Паломничество на Синай
Шрифт:
С головокружительной высоты я вижу распластанную внизу широкую и ровную долину с точками нескольких домов и длинными нитями пересекших ее дорог: в этой долине стоял народ Израиля, когда Господь сошел на Синай в огне, и молниях, и громе. У начала Хорива, где сливаются несколько ущелий и где теперь растянулся поселок Санта-Катарина, но откуда не видна вершина Синая, евреи ополчились станом. А навстречу Господу Моисей привел их сюда. Кажется, что равнина слишком близка, и Огонь Поядающий мог расплавить взыскующих Его столь дерзновенно.
Стоя у края скалы над беспредельной горной далью, над долиной, мы, как и все достигавшие этой вершины
В третий месяц по исходе сынов Израиля из земли Египетской, в самый день новолуния, пришли они в пустыню Синайскую…
И сказал Господь Моисею: пойди к народу и освяти его сегодня и завтра; пусть вымоют одежды свои.
Чтобы быть готовыми к третьему дню: ибо в третий день сойдет Господь пред глазами всего народа на гору Синай.
И проведи для народа черту со всех сторон, и скажи: берегитесь восходить на гору и прикасаться к подошве ее; всякий, кто прикоснется к горе, предан будет смерти…
На третий день, при наступлении утра, были громы, и молнии, и густое облако над горою, и трубный звук весьма сильный; и вострепетал весь народ, бывший в стане.
И вывел Моисей народ из стана в сретение Богу, и стали у подошвы горы.
Гора же Синай вся дымилась от того, что Господь сошел на нее в огне; и восходил от нее дым, как дым из печи, и вся гора сильно колебалась.
И звук трубный становился все сильнее и сильнее. Моисей говорил, и Бог отвечал ему голосом.
И сошел Господь на гору Синай, на вершину горы, и призвал Господь Моисея на вершину горы, и взошел Моисей.
И как прежде, сколько бы раз ни читала я эти слова, они сотрясли и сокрушили, как достигшие через тысячелетия подземные толчки от того колебания горы, когда Господь сошел на нее в огне.
Слишком быстрым оказался переход из великолепия Божьего творения в полутемный бедный храм, когда послушник Николай открыл тяжелую дверь. Очень похоже, что это наши русские мужички в начале века своим благочестивым усердием раскрасили картинки для иконостаса, развесили их по стенам. Да и каким творческим гением и духовной силой надо обладать иконописцу, чтобы создать что-нибудь достойное славы и высоты этой вершины… Но так разительно несоответствие, что очень хочется вернуться под голубой небесный свод, и снова смотреть на горы, а может быть, увидеть и синий край моря.
Но Николай уже запер дверь от туристов, а отцы скрылись в алтаре. Они прочли акафист святой Екатерине, — очевидно, только этот славянский текст нашел Николай спросонок. В акафистах — кроме двух-трех самых древних — меня угнетают тяжеловесные конструкции и неуклюжие в русской речи нагромождения дословных переводов из пышной византийской риторики. И такими надуманными, бедными остаются человеческие славословия, несоизмеримые ни с Божией славой, ни со славой святых, в которых дивен Бог.
Николай, не знавший ни русского, ни тем более славянского, мирно уснул в уголке на скамейке. Ключи остались у него в кармане, и выйти на свет Божий мне удалось только вместе со всеми…
Уже сияет день, такой прозрачный и яркий, что в глазах начинается тонкая резь, и хочется прикрыть их ладонью.
Со смотровой площадки тоже открывается грандиозная и неповторимая панорама Синайских гор — безжизненные громады из расплавленной первоматерии, словно вздыбленные в едином порыве к небесам и окаменевшие. Над ними возвышается
вершина горы Святой Екатерины, отделенная от нас более низкими горами и ущельями. На самом верху белеет часовенка, там, где обретены мощи одной из самых почитаемых святых.Хочется рассмотреть залив Акаба или Суэцкий залив в бинокль. Но с востока в него бьет слепящий свет. А на западе гольф Красного моря заслоняет гора с ровной каменной стеной по гребню: там один из восточных правителей строил заоблачный дворец на костях рабов, чтобы укрепить легкие горным воздухом, но был призван в мир иной, не успев исцелиться.
Туристов наверху не осталось, только праздные бедуины, на рассвете продававшие сладкий чай и выставленные на дощатый длинный стол камни, — я долго рассматривала их.
На одних, розовато-коричневых и твердых, как базальт, прорастают целые рощицы веточек, будто изысканно прорисованных черным пером. Если такой камень расколоть на пластинки, на каждой остается тот же тонкий рисунок.
Позже в «Описании святой горы Синайской и ее окрестностей» Паисия Агиапостолита, я с удовольствием прочту главку «О расписных камнях»: «…И найдешь камни с мелкой порослью. Они называются камнями Всесвятой Купины: ибо они расписаны Самим Богом, по Его неизреченному промыслу. Собрав камешков, возьми их с собою, понеси домой: они избавляют от всякой болезненности, от озноба, головной боли и от других недугов: благоговейным дают здоровье. Когда кто заболеет, помолись, поплачь, и тотчас погрузи камешек в освященную воду и дай испить больному с великим благоговением; и он немедленно исцелится, а ты тогда подивишься…»
Другие чудесные камни — разрезанные пополам правильные шары и овалы голубовато-опалового цвета в охристой шероховатой скорлупе: их вскрытые сердцевинки изнутри сверкают прозрачными кристаллами.
Я держу в руках тяжелые полусферы, и смотрю, как солнце высвечивает узорные белые и опаловые на голубом ободки вдоль их края, искрится на гранях кристаллов. Миллионы лет был скрыт этот камень в толще земли, пока его не откопали, или не вымыл бегущий с горы поток. Для кого же сотворена его красота? Только Сам Творец видит ее всю сразу — в глубинах морских и в земных безднах — и радуется ей. А она таит одно из Его имен.
Так сокрыт в человеке — под жесткой земной оболочкой, под напластованиями греха и зла — сияющий образ Божий. Господь видит его и потому знает другого человека, чем окружающие, чем знаем себя мы сами. И обращаясь к нам, называя по имени, Он проходит сквозь все тяжелые и темные пласты — в эту светящуюся сердцевину.
Это неизреченное имя — логос, божественное слово, брошенное в землю семя, из которого прорастает жизнь и судьба. Это тайное имя — уголь под золой, под дыханием Духа разгорающееся в пламя. Это стрела, уязвившая нас бессмертной любовью и мукой. В недосягаемой красоте и совершенстве Возлюбленного — источник благодарной радости о Нем и покаянного плача, в Его бесконечности — причина бесконечной жажды…
— В этой расселине Господь сокрыл Моисея…
Николай подвел нас к скале, на которой мы встречали рассвет, и показал наклонную трещину за отдельной оградой…
Уже начертаны заповеди на скрижалях Завета. Моисей взошел на Синай, осененный облаком славы Господней, и провел на горе сорок дней. Он введен в неизреченные созерцания — нерукотворного ковчега и скинии, в которых является Бог, и получил повеление воплотить увиденное в символы, весомость и зримость золота, пурпура и виссона.