Пан Володыёвский. Огнем и мечом. Книга 3

– Живей! Живей!

– Лошадей и всю кладь мы на Праге оставили, – говорил пан Маковецкий Заглобе, – и поехали сам-четверт, хоть и время к ночи, но на месте нам не сиделось.

– Верю, – отвечал Заглоба, – видели, чай, какие толпы в столицу съехались? За заставами биваки да торговые ряды – ни пройти ни проехать. Чего только люди о нынешних выборах не говорят! Дома при оказии все расскажу…

Тут пошли разговоры о политике. Пан Заглоба все старался исподволь выведать позицию стольника, а потом, обернувшись к Володыёвскому, спросил без обиняков:

– Ну а ты, Михал, на чьей стороне будешь?

Но Володыёвский вместо ответа вздрогнул, словно только пробудившись, и сказал:

– Может, они уже спят, а может, мы их увидим сегодня?

– Спят, наверное, – отвечала Бася, и ее чуть сонный голос прозвучал как колокольчик, – но проснутся и непременно выйдут вас встретить.

– Так ты полагаешь, душа моя? – радуясь, спросил маленький рыцарь.

И, снова взглянув на Басю, освещенную светом месяца, невольно подумал: «Ах, черт возьми, до чего хороша!»

До дому было уже рукой подать. Отворив ворота, въехали во двор. Тетушка и Кшися мирно спали, только слуги были начеку, ждали пана Заглобу с барышней к ужину. В доме началась суета; Заглоба велел будить людей, накрыть столы.

Пан стольник хотел подняться к жене, но она, услышав голоса и шум, догадалась, кто приехал, и, наспех накинув платье, сбежала вниз, смеясь и плача от радости; возгласам, объятьям, расспросам, милой болтовне и смеху не было конца.

Пан Володыёвский не сводил глаз с двери, за которой скрылась Бася и откуда вот-вот должна была появиться Кшися, светящаяся тихой радостью, оживленная, с блестящими глазами, с незаплетенной в спешке косой, но гданьские часы, стоявшие в столовой, мерно тикали, время шло, подали ужин, а дорогая его сердцу девушка все не появлялась.

Наконец вышла Бася, но одна, серьезная и какая-то пасмурная, подошла к столу и, придерживая рукой свечу, сказала пану Маковецкому:

– Кшися к ужину не выйдет, нездорова она, и просит вас, дядюшка, подойти к дверям, ваш голос услышать хочет.

Пан Маковецкий тотчас же встал и вышел, а следом за ним и Бася.

Маленький рыцарь нахмурился грозно и сказал:

– Вот уж не думал, что сегодня не увижу панну Кшисю. Правда ли, что она расхворалась?

– Да полно! Здоровехонька, – отвечала пани Маковецкая, – но только не до нас ей.

– Отчего вдруг?

– А разве почтеннейший пан Заглоба не говорил тебе о ее намереньях?

– О каких намереньях, Бога ради?

– В монастырь уйти надумала.

Пан Михал заморгал глазами, как человек, который не расслышал, что ему говорят, потом изменился в лице, встал, снова сел; в одно мгновенье на лбу его выступил пот, он отирал его рукавом. В комнате воцарилась гробовая тишина.

– Михал! – позвала его сестра.

Он окинул блуждающим взором ее, пана Заглобу и вдруг произнес страшным голосом:

– Уж не проклятье ли надо мною?

– Михал, побойся Бога! – воскликнул Заглоба.

Глава XVIII

Этим возгласом маленький рыцарь полностью выдал тайну своего сердца, и, когда он, сорвавшись с места, стремительно покинул комнату, пан Заглоба и пани Маковецкая долго глядели друг на друга в изумлении и тревоге. Наконец пани Маковецкая сказала:

– Ради Бога, сударь, умоляю, ступайте к нему, уговорите, утешьте, а не то я пойду.

– Не делайте этого, голубушка, – отвечал Заглоба, – не мы там нужны, а Кшися, а нет ее, лучше его в одиночестве оставить, слова утешения, не ко времени сказанные, лишь тоску нагнать способны.

– Теперь и младенцу ясно, что он в Кшисю влюблен. Кто бы мог подумать! Я всегда замечала, что он ее компании рад, но чтоб такие страсти…

– С готовым решением сюда приехал и в этом свое счастье видел, а тут на` тебе – гром среди ясного неба.

– Так что же он об этом никому не сказал ни словечка – ни мне, ни вам, ни самой Кшисе? Может быть, она тогда бы и не придумала такое.

– Сам не пойму, – отвечал Заглоба, – он мне доверял, как отцу родному, на мой разум больше, чем на свой собственный, надеялся, а тут молчок. Впрочем, сказал как-то, что Кшися ему друг.

– Ох и скрытный!

– А вы, почтеннейшая, хоть и сестра ему, а не знаете его вовсе. Да у него все помыслы, как глаза у карася, на самом виду. Открытая душа. Но на этот раз обошел он нас, что верно, то верно. Впрочем, можете ли вы поручиться, что у них с Кшисей объяснения не было?

– Пречистая Дева! Кшися сама себе хозяйка, мой муж, ее опекун, всегда говорил ей: «Был бы только человек достойный и происхождения благородного, а за богатством не гонись». Если бы Михал перед отъездом с нею объяснился, она бы сказала «да» или «нет» – и дело было бы ясное.

– Верно, это его как громом поразило. Вы, почтеннейшая, женским своим чутьем все как есть угадали! Ваша правда!

– Что там правда! Тут умный совет нужен!

– Пусть на Басе женится.

– Но ведь та ему милее… А впрочем… Кабы мне раньше такое на ум взбрело.

– Жаль, что не взбрело.

– Где уж мне… Если такому Соломону, как ваша милость, не взбрело!

– А вы, достопочтенная, откуда знаете?

– Вы ведь за Кетлинга ее сватали.

– Я? Бог свидетель, никого я не сватал. Говорил, что он на нее поглядывает, и это чистая правда; говорил, что Кетлинг кавалер хоть куда, и это правда; но сватать не сватал, это женское дело. У меня дела поважнее, добрая половина Речи Посполитой моим умом живет. Есть ли у меня время о чем ином помышлять, когда я о благе de publicis [67] думаю. Ложку каши иной раз ко рту поднести некогда.

67

Общество (лат.).

– Ну тогда остается нам только уповать на милость Господню. Но, однако, я со всех сторон слышу: пан Заглоба – голова.

– И как им болтать не надоело? Пусть оставят голову мою в покое. А впрочем, совет дам, и не один, а два. Один: пусть Михал женится на Басе, другой: пусть Кшися изменит свое решение. Решение еще не обет!

Тут появился и пан Маковецкий, которому жена тотчас все выложила. Старый шляхтич был озадачен. Михала он любил и уважал от души, но не знал, что придумать.

– Если Кшися упрется, – сказал он, потирая лоб, – отговаривать ее грех!..

– Упрется, непременно упрется! – отвечала тетушка. – Я ее знаю.

– И что это Михал надумал, – заметил стольник, – взял и уехал, ничего не сказав. Ведь эдак невзначай и кто другой мог ему дорогу перебежать.

– Тогда бы она не помышляла о монастыре, – отвечала ему супруга. – Ведь она в выборе своем вольна.

– И то верно! – согласился стольник.

Между тем Заглоба учуял подвох. Если бы он только знал про тайный сговор Кшиси с Володыёвским, то, разумеется, давно бы обо всем догадался, но пока бродил как в тумане.