Пангея

Сами военачальники выглядели жутковато. Я насчитал пятерых и двух одинаковых среди них не было. Но разглядеть как следует удалось только одного. На голове его росли два массивных, но разных по виду рога такой формы, что почти скрывали лицо, отдаленно напоминающее человеческое, только с сильно искаженными чертами. Синие доспехи местами почти сливались с телом демона, прорастая в его плоть. Он опирался на длинную винтовку с клинковым штыком, как с плакатов о кошмарном враге, что висели на всех вербовочных пунктах. Демонические военачальник поводил рукой, указывая направления атак - и тысячи солдат, а под его руководством были исключительно мертвецы, устремлялись к нашим траншеям.

Остальные военачальники носили доспехи другого цвета, но это все, что я разглядел.

Тружеников, медленно идущих

На полях, омоченных в крови,

Подвиг сеющих и славу жнущих,

Ныне, Господи, благослови.

Как у тех, что гнутся над сохою,

Как у тех, что молят и скорбят,

Их сердца горят перед Тобою,

Восковыми свечками горят.

Нигде врагу не удалось добраться до наших траншей. Пулеметные очереди и частая артиллерийская стрельба заставляли их цепи буквально вжиматься в землю, перерытую снарядами до состояния какого-то лунного пейзажа. Я не знаю точно, что значит эта фраза, но читал ее в каком-то романе о Мировой войне Предпоследнего века. И поле боя с той высоты, что видел его я, как раз более всего напоминало этот самый лунный пейзаж ничьей земли на Сомме, Марне, в Галиции или под Верденом.

Но тому, о Господи, и силы

И победы царский час даруй,

Кто поверженному скажет: "Милый,

Вот, прими мой братский поцелуй!"

– А вот это не к нам, - заявил я, выпадая из кошмарной грезы. Меня буквально вырвали оттуда последние строчки стихотворения, которое читал Штайнметц, - целоваться с демонами я не буду. От этой радости увольте.

Мы только что снова отогнали демонов, подошедших едва ли не к самому брустверу. Еще одна-две таких атаки и бой пойдет уже в траншеях. И он станет для всех последним. В этом я не сомневался.

Но все же мы сделали очень многое. Небо потемнело, и на нем снова расцветали вспышки космического боя. На орбите дрались три флота. Сильно потрепанный альбионский, наш и демонов, который они вывели несколько дней назад. Из-за чего и началась эвакуация. Тогда поняли, что Пангею не удержать никакими силами. Эскадру Братства, в основном занимавшуюся прикрытием десантных кораблей и почти не участвующую в сражении, никто не принимал в расчет. Слишком мало было у рыцарей кораблей для полноценного участия в бою.

– Отходим, - невпопад ответил на мои слова майор.
– Господин полковник, пришел приказ об эвакуации последнего эшелона. Мы сдержали их. Теперь можно уходить.

Я поглядел на него непонимающим взором. Майор осознал, что его слова до моего затуманенного сражением. А потому просто схватил меня за плечи и подтащил за собой. Я только беспомощно оглянулся на брошенный пулемет.

Тело как будто лишилось веса. Самому себе я казался воздушным шариком. Его тащат на ниточке, а он болтается туда-сюда и вот-вот сорвется в небо. Если бы только не ниточка, которая держит очень крепко. Не вырвешься.

Примерно с полдороги я относительно пришел в себя. И побежал уже сам. До трапа "Померании-11" добрался уже без посторонней помощи. Хотя всю дорогу Штайнметц бросал на меня опасливые взгляды.

– Все раненые драгунской бригады на борту, - доложил стоящий прямо у трапа капитан фон Ланцберг.

– Отлично, - козырнул я ему.
– Отдыхайте, капитан. Вы отлично справились с поставленной задачей.

Мы разбрелись по каютам. Я едва ноги волочил, сабля скребла окованным концом ножен о палубу. Вряд ли кто-то из вернувшихся с поля боя, чудом переживших сражение, солдат и офицеров чувствовал себя лучше.

