Папуля
Шрифт:
Внутри магазин сиял белизной, неоновые вывески чуть слышно гудели. Заходишь и будто попадаешь внутрь компьютера. Элис приезжала к десяти утра, но свет и музыка создавали здесь вечный полдень. На стенах висели большие фотографии, черно-белые, зернистые: девушки в фирменных трусах, с мосластыми коленками, смотрят в камеру, прикрыв маленькие грудки. Волосы у моделей были немытые, кожа отливала жирным блеском. Такие неухоженные они, наверное, выглядят доступней, предположила Элис.
В зале работали только девушки – парни ютились в подсобке: паковали, распаковывали, клеили ценники, вели складской учет. Им нечего было предложить, кроме грубой силы. Лицом фирмы служили девушки, это они открывали доступ к коллекции. Обходили каждая свой сектор этажа, раздвигали вешалки, чтобы одежда висела на равном расстоянии,
Перед тем как развесить одежду, ее гладили, чтобы оживить, навести лоск. Когда Элис впервые открыла коробку футболок со склада и увидела их вместе – скомканными, без ценников, – то с пронзительной ясностью поняла, чего они на самом деле стоят: дешевка это, все без исключения.
На собеседование Элис принесла резюме – потрудилась распечатать в копировальной студии, и даже папочку купила, чтобы не помялось, но никто на него и не взглянул. Джон, менеджер, лишь вскользь поинтересовался, где она раньше работала. Под конец их пятиминутной беседы он велел ей встать на фоне белой стены, щелкнул цифровым фотоаппаратом:
– Улыбнись хоть чуть-чуть.
Фотографии, как позже узнала Элис, отправляли начальству на утверждение. Если ты им подходишь, тот, кто проводил собеседование, получает премию в двести долларов.
Элис легко втянулась в рабочий ритм. Вешаешь на стойку вещь за вещью, принимаешь одежду из рук незнакомцев, провожаешь их в примерочную, открыв ее ключом на шнурке, что висит на запястье, – ты здесь власть, хоть и низшая ее ступень. В голове стоял туман – впрочем, довольно приятный. Завтра получка, весьма кстати – через неделю ей платить за комнату и по кредитам. Комната, к счастью, обходится недорого, пусть квартира, где они ютятся впятером, и плохонькая. Комната Элис только тем и хороша, что там ничего нет, за три месяца Элис даже кроватью не обзавелась, так и спала на матрасе.
В этот час магазин опустел – бывали там странные затишья, без намека на закономерность, – но вот зашла девочка-подросток, таща за собой отца. Тот маячил чуть поодаль, пока дочь хватала тряпку за тряпкой. Протянула отцу толстовку, и он вслух прочитал цену, глядя с укором на Элис.
– За какую-то кофту? – переспросил он.
Дочь явно смутилась, и Элис участливо улыбнулась отцу – мол, не все в мире можно изменить. Да, цены на одежду заоблачные, Элис ничего не стала бы здесь покупать. А в дочери она узнала себя подростком – вспомнились вечные жалобы матери на дороговизну. Вспомнилось, как братишка окончил восьмой класс и они пошли отмечать в ресторан, где в меню были вделаны светодиоды, и мать, не в силах удержаться, проговаривала вслух цены, прикидывая, во сколько обойдется им праздник. Все подвергалось суровой оценке: а стоит ли оно потраченных денег?
Отец в итоге сдался, купил толстовку, две пары легинсов и платье цвета металлик, и Элис поняла, что ворчал он только для виду, девчонка ни в чем не знает отказа, и Элис уже не сочувствовала отцу, когда тот протянул кредитку, даже не дожидаясь, пока на экране высветится сумма.
У Уны тоже была смена по субботам. Ей было семнадцать – лишь чуть моложе Шона, брата Элис. Но Шон совсем из другого теста. Румяный, с аккуратно выщипанной бородкой. Строит из себя взрослого, опытного, на заставке телефона у него грудастая порнозвезда, а повадки щенячьи. По вечерам он готовит на плите кесадильи, без конца слушает одну и ту же песню, «Не играй со мной», и весело подпевает, а лицо у него совсем детское, нежное.
Уна проглотила бы Шона с потрохами; родители у нее адвокаты, на шее она носит черную бархотку, а учится в частной школе, где играет в лакросс и ходит на факультатив по исламскому искусству. Смелая, раскованная, уже знает цену своей красоте. Девочки-подростки сейчас как на подбор красавицы, не сравнить с Элис и ее подругами в их годы. Нынешние подростки откуда-то знают, как ухаживать за бровями. На Уну заглядываются извращенцы – эти всегда приходят одни, поглазеть на продавщиц в мини-юбках и трико в обтяжку, как на рекламных плакатах. И подолгу торчат в магазине – разглядывают какую-нибудь белую футболку, болтают на весь зал по телефону. Из кожи вон лезут, лишь бы их заметили.
