Папина жизнь

— Замечательная девушка, — шепнула мне мама, когда мы относили на кухню посуду после воскресного обеда, на котором мама и папа знакомились с Анджелой.

— Замечательная девушка, — прошептал папа, доставая из холодильника желе. В эти выходные дети были со мной, и мы пришли к родителям вместе. Мне страшно хотелось познакомить их с Анджелой.

— Замечательно одета, — одними губами сказала мама.

— Какая статная, просто замечательно! — тихонько воскликнул папа.

И это, конечно, была высокая похвала. На Всестритэмских Чемпионов по Джиттербагу не так-то легко произвести впечатление.

Кенни, гроза пирожных, тоже отдал ей должное.

— Она не согласится мне попозировать? — прошептал он мне на ухо, когда мы втроем собрались в галерее «Тэйт-Британ».

Кенни занимался полузабытым искусством — изготовлением керамической утвари, но ему нравилось работать кистью. В студенческие годы он рисовал женщин. Всяких: крупных и изящных, грустных и одиноких, счастливых и довольных, болтающих ногами в воздухе. У него был совершенно уникальный глаз на женщин. Он просто зарывал талант в землю, занимаясь своей посудой.

— Но ты уже заметил, Кенни, что она… эээ… не мужчина?

— Да, но мечтать-то разве нельзя?

От каждого из моих родных и близких я хотел разного. От родителей — молчаливого заверения, что они видят в Анджеле те же хорошие качества, что и я. От Кенни — что он будет ласково льстить моему эго и замечать, как меня прямо-таки распирает от желания. От Глории, Джеда и Билли — что они с пониманием отнесутся к появлению в их жизни еще одной взрослой женщины. На Рождество все это особенно обострилось. С утра дети были в Далвиче, но к часу дня их привезли к нам. Как всегда, я высматривал пиллокомобиль из окна, и как всегда, он остановился на расстоянии от дома и отъехал прежде, чем я вышел к дверям. Эта ритуальная демонстрация таинственности Криса вошла в традицию.

— Мы с папой подумали, что я каждому из вас должна кое-что подарить, — объявила Анджела.

Мы оба нервничали и волновались, выдержим ли конкуренцию с праздником в Мамином Доме. Но у Анджелы на кону стояло больше, чем у меня. Я заметил, как застыла ее улыбка, когда она нагнулась к рождественской елке, — первой елке, которую мы украшали вместе. Каждому из детей она купила по плюшевому мишке.

Билли достался ярко-оранжевый. Он внимательно оглядел мишку и спросил:

— А как его зовут?

— Это тебе решать, — ответила Анджела.

Я затаил дыхание, и все остальные тоже.

— Мишку зовут… Прекрасный Латук, — наконец сказал Билли.

— И наречется он Прекрасным Латуком, — невозмутимо подытожила Анджела.

Джеду достался желтый. Джед молча развернул подарок и уселся с ним в кресло под бок к Джеффу-Жирафу.

— Джед, как ты его назовешь? — несмело спросила Анджела.

— Не знаю.

Но Анджела, предвидев такой ответ, заранее заготовила предложение:

— Может быть, Джерменом?

Джед просиял:

— А как это пишется? — осведомился он.

Я расслабился: сыновья вели себя совершенно как обычно: это означало, что они полностью приняли Анджелу. Глория тоже обрадовалась своему мишке (зеленому), но обрадовалась по-другому. Я уже и раньше стал за ней кое-что замечать: недавно она откопала среди Биллиных маскарадных тряпок свой старенький рюкзачок в виде кролика, который носила в пять лет, и снова повесила его себе за спину. Вот и сейчас она ответила Анджеле совершенно по-детски:

— Ой, какой миленький! Какой классный! Я его назову Брэдом!

Девять лет и девять месяцев — а вот и все девятнадцать. Глория переводила свое детство на новую ступень. Стены ее спальни украшали киты, к которым вот-вот присоединится и Гарет Гейтс^[13]. Не это ли «женская сущность», о которой думала Дайлис? Знал ли я вообще, о чем она думала? Моя жизнь менялась со скоростью света, для моих детей менялось очень многое, но Дайлис отвечала на все это гробовым молчанием.

В разгаре нашего бешеного романа Анджела продала свою квартиру и пустила вырученные деньги на уплату моих долгов. Она послала Дайлис письмо с благодарностью за то, что та отказалась от прав на закладную в ее пользу, но Дайлис не ответила. На Рождество она привезла к нам детей так же холодно и оперативно. Мне эта ее бесчувственность казалась подчеркнутой, и Анджеле тоже. Отчасти поэтому в промежутке между Рождеством и Новым годом мы решили пригласить Карло с Джилл. Я нуждался в их прочности и неколебимости, я нуждался и в их дружеской поддержке, особенно в поддержке Джилл. Я хотел, чтобы она как-то донесла до Дайлис то, что Дайлис отказывалась замечать сама: Анджела будет хорошей мачехой моим детям, и Дайлис не нужно ни бороться с ней, ни ее бояться.

Карло и Джилл приехали к нам к обеду. В тот день у нас много чего было впервые: первый раз мы с Анджелой вдвоем принимали гостей в квартире над «Богатством бедняка», и первый раз Анджела увиделась с моими друзьями.

— Карло, Джилл. Это Анджела.

Они обменялись рукопожатиями в прихожей. Пауло и Эмили, отпрыски четы Бонали, убежали искать Глорию, Джеда и Билли. Три пары глаз пробежались внимательно сверху вниз.

— Анджела! — сказал Карло. — Тебе предстоит кое-что узнать.

— Да?

— Кое-что о человеке, за которого ты собираешься замуж.

— Хорошее?

— Странное и тревожное, — отозвался Карло. — О его бурной и бешеной юности. О множестве грязных тайн его прошлого. И еще о его кошмарном вкусе в одежде.

— Карло, заткнись, — беззлобно попросила Джилл.

— Да ладно, Джилл, — Анджела поймала взгляд новой знакомой, — наоборот, пусть лучше выскажется.

После шоколадного мороженого и лазаньи мне стало казаться, что я превращаюсь в какого-то другого человека. Карло немножко смущал меня полуправдивыми рассказами о моей собственной жизни в колледже («он был блюстителем нравов, чудаком, восходящей звездой») и после возвращения из Франции («сумасшедший и весь бурлил безумными идеями»). Тем не менее данная версия Джозефа Стоуна казалась пережитком прошлого. Карло ловко проскользнул по началу наших отношений с Дайлис — в то время он сам ухаживал за Джилл так преданно и романтически, что я просто терялся. Мы с Кенни подсмеивались над ним тогда, но теперь эта его целеустремленность казалась взрослой и благородной. Когда мои отношения с Дайлис подсохли, а затем сошли на нет, Карло и Джилл превратились в образцовую счастливую пару. Мне тоже так хотелось, и вот сейчас я надеялся, что с Анджелой у меня получится наверстать упущенное. Позже, вечером, мы поехали в Кристал-Палас-парк, и там мне удалось перемолвиться с Джилл словечком наедине.

— Тебе она нравится? — спросил я.

— Да. Правда, очень.

— И мне тоже. Я просто как замазка стал в ее руках.

— По-моему, она очень храбрая.

— Почему? Потому что связалась с таким паразитом?

— Ты вовсе не паразит, Джо, и никогда им не был.

— Хорошо, с художником-неудачником с тремя детьми.

— Ты и не неудачник, ты хороший художник, — помнишь?

— Смутно. А как тебе показалось, дети ее полюбили?

— Очевидно, что полюбили. Это всякому видно.