Папа, спаси меня
Шрифт:
Что же я тебе сделал, что ты так ненавидишь и боишься меня?
Не задаю ей этот вопрос, потому что не хочу говорить. На улице уже начинает смеркаться, поэтому нам обоим нужен здоровый сон. Уже завтра нас ждёт страшно ответственный день — мы объявим войну с заболеванием нашего сына. Настоящую войну и будем биться! И я знаю, что хотя бы в этом мы с Малой будем едины — мы будем биться до последнего удара собственного сердца…
— Кирилл… — останавливает меня голосом Малая, когда я уже стою в дверном проёме. Я оборачиваюсь и смотрю на неё. Мне хочется приблизиться к ней, впиться в эти приоткрытые пухлые губы, но я понимаю, что это только сильнее усугубит нашу взаимную ненависть.
Я просто мотаю головой, чтобы больше ничего не говорила и цежу сквозь зубы:
— Я делаю это не для тебя, а для своего сына!
И ухожу… Сбегаю от неё. Потому что не готов видеть её, не готов чувствовать запах её духов. Мне нужно принять душ и осознать случившееся, подготовить себя даже к самому плохому, чтобы выработать ярость, чтобы бороться еще отчаяннее.
Глава 37
Говорят, что на войне не бывает атеистов. Я бы хотела добавить к этому еще одно замечание: атеистов нет и в детской больнице. Потому что в глубине души за здравие детей молятся все: и те, кто верит в бога, и те, кто не верит, и особенно те, кто проклинает высшие силы за те болезни, которые точат изнутри маленькие, еще не успевшие нагрешить, сердца.
Мы находимся в клинике с Егором уже почти месяц. И если меня кто-то спросит: ну как ты? Как дела? Я не найду ответа. Каждый день у меня слился с ночью, а ночь — со следующим днем. Мне кажется, я не вижу просвета, не вижу жизни, не вижу солнца.
На фоне ежечасных волнений за Егорку у меня у самой начались проблемы со здоровьем — утренняя тошнота и частые головокружения. Но, как солдат на войне, не обращаю внимания ни на одно из этих изменений и не подхожу к врачам за лекарствами: само пройдет, все это не так важно, как то, как себя будет чувствовать мой единственный малыш.
— Привет. Как дела, боец? — в палату входит Кирилл. По обыкновению он не смотрит в мою сторону, а сразу идет к Егорке. Сын улыбается и берет в руки протянутую мужчиной яркую и большую книжку.
— Пока будете читать с мамой, а потом — и ты сам, — Кирилл садится на кровать к Егору. — Ну, рассказывай, как у тебя дела?
— Опять кормили кашей, — морщится малыш.
— Ты что, не любишь кашу? — деланно изумляется Кирилл. — Все бойцы любят кашу, едят круглые сутки с утра до вечера. А в перерывах жуют шашлык, конечно же.
Егорка хохочет.
Эти ежедневные посещения Кирилла в разное время дня с небольшими или, наоборот, большими детскими подарками, стали для ребенка настоящей отрадой в череде длинных серых дней боли и уколов. Кирилл как будто знает, что нужно в настоящую минуту малышу и приходит именно с тем, что ему хочется. Вчера он принес небольшой квадрокоптер, который мы все вместе запускали в больничном коридоре до тех пор, пока нас не выгнала из него уставшая от топота ног медсестра, а на днях — большой планшет, чтобы смотреть мультики и не скучать во время установки системы.
Я не могу найти слов — настолько благодарна ему за все, что он сделал. За то, что взял все в свои сильные руки и устроил то, что, казалось бы, было невозможно: нашел еще один выход из патовой ситуации, заложниками которой мы стали с малышом.
Его биоматериал подошел, и, благодаря тому, что Кирилл нашел врачей с другим подходом к лечению, нам не нужно ждать девять месяцев для рождения ребенка, чтобы взять пуповинную кровь и использовать ее для лечения Егора.
