ПАПАПА (Современная китайская проза)
Шрифт:
Каменщик выступил вперёд: «Ты что, собрался ребёнка бить?»
«Верни ему редьку», — сказала девушка.
«Вернуть ему? Разбежался!» — молодой кузнец вылетел из пролёта и, размахнувшись, с силой бросил редьку, редька со свистом улетела, на реке послышался всплеск воды.
У Хэйхая перед глазами появилась золотая радуга, и он без сил упал между каменщиком и девушкой.
IV
Золотистая редька ударилась о воду, подняв брызги. Она мгновение держалась на поверхности воды, затем медленно пошла на дно. Она упала и медленно покатилась, вскоре скрывшись под слоем песка. С того места, где только что упала редька, стал подниматься густой туман, который на рассвете затянул всю долину реки, под толстым слоем тумана где-то глубоко всхлипывала вода. Несколько пришедших первыми к реке уток стояли на берегу. Они печально смотрели на качающийся туман. Одна, посмелее, не вытерпела и пошлёпала к реке. У густой травы на берегу её накрыло густой пеленой. Вытянув шею, утка стала крутить головой по сторонам, но туман был плотным, как губка, и ей пришлось вернуться. Она недовольно прокрякала. Вскоре выглянуло солнце, его лучи, подобно
Хэйхай медленно шёл вдоль берега, силясь что-то разглядеть сквозь густой туман. На противоположном берегу он услышал кряканье уток. Усевшись на землю, он положил свою большую голову на колени и обеими руками обхватил холодные голени. Он почувствовал, что выглянуло солнце — оно обжигало спину, как будто на неё поставили кузнечную печь. Он не ходил ночевать домой, а спал, спрятавшись в одном из пролётов моста. Когда пропели петухи, он услышал, как в пролёте что-то громко сказал старый кузнец, и затем всё стихло. Хэйхай не смог заснуть и отправился на берег реки, ступая по ледяному песку. Он увидел сгорбленную фигуру старого кузнеца, хотел было его нагнать, но поскользнулся и шлёпнулся задом на песок, а когда он поднялся, старик уже растворился в тумане. И вот он стоял, согнувшись, наблюдая, как солнечные лучи разрезают туман, словно доуфу. На противоположном берегу он разглядел уток, утки как раз смотрели на него. Видневшаяся водная гладь ослепляла своим серебром, дна совсем не было видно. Он был расстроен. Со стройки донеслась ругань. Лю Тайян громко бранился: «Твою ж мать, какого чёрта творится в кузнице? Старый дурень свалил, ничего не сказав, чёртова щенка тоже след простыл, здесь ещё осталась какая-то дисциплина?»
— Хэйхай!
— Хэйхай!
— А то не Хэйхай? Смотри, вон там сидит у воды.
Девушка и каменщик подбежали и подняли его под руки.
— Бедненький, ты чего здесь сидишь? — сказала девушка, убрав солому с его головы. — Не сиди здесь, холодно же.
— С вечера ещё осталось немного батата, пусть одноглазый тебе запечёт.
— Мастер ушёл, — мрачно сказала девушка.
— Ушёл.
— Что же теперь делать? Оставить его с этим одноглазым? А если тот будет над ним издеваться?
— Ничего, этот ребёнок всё вытерпит. К тому же, у него есть мы, так что, думаю, он не станет перегибать палку.
Они вдвоём вели Хэйхая под руки к стройплощадке, Хэйхай всё время оглядывался.
— Дурачок, пошли. Идём же, что ты там увидел интересного? — каменщик сжал руку Хэйхая.
«А я думал, что это из-за тебя старик свалил, чёрт возьми, — сказал Лю Тайян Хэйхаю. Он спросил молодого кузнеца: — А ты чего? Выпер старика, а работа-то никуда не ушла. Если не сможешь закалять зубила, я вырву тебе оставшийся глаз!»
Молодой кузнец надменно улыбнулся и сказал: «Можете на меня положиться, товарищ Лю. Только вот пайка старика теперь тоже моя, иначе я пас».
«Ну, сначала посмотрим, как ты будешь работать. Будешь справляться, значит, получишь, а нет, так вылетишь отсюда, сукин ты сын!»
«Разводи огонь, сынок», — велел молодой кузнец Хэйхаю.
