Папа (для) моей дочери

– Бархалей, заткнись! – Клим закрывает меня собой.

– Вадим, что ты такое говоришь? – спрашиваю я и тоже встаю.

– Святая невинность! – голос бывшего мужа сочится ядом. Он мажет по мне злобным взглядом, полным ненависти. – А я-то, дурак, поверил! Ведь какой спектакль устроила!

Хмурюсь, совершенно не понимая, что он имеет в виду.

– Бархалей! Заткнись! – рычит Клим.

– С чего это я должен заткнуться? Ты же не заткнулся! И как тебе она? Так понравилась, что не мог отказаться?

– Бархалей! Идиот! Рот закрой!

– Ещё скажи, что она ничего не знает? – ухмыляется Вадим.

– Она. Ничего. Не. Знала, – чеканит Шелест.

И тут до меня доходит, о чём говорит Вадим. Перевожу взгляд с Вадима на Клима и не могу поверить, что это правда...

«Клим – не первый встречный», – всплывает в памяти.

Внутри всё опускается, и уже знакомое чувство, когда земля под ногами осыпается, а ты летишь в пропасть, затапливает душу. Смотрю на Клима в надежде, что он опровергнет эти слова, но Клим молчит.

– Ты с самого начала знал, – говорю ему безжизненным голосом то, что отрицать уже бессмысленно. – Знал… и ничего не сказал. – Слова звучат тихо и обречённо.

Не хочу верить, что Клим мог так со мной поступить. Чувствую горький вкус разочарования, молча отступаю назад и иду на выход. Здесь мне делать больше нечего.

– Ира! Постой!

Клим ловит меня за руку.

– Не прикасайся ко мне! – Вырываю руку. Кажется, ещё чуть-чуть, и меня накроет, настолько я близка к истерике.

– Ира, послушай!

– Не подходи ко мне! – ставлю перед собой руки.

– Хорошо. В чём я, по-твоему, виноват? Что ты мне понравилась?

– Ты бы мог мне сказать, – шепчу, глотая обиду.

– И как ты себе это представляешь?

– Не знаю. Но ты должен был сказать, – медленно проговариваю каждое слово, глядя в его глаза.

– Я не смог, – слышу признание.

– А смеяться надо мной смог? Ведь всё это время ТЫ ЗНАЛ! – Понимание этого разрывает на части.

– Ира, да, я знал, но не смеялся! И не смеюсь! Это правда!

– Я тебе не верю.

– Ира, я не мог сказать, – сокрушённо произносит Клим. – Поверь, прошу.

Качаю головой.

– Не смей больше приближаться ни ко мне, ни к моей дочери.

– Ира!

– Нет, Клим, – отрезаю я. – Не нужно идти за мной. Это ничего не изменит.

Клима задерживает охранник, а я выхожу на улицу. Летняя жара обжигает и без того горящее лицо. Я не знаю, куда иду. Маршрутное такси распахивает двери, подъехав к остановке. Сажусь в него, даже не посмотрев номер. Это сейчас неважно, главное – уехать. Маршрутка отъезжает, и я вижу, как Клим выбегает из ресторана. Отвернуться не хватает сил. Я гляжу, как Клим смотрит по сторонам. На какое-то мгновение его взгляд останавливается на маршрутке, в которую я села, но стёкла затонированы, и он не может меня видеть.

Слёзы сами текут по щекам, я даже не пытаюсь их сдерживать. Сажусь на свободное место и ничего не видящим взглядом смотрю в окно, не замечая ничего вокруг.

Прихожу в себя, когда меня трогает за руку мужчина.

– Дочка, приехали, – слышу мягкий голос.

– Что?

– Приехали. Конечная.

Пытаюсь сморгнуть слёзы. На лифе блузки расползлось мокрое пятно.

– Держи. – Водитель, мужчина уже в среднем возрасте, протягивает мне бумажные платочки.

– Спасибо.

Достаю карту и расплачиваюсь за проезд. То, что я оказалась непонятно где, чуть ли не на другом конце города, меня не пугает. Телефон снова вибрирует. Номер неизвестен, но принимать звонок не имею никакого желания. Сбрасываю вызов и вношу номер в чёрный список, и только потом звоню Малевской.

– Алё, – слышу сонный голос Леськи.

– Лесь, Ромка дома?

– Нет.

– Точно?

– Да точно! На сутках он. – Слышу, как Леська зевает. – Завтра только придёт.

– Я приеду к тебе?

– Мать, что случилось? – Малевской бы детективом работать, или психологом, а ещё лучше – и тем, и другим.

– Случилось, – признаюсь ей.

– Бархалей?

– И он тоже.

– Ты где?

– Без понятия, Лесь. Сейчас вызову такси и приеду.

Вызываю такси через приложение, и когда заявку принимают, отключаю геолокацию.

Мы обе молчим. Слов нет. Слёз тоже. Леська берёт меня за руку.

– Ириш…

– Я не хочу больше об этом говорить, Лесь.

Я выжата. Опустошена. Выжжена изнутри полностью. Я выплеснула всё, рассказав Леське, и сейчас во мне не осталось ничего. Одна пустота.

– Да нет! Я не про то!

– А про что?

– Да я всё не понимала, где могла его видеть.

– Кого?

– Клима.

– И что? Вспомнила? – усмехаюсь я.

– Ага. Женька ведь вылитая его копия!

Смотрю на Малевскую и понимаю, что она опять права, а ведь она видела Клима только мельком, да и то на экране телефона. Зато я так и не заметила того, что было у меня прямо перед носом. Это же до какой степени нужно быть слепой, чтобы не заметить очевидного? Единственное, чему я сейчас рада, – что мама с Женькой уехали.

Я звоню бабуле и предупреждаю, что останусь ночевать у Леськи. Ба ворчит, но соглашается. Маме отсылаю сообщение, так как её телефон снова выключен. И уже ночью, проверяя входящие звонки, ловлю фотографии своей любимой крошки, заботливо сделанные моей мамой. И ничего не могу с собой поделать: на меня глазами моей Женьки смотрит Клим.

Кто сказал, что нельзя умереть дважды? Я умираю уже второй раз. Думала, что больнее быть уже не может. Как оказалось – может.

Смотрю в окно на зарождающийся рассвет и не представляю, что принесёт мне новый день. Уснуть я так и не смогла. Точнее, даже не пыталась, да и надо уйти до прихода Ромки. А ещё я не представляю, как теперь буду работать с Кирой.

Очень долгое время я не могла свыкнуться с мыслью: как… как я могла не заметить, что это был не мой муж? Винила себя в том, что сама не почувствовала подмены. Таяла в чужих руках.

Даже слова психолога звучали не очень убедительно:

– Ирина, вы ждали Вадима. И когда мужчина вошёл, вы на подсознательном уровне знали, что это ваш муж, не допуская никакого другого варианта.

– Но ведь нельзя же было не заметить разницы!

– В обычное время вы, возможно, и обратили бы внимание на некоторые несовпадения. Но вы были возбуждены. В таком состоянии очень сложно контролировать детали. И потом, у вас не было другого опыта. А такие мелочи, как запах туалетной воды или геля для душа легко заменить…