Фельдфебель Косинов был уроженцем Пангеи. Таких было не слишком много. Мало у кого возникало желание переселиться на спорную планету. А по закону отправлять на них насильно не имели права. Командованию нужен был крепкий тыл. Поэтому на спорных планетах, в основном, работали вахтовым методом, стремясь как можно быстрее заработать побольше денег. Ибо все спорные планеты имели статус прифронтовой полосы - и получали рабочие там куда больше, чем в других местах.

Но были и те, кто переселялся на них. Кого-то прельщало освобождение от налогов на весь срок боевых действий, других манили хорошие подъемные, третьи просто поддавались на пропаганду. Но, так или иначе, а поселения, медленно, но верно разрастающиеся в города, были и на Пангее. И уже не одно поколение выросло на ней.

Таким вот ребенком вечной войны и был Косинов. Его родители погибли при налете альбионской авиации на военный завод, где трудились они, и мальчика отдали в военный приют. А оттуда была только одна дорога - в армию.

Он с юных лет служил на линии Студенецкого, отчаянно завидуя прибывающим полкам. Они-то отправляются на отдых в родные миры, а Косинов - всего-то на несколько десятков километров от линии фронта. Своими руками и при помощи техники он восстанавливал многие укрепления после бомбардировок и артобстрелов. А бывало и прямо под бомбами и снарядами. Под огнем вражеских снайперов натягивал проволочные заграждения. Помогал радистам прокладывать кабели в тех местах, где была осложнена радиосвязь. Возводил новые форты, бункеры, блиндажи, взамен полностью разрушенных.

И теперь ему приходилось уничтожать все это. Вся линия Студенецкого была заминирована. И несколько сотен саперов должны были подорвать тонны зарядов, заложенных в ее фортах и бункерах, да и прямо в траншеях, опутанные километрами запального шнура. Все люди покинули их, большую часть артиллерии и пулеметы бросили тут, так что теперь оставалось только дождаться, когда демоны переберутся через бруствер. И можно взрывать.

Не смотря на несколько недель войны, фельдфебель Косинов ни разу не видел демонов. Хоть и находился на передовой, но как-то не до того ему было, чтобы еще на них любоваться. И так с минированием управились едва ли не в последний момент. Но успели - справились. А это главное.

Первыми на бруствер взбежали демоны в кольчугах, как будто сплетенных из колючей проволоки. Они вскидывали винтовки с примкнутыми штыками, остановившись на вершине бруствера, а потом прыгали в траншеи. Выбирались из них и бежали дальше.

Где-то уже гремели взрывы, значит, там враг раньше добрался до траншей. Дольше тянуть было опасно, и Косинов повернул ручку взрывного механизма и вдавил ее в коробку.

Все пространство от бункера-12 до форта-8 взлетело на воздух. Укрепления превращались практически в пыль, а от демонов на них не оставалось и памяти. Детонировали боеприпасы, оставленные отступающими войсками. Воздух наполнился осколками и пулями. Но демонов это уже не останавливало. Все новые и новые перебирались через бруствер, точнее его остатки, и бежали к Косинову. Хоть и нелюди, но отлично понимали, откуда исходит опасность.

Фельдфебель взвел свою "адскую машинку", готовя ее ко второму взрыву. Демоны бежали по минам, когда он одним движением повернул ручку и вогнал ее в коробку. Серия взрывов ощутимо потрясла землю под его ногами. Косинов едва удержал равновесие. Теперь осталось подорвать орудия, и дело можно считать сделанным. Фельдфебель снова взвел механизм, но теперь он ждал демонов.

Как и все оставшиеся на линии Студенецкого, он решил погибнуть тут. Фельдфебель увидел первых демонов, упорно прущих на него, теперь среди них было больше воинов в доспехах и с ручными пулеметами в руках. Хотя первыми все равно были легкие пехотинцы в кольчугах из колючей проволоки. Они неслись со всех ног, нацелив в него штыки. Косинов пригладил густые седые усы, а потом неожиданно сорвал с груди планку с наградами, полученными за строительные работы на линии Студенецкого. Он швырнул ее в огонь, разгорающийся на месте склада боеприпасов. Как бы то ни было, а демонам они не достанутся.