Всё утро Хэйхай был сам не свой, движения его были путанными, он всё делал невпопад: то в печь закинет сразу целую лопату угля, да так, что пролёт наполнится клубами чёрного дыма, то не так положит в печь зубило, и часть, которая должна была раскалиться, не нагреется, а та часть, которая не должна нагреваться, раскалится добела. «Ты о чём там думаешь, чтоб тебя?» — раздражённо ругался молодой кузнец. Он весь вспотел от работы, и каждая капелька пота светилась сознанием собственного мастерства. Хэйхай заметил, что теперь кузнец, перед тем как охладить зубило, опускает руку в ведро и проверяет температуру воды. Место ожога он обвязал тряпкой, теперь оттуда воняло тухлой рыбой. У Хэйхая как будто перед глазами висела пелена, он был не в духе. После девяти часов солнце стало светить по-особенному ярко, в тёмный пролёт проник луч света, осветив западную стену, свет от луча преломился, и в пролёте стало ослепительно светло. Закалив зубила, молодой кузнец сам отнёс их на проверку каменщикам. Хэйхай бросил инструмент, который держал в руке, и неслышно выскользнул из пролёта. Когда он вышел на яркий свет, у него закружилась голова. Немного помедлив, он побежал что есть мочи, и через несколько секунд уже стоял на берегу у воды. На него с любопытством уставилась трава-резучка «собачьи яйца», а раскрывшие свои фиолетовые цветы кувшинки и выпустившая колоски кофейного цвета сыть жадно нюхали запах сажи, который шёл от ребёнка. По реке плыл аромат морских водорослей и слабый запах толстолобика. Ноздри Хэйхая трепетали, а лёгкие стали подобны машущим крыльями горлицам. Поверхность воды казалась белой с вкраплениями чёрного и фиолетового цветов. Глазам уже было больно смотреть, но он не отводил взгляд, как будто хотел видеть сквозь этот слой ярких красок, плывущий по воде. Закатав трусы, мальчик пошёл вперёд, пробуя ногами воду. Это было похоже на танец. Сначала вода была ему по колено, затем достигла бёдер, и он ещё выше задрал штанины, оголив две ягодицы, чёрные, как виноград. К этому времени он уже почти стоял посередине реки, со всех сторон на него падал свет, освещая его с ног до головы и попадая прямо в глаза, отчего его глаза окрасились в цвет зелёных бананов. На реке было сильное течение, мощные потоки воды били ему по ногам. Он встал на твёрдое песчаное дно, но вскоре песок вымыло
из-под ног, и он уже стоял в ямке, трусы полностью намокли, спереди они прилипли к ногам, а сзади всплыли на поверхность, въевшаяся в них сажа окрасила воду в чёрный цвет. Песок под его ногами поднялся, поглаживая его голени, две капельки воды янтарного цвета повисли у него на щеке, уголки рта шевельнулись. Он ходил по реке, ощупывая дно ногами, и что-то искал.«Хэйхай! Хэйхай!»
Он услышал, как кузнец зовёт его у пролёта.
«Хэйхай, жить надоело?»
Он услышал, как кузнец подходит к берегу, но даже не обернулся, кузнец лишь видел его чёрную спину.
«Иди сюда!» — кузнец взял комок грязи и запустил в Хэйхая, грязь задела макушку и упала в воду, по воде пошли круги. Он бросил ещё и попал ему прямо в спину, Хэйхай упал, наглотавшись воды. Он повернулся и, булькая, поплыл к берегу. Он встал перед кузнецом, весь покрытый каплями воды. Капли одна за другой звонко скатывались с него. Трусы прилипли к телу, его пипка торчала, как куколка шелкопряда. Едва кузнец занёс свою большую, как медвежья лапа, руку, чтобы дать ему подзатыльник, как вдруг будто кошачья лапа вцепилась когтями ему в сердце — это Хэйхай смотрел ему прямо в глаза.
«Скорей иди раздувать огонь. Я закалил зубила не хуже старого хрыча». — Он потрепал мальчика по шее.
Пока в кузнице не было работы, кузнец положил в печь запекаться оставшийся со вчерашнего вечера батат. С джутового поля снова подул лёгкий ветерок. Солнце светило прямо в пролёт. Кузнец щипцами перевернул запекающийся и пускающий сок батат и довольно замурлыкал под нос: «От Пекина до Нанкина я не видел, чтоб горела лампочка в штанах… Хэйхай, ты видел, чтоб горела лампочка в штанах? У твоей приёмной мамочки в штанах горит лампочка… — Вдруг он, о чём-то вспомнив, сказал: — Давай-ка сбегай выдерни пару редек, принесёшь, я тебе дам два батата».
