Палестинские рассказы (сборник)

– Они что, не люди?! – возмущённо обращается он к своим сослуживцам. Наверное, мы такие же, как и все: не хуже, но и не лучше. К сожалению. Вечером, своими сомнениями я поделился с соседом-старожилом. В ответ он только усмехнулся:

– Услышишь за спиной арабскую речь – оглянись, – посоветовал он мне. А мне незачем оглядываться. Я с ними работаю каждый день, делаю одну и ту же работу. Мы долго не разговаривали друг с другом. Во время обеденного перерыва я обратил внимание, что они ничего не едят и даже не пьют, несмотря на невыносимую жару. Я предложил им еду или хотя бы воду. В ответ пожилой араб снисходительно усмехнулся и сказал:

– Рамадан.

Когда мы снова принялись за работу, он вдруг выронил тяжёлую стальную трубу. Старик был бледен, обливался потом.

– Тебе плохо? – спросил я его. В ответ он всё так же снисходительно усмехнулся и, подхватив трубу, понёс её вместе с молодым, как будто ни в чём не бывало.

В перерывах мы обмениваемся несколькими фразами в основном с молодым арабом. Он не похож на своих старших товарищей. В нём нет ни снисходительности, ни смирения. Он как будто чего-то выжидает. Глаза, смотрящие с ненавистью, говорят, чего именно он выжидает, и он сам говорит, будто зондирует почву:

– Как тебе здесь, не жалеешь, что приехал?

– Чего мне жалеть?

– Аренда дорого обходится?

– Пятьсот долларов.

– Переезжай в Газу, там ты сможешь снять квартиру за сто долларов, – с ехидством говорит молодой араб. Пожилой в основном молчит и усмехается. В разговор он вступает только один раз, когда я уверенно говорю о том, что о приезде не жалею.

– Уж не знаю, что хорошего ты тут нашёл, – презрительно говорит он и отворачивается.

– Будь осторожен, держи всех на расстоянии, а особенно их, – говорит мне сосед-старожил. Он давно здесь, и, кроме этой квартиры, у него ещё две – доставшаяся от родителей и купленная. Пенсия и квартиры позволяют ему особенно не напрягаться. Наш приезд дал ему возможность сдать свои квартиры не за сто долларов, как раньше, а по пятьсот за каждую. Сейчас он думает, как бы отхватить ещё кусок от нежданно-негаданно свалившегося на страну чуда.

– Я никого не боюсь, – отвечаю я.

– Правильно, пускай они нас боятся!

Я бы с ним согласился, но на душе скверно. Общаться с типами вроде моего соседа и его семейства у меня нет никакого желания. Хапуга-работодатель часто меняет машины, каждый раз на более роскошную. Появляется и исчезает он как суслик: когда есть работа и нужны рабочие, он тут как тут, а когда нужно выплачивать зарплату или развозить рабочих, он бесследно исчезает. Ходить в государственную службу занятости бесполезно. Те, кто приехали лет на десять-пятнадцать раньше, с презрением смотрят на наши советские дипломы и высокомерно говорят о том, что «стране нужны рабочие», при этом тыкают так, как будто мы с ними пили на брудершафт. Где-то я уже видел – эти сытые, лоснящиеся от самодовольства рожи. Именно рожи. Ну да, всякие засланцы от Сохнута.

– Отправь своих детей на стройку, раз стране нужны рабочие, – говорю я высокомерной чиновнице. Чиновница меняется в лице и зовёт охрану. Я ухожу. Вряд ли мы с ней ещё увидимся. Дама провожает меня взглядом, полным обиды и неприязни:

– Для того ли мы страдали и добивались столько лет права на выезд?! –кричат её глаза. А я вспоминаю одно из бессмертных творений Булгакова: «Чтобы тебя расстрелять, Парамоша, я бы к красным записался…»

На работе неожиданные перемены: арабы зарезали нашего работодателя. По версии следствия, они оказались террористами. Но ходят слухи, что он задолжал им зарплату за три месяца… Может, и цинично так говорить, но всё, что ни делается, делается к лучшему.

Когда море совсем рядом – плевать на всё. В субботу закрыто всё, кроме синагог и моря. Моря не закроешь – кишка тонка.

Арабов тех я больше не видел. Но тот взгляд, полный ненависти, и его зловещую ухмылку я запомнил навсегда.