Пансион

Наконецъ въ корридор раздается звонокъ. Фреймутъ встаетъ и уходитъ. Снова шумъ въ класс, снова меня окружаютъ, я безсчетное число разъ долженъ повторять свое имя и фамилію. Является другой учитель. На этотъ разъ я нсколько оживаю — это Ивановъ.

Ивановъ неуклюже помстился на каедр, то и дло прикрывая волосами свою шишку на лбу. Онъ развернулъ журналъ и, будто въ утомленіи, склонилъ голову. Такъ продолжалось дв, три минуты. Мальчики зашумли, пюпитры поднимались и опускались, на дальнихъ скамейкахъ завязалась даже драка.

Ивановъ поднялъ голсву, обвелъ классъ быстрымъ взглядомъ и тихо проговорилъ;

— Ну какъ-же вамъ не стыдно!.. не шалите… сидите смирно… мн и такъ уже господинъ Тиммерманъ вчера замтилъ, что у меня всегда шумно въ класс…

— Мы не будемъ, Александръ Капитонычъ!.. — крикнуло нсколько дтскихъ голосовъ, и мгновенно воцарилась полнйшая тишина.

Ивановъ сталъ переводить глаза съ одного мальчика на другого. Наконецъ, его взглядъ остановился на мн. Онъ едва замтно и ободрительно кивнулъ мн головою, какъ старому знакомому, и затмъ приступилъ къ спрашиванію урока.

— Штуббендорфъ! — вызвалъ онъ.

Недалеко отъ меня поднялся со своего мста бленькій хорошенькій нмчикъ, немножко курносенькій, съ голубенькими какъ фіалка глазами.

— Вы знаете сегодня вашъ урокъ? — спросилъ Ивановъ,

— Знаю! — неувренно отвтилъ нмчикъ.

— Такъ разскажите!

Нмчикъ началъ что-то, очень путаясь, о персидскомъ царств и о цар Кир. Я слдилъ за нимъ и тотчасъ-же замтилъ, что сосди ему подсказываютъ по книжк. Замтилъ это и Ивановъ.

— Опять подсказыванье! — грустнымъ тономъ проговорилъ онъ:- а еще общали, что никогда не будете. Ну, можно-ли вамъ теперь врить? Штуббендорфъ, пойдите сюда, къ каедр!

— Александръ Капитоновичъ, простите! — сказали подсказывавшіе мальчики:- въ послдній разъ, это мы ошиблись, у васъ никогда не будемъ подсказывать…

— Что такое — у меня?! Вы ни у кого не должны подсказывать… вдь, я вамъ объяснялъ, что этимъ вы мало того, что обманываете учителя, но длаете вредъ товарищу, большой вредъ, отучаете его отъ работы и ему, чмъ дальше, тмъ будетъ трудне…

— Да и вы тоже, — обратился онъ къ нмчику опять, — не знаете урока!

На фіалковыхъ глазахъ показались слезы.

— Что-же мн длать? — жалобно пропищалъ нмчикъ. — Вы посмотрите, Александръ Капитонычъ, въ журнал у меня по всмъ предметамъ „пять“ да „четыре“, а у васъ то „двойка“, то „дубъ“!.. всегда вы меня, всегда голодомъ морите!..

— Какъ голодомъ морю? — удивленно воскликнулъ Ивановъ:- какъ?!

— Какъ-же, вдь, за единицу почти вовсе безъ обда оставляютъ.

Ивановъ промычалъ себ что-то подъ носъ, чего инкто не разслышалъ.

— Такъ что-же мн съ вами длать? Не ставить-же пятерки, когда и разобрать невозможно, что вы тамъ такое бурчите! Неужели такъ ужъ трудно приготовить урокъ?!

— Ужасно, ужасно мн трудно изъ исторіи! — еще жалобне пропищалъ нмчикъ. — Учу, учу, и никакъ не могу запомнить!

Ивановъ пожалъ плачами.

— Ну, хоть въ слдующій-то разъ, постарайтесь запомнить, а теперь садитесь.

И нмчикъ, отчаянно слдившій за движеніемъ его правой руки, державшей перо, вдругъ весь такъ и вспыхнулъ, и радость изобразилась на его курносенькомъ личик. Онъ убдился, что Ивановъ не поставилъ ему никакой отмтки.

— Алексевъ, отвчайте вы…

Поднялся рядомъ сидвшій со мною большой, лтъ четырнадцати мальчикъ, съ довольно красивымъ, но блднымъ лицомъ, хилый и вялый. Я уже съ нимъ познакомился и этотъ сосдъ казался мн очень страннымъ, какимъ-то старикомъ.

