Пандемоний
Шрифт:
— Я, конечно, тоже не в восторге от этого плана, — вмешалась Мег, — но не хотелось бы вмешивать в это дело посторонних людей.
— Я страдал одержимостью раньше, — сообщил Фред.
— Как давно? — уточнил я.
— Вряд ли ты повторишь ошибки первого раза, — произнесла О'Коннел. — Тогда ситуация была безвыходная — ты тонул и поэтому запаниковал. Сейчас же…
— Нет. Давайте подыщем другой способ. Мы… — Я посмотрел на открытую страницу книги, которую отложил Фред. — Что это?
— Творения Художника, — ответил он. — С 1985 года по 1992-й.
— Нет, вон та картинка.
Я взял книгу за корешок и посмотрел на фото в пластиковом конверте. Рисунок был начертан не то углем, не то грязью
Женщина откинулась на спинку кресла. Волосы закрывали ей половину лица, так что был виден лишь один глаз. Второй закрывали волосы. Губы слегка приоткрыты. На полу рядом с креслом — раскрытая книга, словно женщина ее только что выронила. Это была книга с картинками; размазанные пятна означали абзацы, а едва заметные линии — шею как у бронтозавра, квадратную голову и тракторные гусеницы. Майк Муллиган и его паровой экскаватор.
В рисунке не было ничего такого, что подсказало бы постороннему человеку, что у женщины на рисунке имеется реальный прототип. Но то, как волосы падали ей на лицо, то, как она, скрестив, поджала ноги под кресло…
— Можно я это возьму? — Я кивнул на стопку альбомов. — Мне нужны они все.
Проработав всего час, я понял, что мой проект требует дополнительного пространства, и переместился из спальни в библиотеку. Там под недреманным оком изображения черного колодца я разложил стопки запечатанных в пластик картин по сериям. В результате получились что-то вроде троп, что тянулись от ниши к нише, огибая мебель, отчего комната стала напоминать гигантскую настольную игру. Хронология рисунков не имела ничего общего с моей организационной схемой, равно как и география. А также стиль и материал. Если на то пошло — одна и та же тема могла найти свое воплощение как в скульптуре, так и в меловых набросках, полотнах маслом, в коллажах. Имя демона было Художник. Неправильное имя, с какой стороны ни посмотреть.
Я сгорбился над самой небольшой серией, всего из трех картин. Первая являла собой портретный набросок моей матери — вернее, матери Дэла. Надпись на оборотной стороне пластикового конверта гласила, что рисунок выполнен в Мохаве, штат Юта, 8 сентября 1991 года. Рядом с рисунком скульптура из дерева, кусков жести и колючей проволоки, выполненная двумя годами ранее и отделенная расстоянием в несколько штатов, странным образом напоминала юного Лью — те же пухлые щеки. И последняя — всего лишь один желто-зеленый мазок — появилась в городе Хэммонд, штат Индиана, в 2001 году. В ней я легко узнал «мустанг» моего отца 1966 года выпуска.
Все три изображения были отделены во времени от своих героев. В 1989 году Лью учился в школе, в 1995 году мой отец умер, и мать продала принадлежавший ему «мустанг». Судя по всему, это не играло совершенно никакой роли. В конце концов, это ведь не фотоснимки, на которых запечатлен конкретный момент времени. Скорее интерпретации, образы, выуженные из памяти, искаженные, окрашенные эмоциями.
— Ну как, нашел, что искал? — спросил за спиной вкрадчивый голос.
Мег прокралась в библиотеку неслышно, как кошка.
— Пока не знаю, — ответил я и посмотрел на часы.
Почти половина второго ночи. По идее, я должен быть в постели, но спать мне не хотелось. Это тело чем-то напоминало автомобиль — пока не кончится бензин, я мог ехать на нем с любой скоростью.
— У меня такое чувство, будто за этим что-то кроется.
