Память, Скорбь и Тёрн

Интересно, что сейчас делает отец? Думает он обо мне? Ненавидит меня?

Мысли об Элиасе навели ее на другие размышления. Ее мучила одна вещь, о которой упомянул Кадрах в первую ночь их бегства с «Облака Эдны». Во время своей долгой и трудной исповеди монах сказал, что Прейратс особенно интересовался общением с мертвыми — «разговором сквозь пелену», как это называлось по словам Кадраха, — и что священник особенно интересовался этим разделом книги Ниссеса. Почему-то эти слова заставили ее подумать об отце. Но почему? Может быть, дело было в какой-то забытой фразе Элиаса?

Как она ни пыталась вызвать воспоминание, живущее в глубине ее мозга, оно оставалось неуловимым. Безмолвная лодка медленно кружилась под тусклыми звездами.

Принцесса слегка задремала. Первый утренний свет пробивался сквозь тучи, окрашивая болота в жемчужно-серый цвет. Мириамель выпрямилась, тихо застонав. Синяки и шишки, полученные в гнезде гантов, ныли при каждом движении; девушка чувствовала себя так, словно ее сбросили с горы в мешке, набитом камнями.

— Л-л-леди… — Слабый тихий шепот, почти дыхание.

— Тиамак? — Она быстро повернулась, заставив лодку покачнуться. Глаза вранна были открыты. На его бледном, расслабленном лице снова появилась искра разума.

— Д-д-да. Да, л-леди. — Он глубоко вздохнул, как будто эти несколько слов чудовищно утомили его. — Где… где мы?

— Мы в протоке, но я представления не имею, в какой именно: Изгримнур работал шестом б'oльшую часть дня, после того как мы убежали от гантов. — Она осторожно посмотрела на него. — Тебе больно?

Он попытался покачать головой, но смог только слегка шевельнуться.

— Нет. Но воды. Будьте добры.

Мириамель наклонилась, чтобы взять бурдюк с водой, лежавший у ног Изгримнура, потом открыла его и дала вранну сделать несколько осторожных глотков.

Тиамак чуть-чуть повернул голову и увидел неподвижное тело рядом с собой.

— Младший Могахиб, — прошептал он. — Он жив?

— Едва. Похоже, что он очень близок к… очень болен, хотя мы с Кадрахом не нашли на нем никаких ран.

— Нет. Вы не найдете. И на мне. — Тиамак снова уронил голову и закрыл глаза. — А остальные?

— Какие остальные? — спросила она осторожно. — Кадрах, Изгримнур, Камарис и я — все здесь, и все более или менее в порядке.

— A-а… Хорошо. — Тиамак больше не открывал глаз.

На корме, слегка пошатываясь со сна, сел Изгримнур.

— Что такое? — пробормотал он. — Мириамель… Что?

— Ничего, Изгримнур. Тиамак проснулся.

— Проснулся, да? — Герцог улегся обратно, уже снова соскальзывая в сон. — Мозги не перемешались? Говорит, как раньше? Самое поганое, что я когда-либо видел…

— Ты говорил на другом языке, там, в гнезде, — сказала Мириамель Тиамаку. — Это было страшно.

— Я знаю. — Его лицо сморщилось, как будто он боролся с тошнотой. — Позже. Не сейчас. — Его глаза приоткрылись. — Вы… что-нибудь вынесли со мной?

Принцесса покачала головой, припоминая:

— Только тебя самого и ту мерзость, которой ты был покрыт.

— А-а… — Мгновение Тиамак казался разочарованным, потом расслабился. — Ну и хорошо. — Но тут же его глаза широко раскрылись. — А мои вещи? — спросил он.

— Все, что было у тебя в лодке, по-прежнему здесь. — Она похлопала по узлу.

— Хорошо… хорошо. — Он облегченно вздохнул и скользнул под плащ.

Небо бледнело, и по обе стороны реки из теней возникала листва, возвращаясь к свету и жизни.

— Леди?

— Что?

— Спасибо вам. Спасибо за то, что пришли за мной.

Мириамель слушала, как замедляется его дыхание. Вскоре маленький человек снова уснул.

— Как я уже сказал прошлой ночью Мириамели, — начал Тиамак, — я хотел бы поблагодарить всех вас. Вы оказались для меня лучшими друзьями, чем я мог мечтать, и безусловно лучшими, чем я заслужил.

Изгримнур кашлянул:

— Ерунда. Просто у нас не было другого выхода.