Какъ-то онъ будетъ отвчать?!..

Алексевъ отвтилъ безъ запинки, не перемняя интонаціи.

— Слово въ слово, по книжк, - съ неудовольствемъ замтилъ Ивановъ, — А, вдь, я вамъ не по книжк разсказывалъ. Вы думаете — пятерка, а нтъ — четверка, да еще и съ минусомъ. Я васъ не зубрить учу, а знать и разсказывать. А вы, вотъ, сегодня вызубрили, а завтра все какъ есть и позабудете!..

Алексевъ слъ на свое мсто, потянулся, звнулъ, съжился и сталъ не мигая смотрть въ одну точку.

„Старикъ, совсмъ, совсмъ, старикъ!“ — подумалъ я про него.

Ивановъ спросилъ еще нсколько учениковъ, а потомъ сталъ разсказывать къ слдующему уроку. Все, что онъ разсказывалъ мн было давно извстно. Я уже прошелъ всю древнюю исторію и началъ среднюю. А все-же я съ большимъ удовольствіемъ слушалъ Иванова, — такъ онъ хорошо и живо разсказывалъ.

Но раздался звонокъ и черезъ нсколько минутъ на каедр очутился самъ Тиммерманъ. Онъ давалъ уроки латинскаго языка во второмъ класс.

Я могъ въ теченіе этого часа предаваться своимъ наблюденіямъ и впечатлніямъ. Я зналъ, что Тиммерманъ будетъ заниматься со мною отдльно латинскимъ языкомъ, пока я не нагоню товарищей.

Посл этого урока появился нмецъ надзиратель. Мальчики выстроились парами и двинулись внизъ въ столовую обдать. Я шелъ въ пар съ Алексевымъ и снова изумился его старости. Онъ такъ медленно передвигалъ ноги.

— Разв у васъ болятъ ноги? — не утерпвъ, спросилъ я.

— Да, болятъ! — равнодушно отвтилъ Алексевъ. — У меня все болитъ.

Я взглянулъ на его блдное, пухлое лицо и почувствовалъ къ нему большую жалость. Но вотъ мы въ столовой. Длинная съ низенькимъ потолкомъ комната, заставленная въ три ряда узенькими, соединенными одинъ съ другимъ столами. Пансіонеры шумно размщаются на скамьяхъ.

— Silence! — пронзительно кричитъ Тиммерманъ, проносясь по столовой и быстро изчезая.

По концамъ столовъ разсаживаются надзиратели. Два грязныхъ лакея разносятъ тарелки съ супомъ.

Я очень проголодался, но съ изумленіемъ смотрлъ вокругъ себя и на-столъ передъ собою. Я никогда не могъ себ представить, что буду сидть за такимъ столомъ и такъ обдать. Грязная, толстая, дырявая скатерть, такія же салфетки. Передо мною въ толстой сроватой тарелк супъ. Я попробовалъ и тотчасъ же оставилъ ложку, — такъ этотъ супъ былъ невкусенъ. Вслдъ за супомъ подали намъ по куску жесткой говядины, облитой какимъ-то желтоватымъ, вязкимъ и дурно пахнувшимъ соусомъ. Я понюхалъ, меня даже стало почти тошнить. Я не притронулся къ тарелк и ждалъ, что будетъ дальше. А дальше былъ розоватаго цвта кисель съ двумя черносливинами. Я вздохнулъ и сталъ сть лежавшій передо мною кусокъ чернаго хлба.

— Вотъ уже вторую недлю хлбъ мышами пахнетъ! — замтилъ кто-то изъ учениковъ, и кусокъ выпалъ у меня изъ рукъ, и я понялъ, что хлбъ дйствительно пахнетъ мышами, хотя и не зналъ до сихъ поръ мышинаго запаха.

— Разв тутъ всегда такой обдъ? — робко спросилъ я своего сосда, Алексева.

— Всегда, а то какъ же? Впрочемъ, нтъ, не всегда, бываетъ гораздо хуже. Какъ-то недавно въ миск со щами нашли цлую мышь. Въ этомъ дом мышей страхъ сколько, такъ Потемкинъ, изъ большого класса, вонъ видите, — тотъ, стриженный, который кричитъ, — онъ взялъ эту мышь за хвостъ и прямо въ лицо бросилъ экономк… Такая исторія была!.. А бы что же… вы совсмъ, не обдали… вдь, голодны будете?