Пангея

— Генералы готовят переворот, — еле слышно сказал Лот своей жене, по-детски утыкаясь носом в ее подмышку, — ты уже знаешь об этом?

— Знаю, — ответила Тамара, — они на тебя обижены. Но переворот готовят не генералы, его готовит Рашид.

— Опоздала с новостью. Я первый узнал. И что ты думаешь?

— Прибегут руки тебе лизать, вот что думаю, — ответила она, принимая его к себе шелковым цвета лазури пижамным рукавом. — Они же без тебя как дети, ничего не могут, даже перевернуть. Перегрызлись уже небось. А Рашид прав. Раз дочь его полюбила, он может убить отца. Уважить, но в конце концов убить. Какой визирь не метит в дамки? Но он еще не зять. И теперь уже даже не будущий.

Тамара величественно лежала на высоких подушках, а Лот казался таким маленьким там, внизу, у изгиба ее локотка. Он лежал в позе младенца и, казалось бы, начал бы и сосать молоко, если бы она была расположена к этому. Черные волосы без малейшего признака беспорядка обрамляли ее плоское и вытянутое лицо, чуть заворачивая концы за нижнюю четко очерченную тяжелую скулу.

— За Наиной ухаживают двое, — спокойно продолжала она, — не только он, а еще один, из нефтяных баронов, Конон его рекомендовал, проходимец, наверное, но богатый, хотя наша Наинка любит, конечно, Рашида. Убирать придется, — добавила она со вздохом, — жалко. Красивый он, да и галантный такой… Зря он только так горячо за дело принялся. И чего ему неймется? Женился бы, выждал, а потом тихонечко схарчил тебя. Так нет, давай мятеж поднимать. Чтобы сначала власть взять, а потом уже женщину. Чтобы не подумали, что он женится на ней по расчету. Ох уж эти горячие кавказские головы. Сколько же сказок в них перемешано. И папаша его хорош, знает ведь. Нет чтобы у мальчонки все деньги поотнимать и накостылять ему. Так нет! Ждать будет, пока любимый сын голову сложит. Дикие, дикие и гордые люди.

— Делать-то что? — спросил он, зевая.

— Сначала поговори с Рахиль.

— А кто это?

Лот привык прислушиваться к Тамаре. В душе ее, уме ее не было геометрии, она думала и чувствовала по-другому, обволакивая проблему чувствами и растворяя ее в них. С того момента, как он решил все же полюбить ее, они стали как брат с сестрой, андрогином о двух головах, сиамскими близнецами с общим сердцем.

— Ты обидел своих генералов трижды, — продолжала Тамара. — Ты заставил их ждать, а сам плавал в бассейне.

— А ты откуда знаешь?

— Ты многажды повышал на них голос, а генералы такого терпеть не могут, у них есть понятие Родины.

— Как это? — изумился Лот.

— И ты публично восхищаешься своими головорезами, которые рыскают и доносят, а еще и расправляются с безоружными. У них, по мнению генералов, ничего святого нет, а у генералов святое есть. Помнишь последнюю заваруху на границе, с китайцами? И потом — ты родил на стороне наследника, а военные такими вещами брезгуют.

Лот посмотрел на нее снизу вверх сквозь прищур своих и без того узких глаз.

— Я не хочу, чтобы кто-то считал, что я жалею китайцев.

Фразу о наследнике он решил пропустить мимо ушей.

Не сговариваясь, они поднялись с постели и уселись в кресла в спальне перед пустым камином. Тамара показала рукой на бирюзовый кисет со старинными китайскими игральными костями, стоявший на гадальном столике у камина рядом с картами Таро и стаканчиком с палочками из тысячелистника для гадания по И-Цзин.

— Хочешь, погадаю тебе? На картах Таро, раз ты сегодня против китайцев?

— Давай…

Он встал и подал ей карты.

