Папуля
Шрифт:
– Пришлось на них раскошелиться. – Джон уловил досаду в собственном голосе. Дети, наверное, даже не знают, как их деда звали, его отца. В голове не укладывается. Он вздохнул. – Я купил по одному на каждого.
Саша глянула на него, на Сэма.
– Прости, – повторила она. – Здорово! Спасибо!
После обеда Хлоя включила домашнее видео. Год назад Сэм сделал Джону с Линдой подарок на Рождество, все пленки переписал на компакт-диски. Рядом с Хлоей на полу в гостиной сидел Зеро и трясся мелкой дрожью. От пса попахивало мочой. Джон уже с порога почуял, а Хлое хоть бы что – тычется носом псу в загривок, а между делом жует завернутый в салфетку буррито из микроволновки – влажный, неаппетитный, фасоль наружу
– Хочешь, вместе посмотрим? – предложила Хлоя.
Джон вымотался за день. В гостиной было тепло от обогревателя. Приятно сесть в большое кресло, закрыть глаза и прислушиваться. Джон узнал свой голос, открыл глаза. Он идет по пустому коридору с камерой в руках, камера дрожит. Пойдем поздороваемся со всеми, – слышен его голос. – Где же они?
В том доме они жили давно, лет двадцать назад. Странный это был дом, с массивными темными балками, и столько в нем было уровней, закутков, укромных уголков. Ряд сосен – дети хватались за ветки через окна машины, когда Джон вез их мимо; окошко под крышей спальни заметало снегом. Все-таки удивительно вновь увидеть этот дом, возникший из ничего! Мелькнули в кадре кроссовки Джона, ковер, кусочек твидовой обивки дивана.
– Где это? – спросила Хлоя.
– Ты была маленькая, не помнишь. Мы там прожили всего год или два.
Когда же они там жили? – точно до смерти отца Линды, значит, году в девяносто шестом – девяносто седьмом. Кадры эти, похоже, сняты зимой – возможно, в тот год, когда в машину повадились медведи, и приходилось Джону оставлять ее открытой, чтобы стекла не побили. Сэму нравились грязные отпечатки медвежьих лап, а Саша до смерти боялась, даже на следы посмотреть не выходила.
Что еще было в том доме? Каменный очаг, набор солонок-свинок, тесная кухонька с грязно-желтым холодильником, забитым упаковками сосисок; морозилка барахлила, вафельные рожки с мороженым подтаивали. У девочек была одна спальня на двоих, у Сэма – свой угол. Играли в карты и в войну, строили карточные домики, смотрели мультик про ведьму на летающей кровати. К ним часто заходил Джордж, Линдин брат. Он жил тогда с первой женой, Кристин, та была красотка – пышногрудая, с вьющимися волосами, носила блузки в обтяжку. Джон сажал ее себе на колени, Линда шлепала его по руке: «Джо-он!» – Кристин увертывалась, но с колен слезала не сразу. Джордж и Кристин развелись… через сколько же лет? Кристин растолстела от психотропных и уверяет, что Джордж ее столкнул с лестницы.
– Смотри, какая у мамы прическа, – сказала Хлоя. – Обхохочешься!
Линда в очках-блюдцах, по тогдашней моде, кажется лупоглазой.
Вот Линда выхватила у него камеру: Джон! Прекрати! Видео прервалось. Джон снова закрыл глаза. Тишина, одни помехи. А потом:
Сэм, садись.
У него сегодня день рождения.
Какой хороший подарок тебе дедушка сделал!
А торт – ты только взгляни!
Сколько тебе лет, покажи на пальчиках.
Это не просто кукла. Смотри береги.
Кем ты хочешь стать? Врачом?
Нет.
Юристом?
Нет.
Президентом? Сэм?
Джон, я тебя умоляю!
Это не я, это он!
Не трогай куклу. Будем ее беречь, она очень дорогая.
Саша, малышка спит, не буди.
В дверях появилась Саша:
– Что вы такое смотрите?
– Смехота! – ответила Хлоя. – Сядь, посмотри с нами. Ты там такая лапочка! Погоди, сейчас
найду про тебя. Просто прелесть!Камера дернулась, мелькнул ковер. Потом – Саша в ночной рубашонке у подножия лестницы.
Сколько тебе лет?
Пять.
Кто это у тебя?
Геккончик.
Геккончик? Твой геккончик? А что ты делаешь?
Строю домик для Флаундера.
Для кого?
Для Ариэль и Флаундера.
А кого ты больше всех любишь? Папу любишь?
Да.
Кого ты больше любишь, маму или папу? Папу любишь больше всех на свете?
Джон оглянулся, но Саши уже не было.
Джон застал ее на кухне, она отрывала от рулона бумажные полотенца, квадрат за квадратом, и промокала лужу под столом.
– Зеро опять напрудил, – ворчала дочь. – Боже… – Рулон кончился, Саша говорила скороговоркой, а глаза у нее были красные, опухшие. – Что ж никто за ним не подтирает? Вот гадость! Пес лужи оставляет по всему дому, и никому дела нет.
– Мама его любит, – сказал Джон.
Саша носком туфли возила по полу полотенцами. Даже собрать их, наверное, не удосужится, подумал Джон.
– Что слышно про чемодан?
Саша мотнула головой.
– Я проверяю на сайте, но там пока написано «в пути». Держу руку на пульсе.
– Если хочешь, давай съездим в торговый центр.
– Ага. Давай, спасибо.
Джон задержался на кухне – чего же он ждал? Да ничего. Полотенца Саша так и не собрала.
Всю дорогу – полчаса езды по трассе номер двенадцать – Саша молчала. Дорога была почти пуста.
– Вот, смотри, гостиницу так и не достроили.
Конкурс на строительство он проиграл, обошли конкуренты. На самом деле к лучшему – слишком уж близко город, посыплются возмущенные письма, станут требовать отчетов о транспортной нагрузке.
Саша без конца проверяла телефон.
– Есть зарядник? – спросила она.
Когда он полез в бардачок за зарядником и нечаянно коснулся ее, Саша вздрогнула.
Джон заставил себя промолчать. Зря он вызвался с ней ехать, попросил бы лучше Линду или кого-то из ребят. Джон включил радио, настроенное на Линдину любимую волну, там уже со Дня благодарения крутили рождественские мелодии. Сэм ему как-то рассказывал, что сейчас плейлист на радио задает компьютер.
Внезапно тьму рассеялНебесный дивный свет… [1]1
«О малый город Вифлеем», рождественская песня, слова Ф. Брукса, музыка Л. Реднера. Перевод Д. Ясько. – Здесь и далее примеч. перев.
Эту песню кто-то из детей, кажется, пел со школьным хором на рождественском утреннике. Детей нарядили ангелами – сшили им балахоны из простынь, Линда смастерила из фольги нимбы.
Саша, одернув рукава Хлоиной толстовки, поставила телефон заряжаться, положила на приборную панель между собой и Джоном. Заставкой на экране служила фотография: семья на палубе парома. Женщина, мужчина, ребенок. В женщине Джон не сразу узнал Сашу. Ярко-синяя спортивная куртка, волосы треплет ветер, лицо так и сияет. На коленях у нее мальчик, а мужчина – Эндрю – обнимает обоих, улыбается. Джон вдруг понял: эти двое по ней скучают, Эндрю и его сын. Она здесь, а не с ними, им ее не хватает. Что же тут странного? Экран погас.