Памятники Византийской литературы IX-XV веков
Шрифт:
3. Сын царя Андроника от первой жены, венгерки, деспот Константин был женат сначала на девице — дочери протовестиария [500] Музалона. Она была бездетна и, прожив с ним долгие годы, умерла. От тайной связи с ее служанкой, красавицей Кафарой, у деспота родился сын, которого он назвал Михаилом Кафаром. На первых порах Константин не выносил самого вида этого ребенка, питал к нему отвращение и ненависть и приказывал держать подальше от себя. Повинна в этом была новая, более сильная и требовательная любовь, которая неожиданно вытеснила и сломила его привязанность к Кафаре, матери мальчика.
500
Протовестиарий — придворный, заведовавший царским гардеробом.
А дело было так. Константин принял от отца и деспота управление Македонией и Фессалониками. Больше всего он находился в городе Фессалоники и влюбился там в одну знатную женщину — дочь протоасикрита [501] и жену Константина Палеолога. Женщина эта была как никто другой прелестна лицом, умна в беседе, нежна нравом, так что не только видя ее люди непременно уловлялись в сети любви, но даже по рассказам воспламенялись к ней страстью. Природа
501
Протоасикрит — начальник царской канцелярии.
502
Феано — легендарная жена Пифагора. Несколько вымышленных писем, написанных от ее имени, входило в позднеантичный сборник «Письма пифагорейских женщин». Ипатия (Гипатия) (IV—V вв.) — знаменитая женщина-философ, вокруг которой в Александрии группировался кружок образованных людей.
503
Никифор Григора, вероятно, приписывает Платону знаменитое изречение Аристотеля: «Друг — это одна душа в двух телах».
Когда Михаилу Кафару было пятнадцать лет, его вызвал к себе царь Андроник старший и ввел в число отроков, прислуживающих во дворце. Сделал он это прежде всего для того, чтобы Михаил, брошенный без присмотра, не погиб от голода, и для того еще, пожалуй, чтобы, связав этого отпрыска царской крови узами брака с кем–нибудь из соседних народов, заключить с его помощью соглашения, выгодные ромеям и ромейскому государству. Михаил, поселенный во дворце, очень скоро так расположил к себе царя, что вызвал ревность царских сыновей. Больше всех негодовал и гневался царь Андроник младший, потому что видел, как остывает к нему самому любовь царя и деда и как, напротив, день ото дня растет его привязанность к выскочке и приемышу.
Евангелист Лука. Миниатюра из Остромирова Евангелия. XI в.
Я расскажу сейчас о более важных вещах, печаливших и сердивших Андроника и доставлявших ему много забот, о вещах, навлекших на государство смуты, бури и волны бедствий. Положение государства после того, как умер царь Михаил было, как мы сказали, незавидным, и царь [Андроник старший] велел в это время всем принести присягу в том, что честь и поклонение, как царю и владыке, будут сначала воздаваться ему, а после него тому, кого он изберет и поставит наследником царства. Всех немного смутила неясность этих слов, а особенно внука Андроника, который уже был наречен наследником престола. Будто сговорившись, все разом устремили недоуменный взор на приемыша. Умы заволновались, стали расти заговоры. Лишь немногие испугались и дали клятву, большинство же открыто отказалось присягать, и царь при такой сумятице не счел нужным карать их.
Он видел, что уже и царь–внук готовится к побегу из–за неясности той присяги, к которой принуждали подданных. Поэтому царь [Андроник старший] на время успокоился, перестал требовать клятв и думал думу о том, как предотвратить побег своего внука–царя, опасаясь, что Андроник, перебежав к латинянам и получив от них в помощь флот, посеет раздор в ромейском государстве, а его, деда, силой лишит власти. Он приставил поэтому к внуку тайного наблюдателя Сиргиана, недавно выпущенного из тюрьмы…
4. … А Сиргиан, если верить народной молве, был человек властолюбивый, не имевший, однако, случая обнаружить свой нрав. И вот теперь он вообразил, что сама судьба помогает ему поссорить царей друг с другом, посеять таким путем смуту в государстве и самому захватить скипетр, а если это не удастся, то, отторгнув часть ромейской державы, установить там свою власть. С такими мыслями он пошел и открыл молодому царю Андронику тайну деда.
