работал ночным сторожем, а вместе со мной охранял стройку бывший врач, тоже пожилой уже. Врачи вроде бы больше востребованы были, чем бывшие конструкторы. Но у него не получилось. Жена его денег хотела и уговорила мужа магазин открыть. Ну и взяли они ссуды на открытие бизнеса, а дело у них не пошло. Вот он и остался ни с чем: жена ушла, разрешение на врачебную практику этот бедолага не получил. Одни долги остались. В силу возраста он тоже сторожем работал. Выпивал сильно. А тут увидел, что я по мобильному телефону с компьютером в шахматы играю, и вдруг оживился.

– Шахматы любите? – спросил он.

– Люблю, – ответил я.

– Сыграем? – спросил он.

Я пожал плечами – не ждал встретить достойного противника. Но – согласился. Начали мы игру, и тут я почти сразу понял, что передо мной не простой противник, который думает в лучшем случае на два-три хода вперёд. Он оказался настоящим стратегом! Особенно мне понравилось, как виртуозно орудовал он пешками. Я сразу же вспомнил игру Корчного – он славился атаками пешек. Но мне удалось разгадать замысел моего противника и первая партия завершилась вничью.

– В юности я мастером был, – усмехнувшись, сказал он, в ответ на мой удивлённый взгляд. – Правда давно уже не играл…

Мы стали вспоминать свою юность, кому и с кем довелось играть.

– Здорово играете, – похвалил он меня. Мы снова открыли аппликацию и начали новую игру. На этот раз я играл белыми, но… В середине партии признал себя побеждённым, после того, как он сковал мои фигуры. Я понял, что эту партию мне уже не выиграть… Оба мы подустали, но во мне проснулся азарт – я жаждал реванша. Тогда-то мы и начали ту незабываемую партию. Представьте себе: ночь, холод собачий… А мы разыгрываем красивейшую, уникальную партию! Мне удалось нейтрализовать его пешки на флангах, и я стал выстраивать свои фигуры для атаки на короля чёрных – знаменитая атака двух коней. Но и противник мой сделал неприступным убежище короля с помощью двух слонов и ферзя. Мне предстояло посредством жертвы ладьи взломать оборону чёрных, а затем… Но доиграть эту партию нам было не суждено… Почему не удалось доиграть? Всему виной ракетный обстрел. Очередная заварушка началась как раз в ту ночь. Можно было предположить, конечно, что вскоре что-то начнётся – накануне нашей ракетой был убит в собственном доме какой-то их командир… Но у нас ведь постоянно что-то происходит. В общем, когда завыла первая сирена, мы продолжали игру.

– Бережённого Бог бережет, – решили мы.

– К тому же, шанс быть убитым во время таких обстрелов примерно такой же, как и выиграть в лотерею, – сказал бывший врач.

– Вы так думаете? – усомнился я.

– Так написал в местной газете математик Н. из Иерусалимского университета.

Может, это действительно было так, но сирены выли буквально одна за другой, а потом рвануло совсем близко…

– А знаете, по-моему, шанс погибнуть от ракеты всё-таки выше, чем выиграть в лотерею, – глубокомысленно сказал мой напарник и противник в одном лице. Я подумал о том же.

Мы спрятались среди блоков бетона – там нам казалось безопасней всего. Только впопыхах мы не сохранили ту партию. Не помню, то ли телефон у меня упал, то ли нажал я что-то не то… Попытки восстановить партию через аппликацию результатов не дали. Позже мы ещё пробовали играть, но та первая ночь обстрелов была особенно богатой на ракеты. Нам то и дело приходилось укрываться в нашем бетонном укреплении. Потом я по памяти пытался восстановить ту партию, но ничего у меня не получилось – порох уже не тот. У меня всегда была феноменальная память. В школе, бывало, гляну в текст прямо перед уроком истории или литературы, и запоминал стих или рассказ о каком-нибудь историческом событии. А теперь не могу вспомнить всех имён одноклассников. До смешного доходит – совсем недавно пытался и не смог вспомнить имя девушки, в которую был страстно влюблён к концу школы… Не знаю, от чего так: то ли возраст, то ли это у меня после тех обстрелов. А может, мы забываем потому, что сама наша память беспощадно стирает всё то, что человеку кажется уже не нужным? А что касается моего противника, то он на мою просьбу попытаться восстановить ту партию по памяти, только рукой махнул, как и на свою жизнь. Одарённый вроде бы человек, а к себе, к жизни и к своему дару относился совершенно бездарно. Вскоре он запил – запои у него были довольно частые, а потом, говорят, дочь отправила его в клинику для алкоголиков. Но он оттуда сбежал, и с тех пор его никто больше не видел. Поэтому, как сложилась его жизнь дальше, не знаю. А партия та так и осталась недоигранной, да к тому же ещё и бесследно пропавшей. Жаль……………