— Посмотрим, — сказала Тамара, — ага, Смерть, Башня, Иерофант. Ты должен сойти вниз для того, чтобы преодолеть самого себя. Ты сейчас слепой, Лот. Ты можешь оступиться, если испугаешься, и тогда все, конец, упадешь в пропасть. Но ты прорвешься, сломаешь стены, ты перестанешь, Лот, видеть мир черно-белым, и не будешь так глупо командовать и кричать. Ты узришь суть вещей и станешь Гуру, Господь поведет тебя. Тебя, — тут она запнулась, — или твоего сына. Инфант, Иерофант — невелика разница, согласись…

— Я должен стать Гуру?

— Да.

Услышав эти слова, Лот вспомнил о Иерусалиме. О городе, который сильно манил его и в котором он ни разу не был. В чем же сила этого места? В опоре на три ноги, которые всегда найдут плоскость, три веры в одного Бога? Что может быть устойчивей? Он вспомнил и о Платоне, но постарался поскорее спрятать эти мысли и от себя, и от Тамары. Спрятать сына и мысли о нем — единственное, что могло его спасти от нее. Но была ли опасность? Лот знал, что Тамара не желала царственного положения ни для кого из дочерей, она жалела Клавдию, убивающую свою молодость интересом к политике, значит, Платон ничем не был ей опасен. Разве что неприятен самим фактом существования. Но убивать пятилетнего, зачем? Или строить против него козни? Нет, опасности не было. Но он все-таки прятал его, прятал на всякий случай.

— Мне говорили, что вы сказочно умны, — обратился Лот к Рахиль, которой, перед тем как она прошла в его просторный кабинет с видом на Лобное место, были оказаны царские почести. Она пробралась сюда через пеструю многоголосую барахолку по другую сторону площади.

В приемной ее усадили в мягкое кресло, принесли любимый, с цветком лотоса, зеленый чай, подали ломтики вяленого ананаса в пудре из белого перца и включили завораживающе попискивающий ионизатор воздуха.

— Дышите поглубже, — вкрадчиво посоветовала секретарь канцелярии, — ионы дают нам свежесть молодости. И пейте спокойно, он подождет.

Рахиль справилась с изумлением и сделала, чуть не обварив десна, два спешных больших глотка. Вдохнула полной грудью воздух и достала пудреницу. Тут на порог кабинета вышел хозяин, как будто невзначай, но на самом деле, конечно же, специально, чтобы лично встретить ее:

— Я очень ждал вас, — сказал Лот с порога и улыбнулся.

Рахиль шокировала его улыбка, повисшая концами вниз. Зачем он так улыбается, если знает, что это не идет ему?

— Благодарю, — низким голосом ответила Рахиль. И вошла вслед за приглашающим жестом руки в кабинет.

— Мне говорили, что вы сказочно умны, — сказал Лот, — а вокруг меня нет ни одной умной женщины.

— А как же ваша жена? — делано удивилась Рахиль, — говорят, это она управляет государством, а не вы.

— Государство — это я, — пошутил Лот, — закуривайте, не стесняйтесь… Я и сам покурю с вами, хотя мне и не велено.

— Вам не велено? — подыграла Рахиль. — Кем, женой?

Лот встал с кресла, повернулся к ней спиной, подошел к окну и замолчал. Он как будто забыл о ее присутствии.

— Что вы думаете обо всем этом? — через долгую паузу спросил он. — Скажите мне.

— Я думаю, — ответила Рахиль, ничем не выдавшая ни своего интереса к беседе, ни малейшего нетерпения или любопытства, — что вы всем нам должны сказать что-то очень важное.

— Что же?

— Ну, например, что вы — необыкновенный герой. Что вы придумали наш алфавит, альфу и омегу — в переносном смысле, конечно. Что вы все знаете про каждого из нас.

— Я спросил вас о заговоре, — Лот хотел полоснуть ее этой фразой, как лезвием, но очень быстро почувствовал, что поранил только воздух, которым дышал, и ничего более.