«Мне, — сказал он, — как собаке–ищейке царь поручил следить за тобой. Он готовит тебе петлю и оковы. А ты сидишь себе, ни о чем не зная и чванишься своими детскими затеями. Что тебе пользы плыть тайком в чужую сторону, где придется, как рабу, ждать подачек с чужого стола, если еще раньше иноземцы не убьют тебя и не попадешься ты в сети и ловушки деда–царя. Если ты навсегда простишься с этими детскими затеями и поверишь моему спасительному и благому совету, то легко получишь скипетр самовластия. Я вижу лишь одно надежное средство для этого — бежать из Византии во Фракию и засесть в тамошних городах и селах. Род человеческий ведь от природы склонен к переворотам, а несчастные фракийцы обременены вдобавок частыми податями. Если ты придешь и пообещаешь им облегчение и свободу, то они быстро растопчут, и стряхнут с себя свое многолетнее рабство деду–царю, как какую–то танталову ношу. Если люб тебе мой замысел, я буду и устроителем и распорядителем этого действа и очень скоро добьюсь победы.
Но и ты дай мне верную поруку и обещай вознаградить достойно мои труды. Какой наградой? — Высшими должностями, обширными, доходными поместьями. Сделай меня своим первым приближенным и не проводи без моего ведома никаких государственных распоряжений. Ты видишь, как я беру на себя твои несчастья, не уклоняюсь от опасности и любовь к тебе ставлю выше всех клятв, данных царю. А если бы судьба обрушила на мою голову внезапную беду, то я не отказываюсь терпеть ее. Ты видишь это, и сам со своей стороны будь готов исполнить мою просьбу, если хочешь остаться цел. Время не терпит, все висит на волоске и медлить опасно. Давай привлечем к нашему замыслу и других лиц, враждебных царю, которые не выдадут ни нас, ни наших тайн, и могут теперь быть нам очень полезны».
Царь принял эти условия и письменной
клятвой обещал Сиргиану выполнить его требования. Их тайными сообщниками должны были стать Иоанн Кантакузин и Феодор Синадин, из них первый имел тогда титул великого папия [504] , а второй — доместика при царском столе. Третьим был Алексей Апокавк, доместик западных фемов, ведавший также производством соли. Он не был очень знатен, но был умен, сообразителен и ловок на всякие хитрости. Оба же первых доводились царю родственниками, а Кантакузин, кроме того, был его сверстником и, отличаясь прямодушием, правдивостью, благопристойностью нрава, был для царя Андроника задушевным другом еще с юности. Подобно ему, Синадин был другом отца Андроника, царя Михаила, пока тот был жив. Люди эти, как бы отпив вина из одной чаши, вступили в тайный сговор и превратились для Андроника в то, чем бывает факел для разведения огня и конь для езды в открытом поле. Они вдруг стали сплоченным братством, составили страшные, жуткие клятвы, поклялись ими и взамен получили обещание великих даров и наград. С рьяным усердием они тут же принялись за дело. Начали с того, что Сиргиан и Кантакузин опутали деньгами приближенных царя и купили себе управление над фракийскими селами и городами: Сиргиан — над большей частью материка и всей прибрежной полосой до вершин Родопы [505] , а Кантакузин — над небольшой частью материка, которая лежит около Орестиады. Там они стали стягивать войска, запасаться оружием, набирать новых воинов из пришлого люда и тех, кто по недостатку средств не нес воинской службы и жил без всякого дела.504
Великий папий — начальник дворцовых служителей, ведавших ключами всех дверей дворца; доместик — офицерский чин.
505
Родопа (ныне Деспото-Даг) — горный хребет в западной Фракии; Орестиада — местность в восточной Фракии, где был расположен г. Адрианополь.
Охрану городов они вверили самым близким и верным себе лицам, тех же, в ком подозревали противоборство своим замыслам, под разными предлогами удаляли из города. Все это они делали, распуская слухи то о нашествии приистрийских скифов, то о нападении турецких морских сил из Азии с тем, чтобы прикрыться этими слухами, как завесой, и, оставаясь вне подозрений, заслужить у царя похвалу за зоркую бдительность. Сиргиан умело играл свою роль и часто тайком сообщал молодому царю о том, что он делал и собирался делать.