Когда один такой впервые
при Элис прижал Уну к стенке, Элис утащила ее в подсобку, придумав ей поручение. Но Уна лишь посмеялась – ее ведь не обижают, и одежды эти типы покупают горы, Уна сама их весело провожает к кассе. И за каждого ей положен процент.Начальство предложило Уне сняться в рекламе магазина – денег ей не обещали, только бесплатную одежду. Уна загорелась, а мать ни в какую, отказалась подписывать согласие. Уна мечтала стать актрисой. Вот горькая правда об этом городе: тысячи будущих актрис ютятся в квартирах-студиях, отбеливают зубы, часами бегают на пляже или в спортзале – столько энергии пропадает зря! Может быть, Уна мечтала стать актрисой по той же причине, что и Элис: обеим внушили, что им положено к этому стремиться. Хорошенькой девушке, по общему мнению, прямая дорога в кино, все ее убеждают не транжирить красоту, мудро ею распорядиться. Как будто красота – это твой капитал, а значит, и большая ответственность.
Курсы актерского мастерства – единственное, за что мать Элис согласилась платить. Наверное, ее грела мысль, что Элис к чему-то стремится, ставит цели, и курсы – это вроде кирпичиков, ступеней, а удастся ли применить полученные знания – дело десятое. Каждый месяц мать присылала чек, иногда вкладывала в конверт комикс из воскресной газеты, но ни разу не написала и двух строк.
Занятия вел бывший актер за пятьдесят, моложавый для своих лет. Тони, загорелый блондин, от своих подопечных требовал безусловной преданности, и, на взгляд Элис, это было чересчур. Занимались они в местном клубе по интересам, в зале с дощатым полом, где вдоль стены стояли складные стулья. Ученики ходили по залу в носках, и запах стоял там влажный, домашний. Тони держал чай редких сортов, и чаепития превратились в настоящий ритуал. «Спокойствие», «Крепкий сон», «Заряд бодрости». Ученики, сжимая в ладонях кружки, шумно вдыхали аромат – каждому хотелось, чтобы чай у него был вкуснее, чем у соседа. Разыгрывали этюды, делали упражнения, разучивали бредовые скороговорки, повторяли друг за другом движения, а Тони смотрел, сидя на раскладном стуле, и обедал – выуживал из пластиковой миски мокрые листья салата, поддевал вилкой зеленые бобы.
Одно упражнение Тони называл «Собачья площадка» – они расхаживали по залу стайкой, заглядывая друг другу в глаза.
– Иэн, – говорил Тони с места, усталым голосом, – мы не изображаем собак, спрячь язык.
Каждое утро Элис получала по электронной почте вдохновляющую цитату от Тони:
НЕТ ТАКОГО СЛОВА «ПОПРОБУЮ» – ИЛИ ДЕЛАЕШЬ, ИЛИ НЕТ.
ДРУЗЬЯ – НАШ ПОДАРОК САМИМ СЕБЕ.
Элис не раз пыталась отписаться от рассылки. Писала руководителю студии, потом – самому Тони, но цитаты все равно сыпались в почтовый ящик. Вот сегодняшняя:
СТАРАЙСЯ ДОПРЫГНУТЬ ДО ЛУНЫ.
И ЕСЛИ НЕ ПОЛУЧИТСЯ – ХОТЯ БЫ УПАДЕШЬ НА ЗВЕЗДУ.
Элис, к стыду своему, узнавала на улицах знаменитостей. Как ни старалась она отводить глаза, взгляд невольно к ним возвращался – сразу ясно, что они звезды, даже если не знаешь имен. Было в их чертах что-то знакомое, притягательное. Даже третьеразрядных актеров она узнавала, их лица без труда извлекались из памяти.
В тот день в магазин зашла женщина – не актриса, жена актера, знаменитого, всеми любимого, хоть он и был неказистый, бледный. Жена тоже была страхолюдина. Дизайнер украшений. Элис это откуда-то знала, как и ее имя, – просто знала, и все. Пальцы в кольцах, на груди серебряная подвеска. Наверное, ее собственной работы, подумала Элис и представила, как эта женщина, дизайнер украшений, ведет машину по залитой солнцем улице и решает завернуть в магазин, как будто время – тоже ее богатство, и она вольна им распорядиться как угодно.
Элис подлетела к женщине, хоть та и была в секторе Уны.
– Вам помочь?
Женщина обратила к Элис простоватое лицо, заглянула в глаза. Видимо, поняла, что Элис ее узнала и предложение помочь, само по себе лицемерное, лицемерно вдвойне. И ничего не сказала, а продолжала лениво перебирать купальники. А Элис, по-прежнему улыбаясь, бегло и безжалостно отметила про себя все изъяны в ее внешности – сухую кожу под носом, безвольный подбородок, ноги-тумбы в дорогих джинсах.