Это невероятное совпадение, подарок судьбы, не
иначе: что Кирилл появился на пороге моего дома именно в такое нужное время…— Почитаем вместе, — говорит Егорушка и Кирилл впервые кидает на меня свой взгляд, от которого у меня по всему телу бежит озноб. Я складываю руки на груди, будто бы хочу отгородиться от его сильной ауры, которая проникает под мой простой спортивный костюм, стремится попасть прямо в кровь, но это не помогает, я чувствую каждой клеточкой тела его присутствие — такое сильное действие он оказывает на меня.
Мужчина кивает своим мыслям и усаживается поудобнее.
— Давным-давно в одном королевстве жил да был один разбойник, — делает вид, что читает книгу Кир, а сам только перелистывает страницы, чтобы Егорка лучше рассмотрел красочные картинки. — И не было у этого разбойника ничего, только одно лишь горячее сердце. И однажды он влюбился в принцессу, и он думал, что она тоже влюбилась в него.
Егорке слушать про это не интересно: он явно хочет слышать про драки и взрывы, а эти сказки для девочек ему не нужны. Он вошкается и ерзает, а Кирилл подглядывает на него и посмеивается тихонько.
Эта картина, когда он беседует с сыном, делая вид, что читает книгу, буквально режет меня по живому. Женя не особенно любил заниматься ребенком. Он всегда просил оставить его в покое — меньше криков, меньше шума, и Егор не особенно привык к мужскому вниманию, и потому сейчас не может найти слов, чтобы высказать Кириллу, что ему что-то не нравится…
Я убираю волосы в высокий хвост, чтобы они не мешались и отхожу к окну, прямо напротив прозрачной двери в нашу отдельную палату, которую обустроил нам Кирилл. Здесь есть все, что нужно: телевизор, холодильник, микроволновка, нет только одного — ощущения будущей свободы, предчувствия скорого положительного исхода.
Сейчас мы ждем последних анализов, которые должны прийти на днях, и только тогда нас с Егором выпишут из клиники.
Я не знаю, куда мы пойдем с ним. Возвращаться домой к Жене я не готова. После этой некрасивой сцены у ворот дома Кира мы толком не разговаривали еще, потому что тот сразу же начинал повышать голос и кричать на меня, обвиняя во всех грехах.
К отцу — не вариант. Ему вообще все равно на меня. Он отзванивается раз в неделю только для того, чтобы убедиться в том, что его внук жив, а я нахожусь с ним неотступно.
Мне хочется оставить квартиру Жене, попросить прощения за все у Кирилла и въехать в какую-то маленькую квартирку возле парка, чтобы можно было гулять с малышом каждый день, давая ему возможность насладиться прелестью природы, готовящейся к осени.
Я верчу в руках сотовый телефон, и вновь и вновь пишу и стираю сообщение, которое пишу Жене. «Хочу развестись как можно скорее», — эту мысль я пытаюсь донести до него уже не первый день с тех пор, как была проведена операция. Мне не до того, чтобы заниматься бумагами, но я хочу скорее разделаться с этим, расквитаться, чтобы, когда мы выйдем из больницы, муж стал бывшим, а мы с сыном начали жизнь с чистого листа.
— УФ! — вдруг восклицает Кирилл. — Чуть не забыл! Я принес тебе многое всего вкусного.
Егорка хлопает в ладоши, а мужчина медленно встает с кровати, подходит к большой сумке, в которой он постоянно приносит нам что-то из ресторана рядом. Аппетит у малыша никакой, я тоже сейчас ем очень мало, да и отец также обеспечил нас всем необходимым, хоть я его и не просила, но эта забота Кирилла мне греет сердце. Он такой человек: конкретный, не пасующий перед трудностями, и то, что думает о таких мелких и бытовых вещах, как подарки сыну, вкусности, чтобы подогреть его аппетит, заставляет каждый раз посмотреть на него по-новому.