— Ты не первый, кто подпал под очарование работ Художника, — сказала Мег. — Большая часть оригиналов находится в частных коллекциях, хотя «Красная Книга» и пыталась приобрести их как можно больше. Все в них что-то ищут — правительство, ученые, сотни
любителей в Интернете. И для каждого и у каждого найдется своя теория.Примерно то же самое я заподозрил во время МКПО — эти ученые мужи не более чем вершина айсберга.
— Взять, например, мальчика на камне.
Мег нагнулась, взяла нужные фотографии и показала их мне.
Я обнаружил больше десятка изображений мальчика. Иногда он сидел, обняв колени, иногда стоял, приготовившись к прыжку в воду, иногда карабкался на валун, перекинув через спину полотенце. Впервые я увидел эти картинки на конференции.
Этот мальчик был не я и не Лью. Он вообще не был похож на жертву Хеллиона. Скажу честно, я не знал, что должен думать по его поводу, однако мальчишка по какой-то причине явно был важен для Художника.
— У него самые правильные черты лица из всех портретов, — заметила Мег. — Кто только не пытался установить его личность, найти черты сходства с реальным человеком. Правительство в семидесятые годы опросило тысячи людей, и все впустую. Ведь сколько в Америке симпатичных пареньков, в том числе и в купальных костюмах. Однако фото ни одного из них не совпало с изображениями юноши на портретах на все сто. Правда, теориям несть числа. Согласно одной из них, это портрет самого художника в юности. Или сына художника… Или это херувим, архетип юношеской невинности. Возможно даже, что он еще не родился. И Художник только ждет его появления на свет.
— Зачем ему это надо?
Мег пожала плечами и улыбнулась.
— Не мне тебе объяснять, ты сам знаешь эти истории про мессий.
Она отложила фотографии и, презрительно фыркнув, встала.
— Выходит, я попусту трачу время?
— Нет, что ты. — Мег отрицательно покачала головой. — У нас еще никогда не было таких ресурсов, как у тебя. Скажи, у кого раньше была возможность спросить демона, что он хочет сказать? Ведь сам Художник всегда молчит.
Мег подошла к груде картинок, которые я не смог рассортировать. Я постоянно к ним возвращался, перебирал их, рассматривал, ждал, что вдруг что-нибудь в них вызовет во мне отклик, или откроется некая связь, и тогда я отнесу очередную картинку в ту или иную часть библиотеки. Мег нахмурилась — по всей видимости, при мысли о том, каких трудов ей будет стоить разложить их обратно по альбомам, — и двинулась дальше, следуя глазами за напольной экспозицией.
— Кстати, как там наш мальчишка? — спросила Мег как бы невзначай. Нет, она имела в виду не юношу на валуне. — Ты по-прежнему чувствуешь, как он пытается вырваться наружу?
Они до сих пор не решались назвать меня Хеллионом и упорно продолжали обращаться ко мне по имени Дэл. Поэтому существо в моей голове так и оставалось безымянным эмбрионом: мальчишка или даже просто «он».
— Притих, — ответил я.
Он не подавал признаков жизни после сеанса гипноза. Впрочем, не думаю, чтобы для него время существовало как таковое. Он был без сознания, вслепую бродил по своей клетке, думая, как ему из нее сбежать. Скорее всего он спал урывками, и лишь иногда, когда кошмар заявлял о себе с полной силой, или к нему в клетку сквозь небольшое отверстие, которое я открывал, проникал свет, бедняга возбуждался. Начиная с той автокатастрофы, я по ночам оставлял дверь клетки приоткрытой — сам того не ведая.
После сеанса с Вальдхаймами я начал закрывать ее на ночь, более того, повесил тройной замок. Запирал крепко-накрепко, как делал в те годы, когда я думал, что он исчез, то есть в промежуток между «курсом лечения» у доктора Аарон и моим прыжком сквозь дорожное заграждение в Колорадо. Теперь, когда я отдаю себе отчет в своих действиях, возможно, мне удастся удерживать его взаперти долгие годы. Может быть, я даже сумею бросить его в бездонную темницу, из которой ему никогда не выбраться на свободу.