Панельный хорей. Книга 2
Шрифт:
«Уж точно храбрее тебя!»
«Да?»
«Представь себе»
«Ну, давай посмотрим, какой ты храбрый. Готов ли ты пасть от собственной руки?»
«А что…. Хорошая идея»
«Правда?» – Аристид не думал, что его брат так легко согласится, но теперь отступать было поздно. Он не мог проиграть какому-то жалкому педику в храбрости.
«Да, правда. Отличная идея. Если уж и умирать, то от руки благородной, с благородным оружием…. Вот новое условие: мы кидаем оружие на середину поля по свои правые руки. И на счёт три – можем забирать каждый своё. Кто первый убьёт себя, тот
«Идёт» – только и ответил Аристид.
Как и было оговорено – юноши бросили оружие соперника по свою правую руку так, что Трезубец и Сеть оказались ровно посередине поля, но с разных сторон. До трёх считали вслух – вместе. И затем, как по команде: каждый ринулся за своим любимым оружием. Одновременно схватив Трезубец и Сеть, Йоргос и Аристид кинулись в разные стороны.
Йоргос зажал лезвия Трезубца на уровне глаз и разгонялся, чтобы воткнуть ручку в землю: проткнув себе мозги. А Аристид повесил себе сеть на шею, при этом так же, как и брат, набирал скорость, чтобы при наивысшем разгоне наступить на свободный конец и сломать себе шею.
Чужой доктор
На дворе 1842 год. На улице стоит тёплая погода, где солнце окрашивает в свои лучи каждый уголок пространства.
На главной развилке улицы стоит извозчик, который нежно гладит гриву лошади, подкармливая свою любимицу сахаром. За его спиной пробегают дети, держа в руках сразу по паре леденцов. Дамы в роскошных, очень пышных платьях, идут в сторону ателье, прикрываясь от солнца зонтами. На ближайших могучих деревьях раскатисто поют птицы.
Всё в этой картине говорит о том летнем счастье, когда даже смерть на время оставляет самых немощных людей, чтобы и они насладились чудесными мгновениями своих хрупких, но таких прекрасных жизней.
И только ближе к холодам, госпожа в чёрном платье с косой наперевес, вернётся из своего отпуска, чтобы вытащить людей из сказки, и напомнить им великую цену счастья. Но, несмотря на всё это, у граждан этого романтического города не стало меньше мелких проблем со здоровьем, которые не нужно было решать.
Из парадной приземистого дома, с саквояжем в руках, вынырнул молодой мужчина. На нём свободная, салатового цвета, рубашка с закатанными рукавами по локти. На ногах его чёрные брюки со стрелкой, а стопы увенчаны (в уже видавшие виды, но тщательно ухоженные) туфли. На левом запястье сидят очень недорогие, но надёжные часы. Время для этого джентльмена играло очень большую роль.
Лицо очень миловидное. Под носом красуются аккуратные усики, а на переносице держатся оптические линзы. Зовут этого прекрасного человек – Уильям Хобс.
Каждый второй человек здоровается с ним, обращаясь к нему «Мистер Хобс». И на каждое приветствие Уильям приветливо кивает в ответ, хоть и смутно припоминает эти, постоянно мельтешащие, лица. А все знают этого молодого мужчину по имени и фамилии, так как сие джентльмен является очень уважаемым и любимым доктором этого замечательного небольшого городка.
Живёт Уильям через три улицы от центра, в северной части. Несмотря на свою молодость,
у него уже имелась жена-красавица Алиса, от которой он получил двоих прекрасных детишек.Кэтрин – старший ребёнок пяти лет, а её младшему братику недавно исполнилось четыре. Это были очень желанные и любимые дети молодой семьи.
Жалование мужа позволяло Алисе не работать, занимаясь детьми и домашним хозяйством. Она посвящает всё время домашнему очагу и воспитанию в детях высших чувств на планете Земля, а именно: любви и нравственности.
Только изредка она расслаблялась перед телевизором. Данный диковинный прибор включался очень редко, да и вообще, имел свойство больше декоративное.
Уильям хотел уже пойти домой на обед, но на рабочий пейджер пришло оповещение, что в соседнем квартале у молодой женщины сильные боли «по женской» части, но это никак не связано с естественными кровавыми выделениями.
Мистер Хобс достаточно сильно предан своему делу. Он честный и нравственный лекарь. Его клятва – не пустой звук. Мужчина немедля двинулся по указанному адресу, всё также дружелюбно отвечая кивками на приветствующих его людей.
Спустя четверть часа он уже стоял у парадной, звонил по домофону. Звук мелодии прервался на третьем повторении. Тишина с того конца провода открыла ему дверь. «Какое безрассудство, вот так открыть дверь, даже не уточнив кто пришёл» – подумал Уильям.
Этаж пришлось вычислять самому. На шестом пролёте третьего этажа была распахнута дверь. Врач аккуратно зашёл, прислушиваясь в звуки комнат. Стояла гробовая тишина. Его рука закрыла до щелчка входную дверь. Ботинки, как и положено врачу, он снимать не стал.
Одна из дверей, в отличие от других, была приоткрыта. Из этой щели бил свет, на который Уильям пошел, полетел, словно ночное насекомое. Распахнув с опаской, со свойственным смущением, дверь: доктор обнаружил весьма неожиданную для себя картину.
На большой и очень роскошной кровати лежала молодая девушка в одних только трусиках. Грудь она держала в ладошках, отрешенно смотря в потолок. Но как только до её ушей дошел протяжный скрип двери, её глазки тотчас же уставились на вошедшего мужчину. В глазах девушки не чувствовалось смущения, наоборот, взгляд был очень уверенный и требовательный.
«Здравствуйте, мисс…. эм» – Хобс не знал, как зовут пациентку. Он был смущён и старался не смотреть на её прелести.
«Можно просто Матильда. Здрасьте. Вы очень быстро поспели на мою скромную молитву о помощи»
«Оператор связи нынче очень хорош… за такие-то деньги…» – отозвался врач, старательно изучая комнату.
«Я с вами ещё не встречалась» – продолжила девушка. – «Я недавно сюда переехала. О вас ходила только добрая молва. И вот печальный случай свёл меня с вами»
«Я извиняюсь, но вы вовсе не выглядите при смерти, даже наоборот. Здоровье в вас… эм, пылает» – заметил доктор, всё также избегая зрительного контакта.
«Здесь, боюсь, с вами не согласиться. Вы думаете, что я лежу обнажённой от празднества духа?! Не знаю, что вы себе надумали, но я приличная девушка!» – обиженно сказала Матильда, нахмуривая свои красивые бровки.