Глаза Хэйхая вспыхнули, кузнец увидел, как под рёбрами ребёнка бешено заколотилось сердечко, и едва он открыл рот и хотел что-то сказать, как Хэйхай уже выскочил из пролёта, как заяц. Когда Хэйхай вскарабкался на дамбу, он услышал, как где-то вдалеке его зовёт Цзюйцзы. Он обернулся, его ослепило солнце. Спустившись с дамбы, он нырнул в джутовое поле. Джут был посажен хаотично, не было ни рядков, ни борозд. Где джут был посажен густо, стебли были тоненькие — толщиной в палец или карандаш, а где редко — толщиной в серповище или предплечье. Но все были одинаковой высоты. Когда он с дамбы смотрел на поле, оно было похоже на озеро, по которому бежит лёгкая рябь. Раздвигая руками тонкие и толстые стебли, он шёл вперёд, шипы на стеблях больно кололи кожу, созревшие листья один за другим падали на землю. Он быстро добрался до места, где джутовое поле шло параллельно полю с редькой, и, повернув, пошёл на запад. Приблизившись к полю, где росла редька, он лёг на землю и медленно пополз к нему. Вскоре он увидел поле с тёмно-зелёной ботвой. В промежутках между тёмно-зелёным листьями на солнце горели ярко-красные плоды редьки. Он было хотел вынырнуть из зарослей джута, но тут же бесшумно отпрянул назад. По рядам редьки на четвереньках ползал старик, он доставал из мешочка зерна пшеницы и одно за другим сажал их между редькой. Гордое палящее солнце обжигало его спину. Он был одет в белую рубаху, которая была мокрой на спине. Лёгкий ветерок поднял пыль, и мокрые от пота места стали жёлтыми. Хэйхай отполз на несколько метров назад и лёг на землю, двумя руками подперев подбородок. Он глядел на редьку, видневшуюся между стеблями джута. С поля на него смотрело бесконечное количество красных глаз, а тёмно-зелёная ботва на мгновение обернулась чёрными перьями, которые колыхались, словно хвост огромной птицы…
Вдруг с бататового поля широкими шагами пришёл краснолицый мужчина. Встав за спиной старика, он сказал: «Эй, старик, говоришь, вчера ночью вор объявился?»
Старик торопливо встал и, опустив руки, сказал: «Да, украли шесть редек, ботву оставили, и восемь клубней батата, плети тоже оставили».
«Небось эти сволочи со стройки таскают, ты будь повнимательней, попозже уходи на обед».
«Слушаюсь, бригадир», — ответил старик.
Хэйхай и старик проводили взглядом краснолицего, который пошёл на дамбу. Старик сел на землю, как раз лицом к Хэйхаю. Хэйхай в панике попятился назад, и густой джут закрыл ему обзор.
— Хэйхай!
— Хэйхай!
Девушка с каменщиком, стоя на дамбе, кричали в джутовое поле. Они стояли спиной к полуденному солнцу, солнце освещало рабочих на стройке.
— Я видела, как он нырнул в джутовое поле, я ещё подумала, что он пошёл справить нужду, — сказала девушка.
— Неужели одноглазый опять его обижает? — промолвил каменщик.
— Хэйхай!
— Хэйхай!
Два голоса — женский и мужской, девушки и каменщика, — сливаясь, порхали ласточками над макушками джута. Ласточка, которая как раз охотилась на серых мотыльков, испугавшись, взмыла ввысь и только спустя некоторое время опустилась на землю. Кузнец, стоя у пролёта моста, одним глазом наблюдал за стоящими, взявшись за руки, мужчиной и женщиной. Он почувствовал, как у него распирает живот. Сейчас, когда девушка и каменщик звали Хэйхая, казалось, что они ищут собственного ребёнка. «Ну, погодите, чёрт бы вас побрал», — прошипел он с ненавистью.
«Хэйхай, Хэйхай! — звала девушка. — Наверное, он заснул прямо посреди джута».
«Может, пойти поискать?» — каменщик умоляюще посмотрел на девушку.
«Пойти поискать? Ну, пошли».
Держась за руки, они спустились с дамбы и зашли в заросли джута. Кузнец вслед за ними рванул на дамбу и увидел лишь, как волнами колышутся листья джута, услышал, как потрескивают стебли, два голоса — женский и мужской звали Хэйхая, их голоса звучали, как из-под воды…
Хэйхай устал лежать в одной позе и, выдохнув, перевернулся на спину. Он лежал на сухом песке, покрытом слоем опавших тонких джутовых листьев. Он положил руки под голову, живот совсем куда-то провалился, сверху плавно упал жёлтый, в красных пятнышках, листочек и опустился прямо на пупок, покрытый золой. Он посмотрел наверх и увидел множество толстых и тонких синих лучей, просвечивающих через листья джута. Эти лучи были похожи на стайку золотистых воробьёв, кружащихся в воздухе. Стайка тут же превратилась в рой мотыльков, пятнышки на их крыльях плясали, подобно бельму в глазу молодого кузнеца.