Паломничество Ланселота

— Я тоже сегодня принесу ему жертву. Или все—таки себе?

— Опять замучил кого—нибудь, проказник?

— Увидишь. Это будет необычная жертва, ты будешь удивлен, обещаю тебе. Ну а где же наши поклонники? Что—то пусто у тебя сегодня в Храме, твое святейшество.

— Конкуренция, Мессия, очень сильная конкуренция. Весь Иерусалим сегодня на Башне, ведь идут гонки исцеления.

— Горожане требуют хлеба и зрелищ, а я дарую им сушеную саранчу и гонки исцеления. И все довольны, не так ли, твое святейшество?

Мессия хохотнул, папа Апостасий тонко улыбнулся, но тут же скорбно сжал губы.

— Есть у меня и духовные конкуренты.

— У тебя?! Апостасий, не верю!

— Я говорю о пророках Илии и Энохе. Неужели ты ничего не можешь с ними сделать, Мессия?

— Пробовал. Они неуязвимы. Пророки страдают явной пироманией: всякий, кто приближается к ним с недобрыми намерениями, сгорает на месте.

— Яд?

— Твое любимое оружие. Пробовали распылять яд, устраивали газовую атаку.

— И что же?

— Ветер относил отравляющие вещества в сторону нападавших.

— Печально. Тем более печально, что такие безрезультатные нападения только придают им веса в глазах слушающих. Кстати, а что с теми, кто собирается на площадь слушать пророков? Их пробовали задерживать по дороге?

— Если бы знать, какими они ходят дорогами! Они просачиваются сквозь патрули, как вода сквозь пальцы, тысячами проникают на площадь, а там они уже находятся под охраной пророков. У меня в подвалах Башни есть люди, которые были на площади и временно подпали под влияние пророков, но потом, под пытками, раскаялись и очень подробно рассказали о том, что происходит на площади перед храмом Воскресенья. Это впечатляющие и угнетающие картины, Апостасий.

— Мда—а. Противопоставить этому можно только нечто столь же грандиозное. Пророки, конечно же, должны быть уничтожены, но уничтожены самым впечатляющим способом.

— Хвалю, Апостасий! Ты всегда смотришь в корень событий и даешь мне правильные советы. Змей—из—бездны — вот кто меня выручит! Малютка Виппер войдет в Кедронский залив, оттуда легко переползет на площадь к пророкам, а там — гам—гам! и нет проблемы.

— Да, это было бы потрясающее зрелище, и оно произвело бы нужное впечатление на толпу.

— Ну что ж, с этим решено. А теперь, если у тебя есть настроение и время, давай сыграем в шахматы.

— Мое время принадлежит тебе, Мессия. С большим удовольствием сыграю с тобой партию—другую. И постараюсь выиграть.

— А это мы посмотрим.

Они прошли мимо высоких, густо чадящих, сложенных из крупного камня жертвенников, на решетках которых служители особыми длинными пиками переворачивали обугленные жертвоприношения.

— Жертвенники твои не пустеют.

— Да, твоими стараниями, Мессия, безработица Иерусалимскому храму не грозит даже в том случае, если ни один горожанин не принесет искупительную, благодарственную или просительную жертву в виде вороны, выдаваемой за голубя.

— Есть и такие ловкачи?

— А как же! Или ты думаешь, что здесь торгуют голубями и ягнятами, как в библейские времена? — он указал на прилавки торговцев мясом для жертвоприношений. — За ягнят сходят ободранные тушки кошек, собак и даже шакалов. А вместо голубей идут вороны и любые другие птицы. Голубиное мясо теперь деликатес — кто станет отдавать его богу, который, как известно, всемогущ, самодостаточен и ни в чем не нуждается?

— Я смотрю, тебе это мелкое мошенничество в Храме даже доставляет некоторое удовольствие.

— Скажем так, меня это забавляет, поскольку никак не влияет на главное: Храм построен и функционирует, жертвы приносятся ежедневно, казна пополняется. Так какую же необычную жертву ты сегодня принесешь Храму, мой Мессия?

— Я уже сказал — обильную, друг Апостасий. А какую именно, это ты скоро увидишь. Ты не успеешь проиграть мне партию в шахматы, как ее уже доставят сюда.

— Ты разбередил мое любопытство, Мессия. Если не возражаешь, давай сядем играть на галерее, чтобы я мог оттуда видеть, когда принесут твой дар.

— Ничего не имею против: я буду наслаждаться ароматом своих жертвоприношений вместе с нашим божеством!

— Не шути так, Мессия, наше божество горделиво и обидчиво.

Они расположились на галерее над двором, где стояли жертвенники: теперь дым черными клубами поднимался прямо перед ними.

Служитель принес шахматный столик и ящичек с фигурами. Мессия выбрал черные, выточенные из обсидиана.

— Ни одна игра так не освежает мозг, как шахматы, — сказал он, расставляя тяжелые фигуры на доске из перламутра и черного дерева.

— Мой драгоценный Мессия, во что бы люди ни играли, они всегда играют в крестики—нолики, — улыбнулся Папа Апостасий. — Я начинаю, — и он сделал свой первый ход изящной фигуркой из слоновой кости.

— Как прикажешь это понимать — крестики—нолики?

— Буквально. Родившись на свет, всякий человек вступает в игру и ставит на листе своей жизни крестики и нолики, каждый раз делая свой выбор. Ему порой кажется, что игра идет по мелочи: захотелось иметь побольше денег — пошел на гонки исцеления, сделал ставку. Неважно, проиграл он или выиграл на гонках — он выбрал нолик. И нолик этот записан в книге его жизни. Но если возвращаясь с гонок с выигрышем, он бросил нищему банку энергена, в этой же книге появился такой мааленький, едва заметный крестик.

— Давно собираюсь очистить Иерусалим от нищих.

— Ну что ты, Мессия! Нищие придают особый колорит Вечному городу, что за Иерусалим без нищих! Оставь их… Твой ход.

— Я подумаю. Ну так что там дальше с нулями?

— Мой Мессия, ты хочешь, чтобы я увлекся и не следил за доской? Итак, как я уже говорил, человек выбирает либо крест — либо нуль, третьего не дано.

— Так ты меня нулем почитаешь?

— О нет, мой Мессия! Я говорю о самой большой игре, в которой даже ты, Мессия, — всего лишь фигура. Безусловно одна из наиважнейших, но — фигура. Двигают нами другие.

— Согласен. Рассказывай дальше: о кресте я все знаю, теперь поведай мне о нуле.

— Охотно. Нуль — это отсутствие Бога. Не борьба с Ним, не отрицание Его, ибо то и другое уже есть признание Бога и связь с Ним. Нуль — это вселенная без начала и конца, никем не сотворенная и не имеющая цели в своем развитии. Нуль — это человек, который пришел ниоткуда и уйдет никуда, рожденный из нуля и в нуль уходящий. Разум, размышляющий без Бога, — это размышляющий нуль. Из ничего и выйдет ничего, как говаривал буйный король Лир. Если человечек избрал нуль, он живет в постоянном ожидании смерти без надежды на воскресение. Нуль отравляет своей иссушающей пустотой его душу и разум, делает его послушным бурлящим внутри желаниям и страстям, а также силе и власти, действующим снаружи. А мы с тобой этим успешно пользуемся, мой Мессия. Слава нулю! И шах королю.