* * *

А вот из моих личных впечатлений больше всего запомнился эпизод с соседскими детьми, жившими в квартире за стенкой. Однажды, во время сирены, я услышал плач этих детей: не еврейских, а арабских, живущих в Израиле. Плакали арабские дети точно так же, как и еврейские. Только говорили они на другом языке. Во всём остальном они были точно такими же детьми, как еврейские, русские, эритрейские, филлипинские или любые другие дети на нашей земле: играли, ссорились, мирились… И ракет они боялись точно так же, как и все дети. В наш многоквартирный дом они вселились годом раньше. Когда они вселялись, я всё не мог вспомнить, кого они мне напоминают. Пока мужчины затаскивали в квартиру мебель и вещи, женщина, окружённая детьми, сидела на скамейке перед домом. На руках у неё был грудной ребёнок. Она улыбалась, но как-то настороженно. Детей было восемь, а может, и десять: я так и не смог их всех сосчитать, потому что младшие – сыновья – всё время находили себе какое-нибудь важное занятие, отбегали от матери, но потом всё равно возвращались к ней. Те, что постарше, – девочки – от матери не отходили и глядели на обитателей дома вопросительно. Потом я всё-таки вспомнил, кого они напомнили мне: старые фотографии, на которых запечатлена семья моего деда – его мама и одиннадцать её детей. Дед – самый младший из детей – ещё на руках у матери. Этой фотографии без малого сто лет. Годом раньше погиб мой прадед – рабочий на местном заводе. Он погиб вместе с другими рабочими, защищая город от петлюровских банд. Его место и на заводе, и в ЧОНе – части особого назначения или, как их еще называли, коммунистической дружине, созданной для защиты местечка от петлюровских банд, – заняли старшие сыновья… Сейчас от той большой дружной семьи уже почти никого не осталось: старшее поколение прошло войну, и вернулись не все. После войны семьи стали малогабаритными, жизнь разбросала наших сначала по всему Союзу, а потом и по всему миру. И вот уже правнуки не знают русского точно так же, как мы, внуки, не знали или, в лучшем случае, едва понимали идиш. Те ракетные обстрелы мы пережили все вместе: евреи и арабы, русские, китайцы, эритрейцы…

Со своими новыми соседями я не стал делиться своими ассоциациями со старой фотографией. Какой в этом смысл?.. Вместо этого я просто поздоровался со своим соседом по-арабски и на иврите. Сколько лет этому человеку – трудно было сказать. Может, сорок, а может, и пятьдесят. Худющий, с усталым лицом. Недоверчивый взгляд исподлобья. Но он меня услышал и широко улыбнулся в ответ. Тогда мы перекинулись ещё парой фраз, уже как старые добрые соседи. Мне ещё тогда слова Чехова вспомнились: «Пусть богатые разбираются, чей бог правильный. Нам – чего делить?» А звук от разрыва ракет особенный: как если бы громадный железный кулак ударил вдруг по земле. Такое ощущение, когда разрыв близко.

Праздник города

История эта имела место в самом начале девяностых. В ту пору я работал у подрядчика, который занимался организацией праздничных мероприятий, и во время больших праздников ему требовалось большое количество рабочих. Так я попал на эту работу.

Дело было на родине Святого Георгия – в городе Лод, известном не только своей древней историей, но и непростыми отношениями между живущими здесь евреями и арабами.

В 1948 году израильская армия в течение нескольких месяцев вела осаду города, а местное население оказывало отчаянное сопротивление. В конце концов город был взят израильскими войсками, и вскоре арабов в городе почти не осталось – от силы сотни две, не больше. Тогда, наверное, никто и предположить не мог, что спустя несколько десятилетий арабская община города будет составлять здесь почти треть городского населения, а инспекторы муниципалитета будут обходить стороной арабскую часть города и что именно в городе, находящемся на расстоянии всего двенадцати километров от Тель-Авива будет похищен и затем убит израильский полицейский Нисим Толедано.

А тогда очень непростая и трагическая история города, как и его многочисленные проблемы, были для меня ещё чем-то далёким и абстрактным – хватало своих проблем. Работа была несложной, но и не лёгкой: разгрузка и погрузка мебели, сборка и разборка сцены и т.д. и т.п.

Празднования были приурочены ко Дню Независимости, а может быть, и ко Дню Города, иными словами, взятию Лода израильской армией, точно уж и не помню. На праздничной церемонии присутствовали и старейшины из арабской общины, судя по одежде. Пришли они уже в самом конце праздничных мероприятий, видимо, для того, чтобы засвидетельствовать своё почтение руководству города и присутствовавшим на этом мероприятии израильским политикам, а заодно и продемонстрировать свою приверженность сложившемуся статус-кво. Так я думаю…