5. Царь тем временем, видя, что внук не внемлет его увещаниям и по–прежнему своеволен и заносчив, решил обличить его перед патриархом и сенатом, а затем в оковах посадить в темницу. Этому воспротивился, однако, логофет государственной казны Феодор Метохит [506] , предрекши недобрый конец делу, предпринятому в такие дни. Ведь тогда шла масляница, и в эту пору люди от пиршеств и попоек становятся дерзки и мятежны. «Может случиться, — говорил царю Метохит, — что все обернется не так, как ты хочешь, ведь судьба обманчива и часто губит наши надежды».
506
О Феодоре Метохите см. наст. сборник стр. 335—337.
Около того времени логофет государственной казны закончил восстановление монастыря Хоры [507] , отделку, внутренней части его и любил, поэтому, стоять там вместе с монахами за всенощным бдением. Как обычно, он пришел туда вечером и в субботу первой недели четыредесятницы [508] , накануне того дня, когда совершается всенародное поминовение православных царей и патриархов. Мы стояли с ним вместе всенощное бдение, и вот около полуночи, когда пели славославие, к Метохиту подошел человек, посланный от царя, передал какую–то весть и желал тут же узнать его мнение о ней. «Сейчас, — рассказывал он, — когда царские секироносцы и меченосцы расходились спать, по всему дворцу пронеслось ржание и перепугало всех. Ведь была кромешная тьма, и нигде ни во дворце, ни у ворот не было ни одной лошади, ни царской, ни сенаторской. Все, кто слышал ржание, встревожились и задавали друг другу вопросы об этом странном случае, но не успело первое волнение улечься, как снова раздалось ржание еще сильнее прежнего, так что его услышал сам царь и послал спросить, откуда в такой темноте доносится столь сильное ржание. Ему принесли ответ, что ржание исходит от коня, нарисованного на дворцовой стене против храма Богородицы Никопеи. Я говорю о том коне, на котором знаменитый древний живописец Павел дивно изобразил Христова мученика Георгия». Выслушав его, логофет с веселым лицом, как всегда привык отвечать на царские вопросы, сказал: «Поздравляю, тебя, царь, с будущими трофеями, ведь это необыкновенное ржание коня предвещает, по–моему, не что иное, как твой царственный поход против агарян, опустошающих нашу Азию». Получив такой ответ, царь вторично шлет к нему отрока и через него передает следующее: «То ли по привычке, то ли по иной причине ты шутишь со мной, давая такой ответ и не понимая, видимо, в чем дело. Поэтому я сам тебе открою, как мне кажется, истину. От родителей я знаю, что конь этот ржал точно так же тогда, когда царь, отец мой, замышлял отнять у Балдуина, правителя латинян, этот великий город [509] . И отец мой долго был в тревоге из–за этого странного звука, видя в нем дурное для себя знамение. И беда пришла скоро, великий город наш опустошен был римлянами». На это логофет в полном недоумении сказал царскому посланцу: «Ступай, ответ я дам царю завтра»: Совершались тогда и другие знамения: много дней сряду у восточного акрополя колебался столб, на котором, говорят, стояла раньше статуя Византа, основателя Византии. Смотреть его стекался весь народ.
507
Монастырь Хора — один из древнейших в Константинополе. Он находился около Влахернской резиденции императоров и не раз служил местом жительства для патриархов и местом заточения для опальных членов царской семьи. По поручению Андроника II, Феодор Метохит провел реставрацию и реконструкцию обветшавших монастырских зданий. Собор монастыря после обращения его в мечеть получил название Кахриэ-Джами. Выполненные по заказу Метохита мозаики Кахриэ-Джами пользуются всемирной известностью.
508
Четыредесятница — семинедельный («Великий») пост перед пасхой.
509
Отец Андроника II, Михаил VIII Палеолог, правитель Никейской империи, с 1261 г. — константинопольский император. Его первая, безуспешная попытка овладеть Константинополем была предпринята в 1260 г.