Память льда
Шрифт:
Его мысли спутал испуганный крик.
Корлат. Она смотрела на север, как-то странно сжавшись и сгорбившись.
Трещина — теперь Вискиджек увидел это — была заполнена кровью. Все веселье улетучилось.
Дурной кровью, гнилой кровью. Сбереги меня Беру. Спящая Богиня… Бёрн спит сном умирающей, отравленной. Это, понял он, последнее и самое страшное откровение сегодняшнего дня. Больна… скрытая рука Увечного Бога…
Глаза Майб внезапно открылись. Фургон трясся и подпрыгивал. По земле прокатился гром. Со всех сторон
Грохот стихал, сменяясь отдаленным мычанием бхедринов и — поближе — шагами ее сородичей, пробегавших мимо повозок. Стадо было близко к панике, ожидалось неудержимое бегство.
Это уничтожит всех нас. И это станет благом. Конец боли, конец моим кошмарам…
В снах она снова была молодой, но эти грезы не дарили радости. Она неизменно находила себя в тундре, по которой к ней приближались незнакомцы. Она бежала. Неслась, как снежный заяц. Побег, всегда побег.
Чужаки. Она не знала, чего им нужно, но они искали ее — это было ясно. Выслеживали, как охотники добычу. Спать означало проснуться утомленной, с дрожащими ногами и спертой от бурного дыхания грудью.
Ее спасли из Бездны, от тех бесчисленных потерянных, заблудившихся в вечном и отчаянном голоде душ. Спасена драконом. Для чего? Чтобы бросить меня в том месте и гнать, травить без передышки?
Текли минуты. Пастухи говорили успокаивающие слова своим животным. Дрожь все еще сотрясала землю, но ее волны исходили издалека.
Майб глухо простонала, когда фургон снова сотрясся, теперь от прибытия двоих даруджей, Коля и Муриллио.
— Вы проснулись, — сказал советник. — Не удивительно.
— Оставьте меня, — ответила она, натягивая шкуры на трясущееся тело и стараясь отодвинуться од мужчин. Как холодно…
— Есть мысли, что же там стряслось? — спросил Муриллио у Коля.
— Кажется, Бруд вышел из себя.
— Боги! На кого? На Каллора? Этот ублюдок заслужил…
— Это не Каллор, дружище, — пробурчал Коль. — Угадай еще раз — список короткий.
Муриллио зарычал: — Крюпп!
— Знает Худ, он испытывал терпение всех нас то тут, то там… вот только не все из нас умеют раскалывать землю надвое и возносить к небесам новые горы.
— Недомерок навек на себя смерть? Не могу поверить…
— Даю слово, он выйдет из переделки невредимым. Как обычно. Жалуясь на пыль. Никто не пострадал, хотя полководцу сердитый мул чуть не раскроил череп.
— Крюппов мул? Тот, что спит на ходу?
— Да, тот самый.
Спит. Видит сны, что он конь. Великолепный, высокий, буйный…
— Эта твар действительно странная. Никогда не видел такого… бдительного мула. Все замечает. Королева Снов, это самая странная горная гряда, какую я видел!
— Да, Муриллио, она кажется большей, чем на самом деле. Обман зрения. Ломаная линия, словно видишь ее на горизонте, а на деле она в полулиге от нас. Не стоит внимания, если спросишь меня…
Ничего не стоит внимания. Ни горы, ни мул, ни гнев Бруда. В мою дочь вселились
души. Две женщины и Теломен, прозванный Пробей — Череп. Две женщины и мужчина, которого я никогда не встречала… но я носила в себе этого ребенка. Я, ривийка, юная, в цвете лет, затянула в сон, ставший реальным. Но где же я в моей дочери? Где кровь и сердце ривийки?В ней нет совсем ничего от меня. Действительно, лишь сосуд — вот чем я была — сосуд, чтобы выносить и родить в мир чужачку.
У нее нет причин придти ко мне, увидеться, взять за руку и утешить. Мое предназначение исполнено. Все. Теперь я валяюсь, как ненужная вещь. Забыта. Какая — то майб.
На ее плечо легла заботливая рука.
Муриллио заговорил: — Думаю, она снова уснула.
— К лучшему, — ответил Коль.
— Я вспоминаю свою юность, — продолжал дарудж спокойным, задумчивым тоном.
— Я тоже помню твою юность, Муриллио.
— Дикую и расточительную…
— Помнится, каждую ночь новая вдовушка.
— Точно, я был магнитной стрелкой, и всё доставалось так легко…
— Мы заметили.
Муриллио вздохнул. — Но не сейчас. Я постарел, плачу по счетам юных дней…
— Ты имеешь в виду, ночей.
— Не важно. Прявились новые соперники. Молодая кровь. Марек из Паксто, красавчик, высоченный. Кружил голову каждой, с какой заговаривал. Смазливый ублюдок. Потом Перил из М'некрэ…
— О, Муриллио, избавь меня от этого.
— Суть в том, что это были годы. Полные годы. Приятные. Когда я на закате, по крайней мере, могу оглянуться, вспомнить деньки — ну ладно, ночки — своей славы. Но здесь, наедине с несчастной…
— Да, я понимаю тебя. Заметь эти медные украшения на ней — вон, ты можешь видеть пару браслетов на запястьях. Дары Крюппа, из Даруджистана.
— И что с ними?
— Ну, я же говорю. Ты заметил? Странная вещь. Они ярче, светлее, когда она спит?
— Неужели?
— Готов поклясться на стопке носовых платков Крюппа.
— Необычно.
— Сейчас они тусклые, хотя…
Наступило молчание — двое мужчин склонились над нею. Спустя миг лежащая на плече рука слегка сжалась.
— Ах, дорогая моя, — прошептал Муриллио, — я готов взять свои слова обратно…
Почему? Они правы. Слова из твоего сердца, и благородные, учитывая беспутную юность. Ты наделил словами мое проклятие. Ничего не изменится. Я достойна жалости? Кажется, только когда сплю. В лицо вы мне ничего не скажете, посчитаете молчание милосердием. А для меня это насмешка, признак равнодушия.
А мое молчание? Я не заговорю с этими милыми людьми, стоящими надо мной? Какой из своих пороков я обнажу тогда?
Ваша жалость, кажется мне, не сравнится с моей.
Потом ее думы унеслись прочь. Явились безлесные охряные пустоши ее снов. Она здесь.
Она бросилась бежать.
Войдя в свой шатер, Даджек швырнул перчатки о стену. Его лицо потемнело от ярости.
Вискиджек откупорил кувшинчик с элем и наполнил два кубка, ожидавшие их на невысоком походном столике. Оба воина были покрыты потом и пылью.