Паломничество с оруженосцем

– Что же они с тобой сделали, сынок? Я с ног сбилась, по больницам-милициям разыскивала… – Каждый звук ее голоса повисал, словно удар колокола. Она снова припала лицом к сыну, обнимая его за голову, все стихло. Девушка стояла рядом на коленях, обхватив ее за плечи.

В палату заглянул завотделением, толстый очкарик, с красными, угреватыми щеками и носом, поманил одного из мужчин. По-видимому, возникли какие-то трения, потому что минут через десять позвали и второго мужчину. Мать вновь оторвалась от сына и вновь стала гладить по лбу, по лицу, словно прихорашивая его.

– Что же они с тобой сделали, Сереженька? Что же они сделали… – и опять сиплый вздох, словно из глубины огромного, смертельно раненого животного.

Из-за дверей донесся шум, громкие голоса, но женщины не слышали их. Жена Зинатулы на цыпочках вышла из палаты, притворила за собой дверь. Позже она рассказывала, что зав отделением не хотел выдавать тело без вскрытия, а родственники настаивали, чтобы забрать немедленно. Тот, что постарше, грозился подать в суд за то, что продержали труп на жаре. Врачи возражали, что не могут выписать "заключение о смерти" без подписи патологоанатома, а без заключения они не получат "свидетельство" и т.д. Затем все ушли в ординаторскую и там, видимо, о чем-то договорились.

Оба мужчины вернулись в палату, стали уговаривать старуху ехать домой. "И Сережа с нами поедет", – повторял седоватый мужик. С трудом им удалось оторвать ее от сына и с помощью дочери (девушка была сестрой погибшего) увести из палаты.

Не прошло и четверти часа, как появились два санитара с каталкой. Они перекинули на нее тело, послышался стук головы о металлические носилки.

– Почему мертвые тяжелее живых? – спросил один санитар, толкая каталку к выходу.

– Потому что в них говна больше, – был ответ,– они же не какают.

– Зато и не едят… – возразил первый. Дверь за ними оглушительно хлопнула.

– Вот т-та-ак и нас когда-нибудь б-бросят, как б-бревно, – и никому-то ты-ты не нужен, кроме матери, – ни жене, ни детям. Только мать одна будет убиваться, – сказал Зинатула, который не мог видеть того, что происходило в комнате, но зато слышал. Никто ему не ответил, лишь жена укоризненно покачала головой и обняла его.

Митрича привезла анестезистка. С дежурной медсестрой и санитаркой они переложили его на кровать. Сестра держала перепачканные гипсом пальцы, чтобы он не сломал еще сырой лонгет. Въезжая в палату, под действием наркоза он кого-то журил плачущим голосом: "Что же ты со свояком изменничаешь, скотина ты безрогая…" Затем его начало страшно трясти так, что кровать ходила ходуном. Ему поставили укол, и Митрич затих.

Нянечка-казашка поменяла за мертвым постель, на нее положили нового больного, с аппаратом Илизарова. Он тоже спал после наркоза. Пожарник Коля остался в палате на неопределенный срок, так как в гнойном отделении не оказалось свободных коек.

Поздно вечером, когда Зинатула задремал, и его жена прикорнула, положив голову рядом с его плечом, Борисыч спросил у Андрея, продолжая вчерашний разговор:

– И что теперь, всё лажа – всё, что тут про это наворочено?

– Почему все? Не все, а процентов на девяносто.

– Ну и что делать?

– Не знаю – это я и хочу выяснить. В общем, так… Он создал мир ради того, чего у Него нет. Зачем создавать то, что уже есть? Что нового появляется с человеком? Его разум. Вот зачем он Ему?.. Может, для создания какого-нибудь сверхоружия, чтобы победить других богов и завоевать все инобытие? – а мы та опара из мозгов, которая это оружие придумывает, а потом на себе испытывает.

– Значит, есть и другие… такие же?

– Это – мое предположение. Возможно, над Ним есть еще кто-то, и Он хочет свергнуть его власть. Дело не в этом. А в том, что творение восстает против своего Создателя. В этом наше спасение.

– Почему оно восстает против Него?

– Потому что терпит на себе свое собственное зло, и начинает познавать причину. Поэтому часть людей отказывается следовать Его законам. Так впервые появляется добро благодаря познанию. Но сам по себе разум есть инструмент зла.

– Так, может, наоборот: разум – инструмент добра?

– С появлением разума чего стало больше: добра или зла?..

В этот момент поднялся и сел в своей кровати Митрич, он указывал здоровой рукой на больного, с аппаратом Илизарова, который начал ворочаться под простыней.

– Эй! – вскрикнул он. – Он шевелится… Эй! Сестра!..

Митрич начал креститься, пытаясь сползти с кровати с другой стороны.

– Господи Иисусе, прости меня, грешного…

Аппарат Илизарова тоже проснулся и из-под простыни уставился на Митрича безразличным, не понимающим взглядом.

– Митрич, это – живой, нам новенького подселили! – крикнул Андрей. – Ляг, тебе нельзя вставать.

– Новенького?.. – посмотрел на него безумными глазами Митрич, после чего лег и через минуту послышался его храп. Илизаров тоже отвернулся к стене и засопел.

– Дело в том, что у Него, скорее всего, нет разума, – продолжал рассуждать Андрей, – Его мышление выше нашего (не исключено, что оно и есть мы), но здесь Он может действовать только опосредованно, через своих слуг - а они люди. Главная ошибка всех, кто раньше пытался противиться злу, была в том, что они верили в благодать создателя, а боролись только со слугами. Надо бросить вызов Ему самому.

– Как же это сделать?

– Надо назвать Его своим именем! И люди перестанут служить Ему. Они же это делают, не потому что любят Его, а потому что думают, что Он – господь бог, или общественный закон, или джива и аджива, или еще какая хрень…

– А если наоборот побегут с радостью?

– Ну кто побежит, тот и так побежал бы… Все люди делятся на детей и слуг. Дети не понимают, кто их Отец, а, повзрослев, стараются найти всем Его мерзостям оправдание. Они не ведают, что творят. Слуги же всё понимают и служат Ему сознательно. Этих бесполезно переубеждать.

– И что, ты рассчитываешь Его победить?

– Не знаю… Хотя бы подорвать Его власть. Их слишком много, а мы одни, у нас нет союзников ни здесь, ни там – нигде. – Андрей указал на потолок.

– Может, тогда проще расслабиться и не упираться?

– Это было бы самое лучшее, но мы уже не можем, потому что нам открылась истина. Стремление к ней, к познанию, – это одно из свойств разума, которое Он сам вложил в нас. Наверно, не предполагал, что оно обернется против Него. Надо просто всем открыть правду, тогда люди не смогут жить, как жили, и отвернутся от Создателя…

В таких беседах проводили они дни и ночи. И все ощутимее становилась та невидимая связь, которая бывает между одними людьми, а между другими не бывает. Не сказать, чтобы Борисыч проникся бредовыми идеями, – и не потому что обладал здравым умом, а просто был недоверчив. (Правда, если уже поверит во что-нибудь, то разубедить его в том почти невозможно.) В общем, что-то иное сближало их, какое-то родство душ.