Мириамель подумала, что герцог как будто стыдится чего-то. Может быть, он вспомнил дебаты о том, попытаться спасти Тиамака или оставить его у гантов?

Они устроили привал у берега протоки. Маленький костер, почти невидимый в ярком солнечном свете позднего утра, весело потрескивал, согревая воду для супа и чая из желтого корня.

— Нет, вы не поняли. Вы не просто спасли мою жизнь. Если только у меня есть ка — вы называете это душой, — она не просуществовала бы и дня в этом ужасном месте. А может быть, и часа.

— Но что они с тобой сделали? — спросила Мириамель. — Ты что-то говорил. Звучало это так, как будто ты сам превратился в ганта.

Тиамак содрогнулся. Он сидел, кутаясь в плащ принцессы, и до сих пор двигался очень мало.

— Я попытаюсь рассказать вам, хотя и сам не все понимаю. Но вы совершенно уверены, что ничего не унесли вместе со мной из этого гнезда?

Его друзья покачали головами.

— Там было, — начал он, потом остановился, задумавшись. — Был кусок чего-то похожего на зеркало. Оно было сломано, но еще оставалась часть рамы, покрытой искусной резьбой. Они… ганты… они вложили его мне в руки. — Он поднял ладони, чтобы продемонстрировать еще не зажившие порезы. — Как только я коснулся его, сразу почувствовал, как от моих пальцев к голове бежит холод. Потом несколько этих… тварей изрыгнули липкую массу и покрыли меня ею. — Он сделал глубокий вдох, но все равно не смог продолжать. Несколько мгновений вранн сидел неподвижно, на глазах у него блестели слезы.

— Не надо вспоминать об этом, Тиамак, — мягко сказала Мириамель. — Не сейчас.

— Или расскажи только, как они поймали тебя, — предложил Изгримнур. — То есть, я хочу сказать, если это не так страшно.

Вранн опустил глаза:

— Они поймали меня легко, как только что вылупившегося крабеныша. Трое упали на меня с деревьев. — Он быстро взглянул наверх, словно это могло повториться. — А пока я боролся с ними, появилась еще целая толпа — около дюжины — и помогла своим собратьям одолеть меня. О, они умные! Они замотали меня лианами, как вы или я связали бы пленника, хотя узлов они, по-видимому, завязывать не умеют. Но все равно они крепко держали концы лиан — достаточно крепко, чтобы у меня не было возможности убежать. Потом они попытались втащить меня на дерево, но я оказался слишком тяжелым, так что им пришлось подтащить лодку к берегу, хватаясь за лианы и длинные ветки. Потом они поволокли меня в гнездо. Не могу сказать, сколько раз я молился, чтобы они убили меня или хотя бы стукнули так, чтобы я потерял сознание. Когда тебя тащат живым и в сознании через это кошмарное место отвратительные щебечущие твари!.. — Ему пришлось помолчать несколько секунд, чтобы немного успокоиться. — То, что они делали со мной, уже было сделано с Младшим Могахибом. — Он кивнул в сторону другого вранна, который лежал на земле рядом с Тиамаком, все еще погруженный в лихорадочный сон. — Я думаю, он выжил, потому что пробыл там недолго; может быть, он был не так полезен им, как — они надеялись — мог бы быть я. Во всяком случае, они были вынуждены освободить его, чтобы дать мне этот осколок зеркала. Когда его тащили мимо меня, я закричал. Он был почти безумен, но услышал мой голос и отозвался. Тогда я узнал его и крикнул, что моя лодка все еще стоит на берегу снаружи и что он должен попытаться бежать и воспользоваться ею.

— Ты велел ему искать нас? — спросил Кадрах.

— Нет, нет, — сказал Тиамак. — Я видел его всего несколько секунд. Я, правда, надеялся, что, если он освободится и доберется до Деревенской Рощи, вы, может быть, встретитесь. Но я только хотел, чтобы вы узнали, что я не по своей воле бросил вас. — Он нахмурился. — Я и мечтать не смел, что кто-нибудь пойдет в это место из-за меня…

— Хватит, парень, — быстро сказал Изгримнур. — Что же они делали с тобой?

Теперь Мириамель была уверена, что герцог пытается избежать разговора об их решении. Она чуть не засмеялась. Как будто кто-нибудь когда-нибудь мог усомниться в его честности и храбрости! Наверное, Изгримнур чересчур чувствителен после того, что он наговорил Кадраху.