Par avion. Переписка, изданная Жан-Люком Форёром

Так что мы одинаково мало знаем о внешних данных друг друга. Когда же, наконец, у нас будет возможность раскрыться больше… стать более цельными?..

Я ровно столь же красива и столь же некрасива, как ты себе представляешь.

Засим прощаюсь и остаюсь

преданная тебе Дельфина.

* * *

Дорогая Дельфина!

загляни мне в глаза

Спасибо за твое письмо без фотографии,

позволь зарыться носом тебе в шею

теперь мне придется выдумать тебя.

мои губы прижаты к твоим — влажным и нежным

Если бы я начал выдумывать с самого начала, я бы прежде всего вообразил женщину, сочинившую мне очаровательное письмо от поклонницы.

мои руки объяли твое лицо

Я бы вообразил женщину, которая постоянно пишет мне очаровательные письма.

мои пальцы у тебя во рту

Я бы вообразил женщину, сказавшую мне: «А знаешь что?»

тебе щекотно от них

Женщину, которая живет так далеко (возможно, в Дании), что я вынужден ее придумывать.

я слышу твой стон

И я бы очень удивился, когда, проснувшись однажды поутру, вдруг обнаружил, что мне не хватает ее.

твое тело покорно раскрывается мне навстречу

Я бы представил себе женщину — такую же умную, как ты,

ты расстегиваешь на мне брюки

такую же страстную, как ты,

извлекаешь мой трепещущий член

такую же красивую, как ты,

ну же, Дельфина, раздвинь ноги, чтобы и я мог ощутить тебя

такую же странную,

влажную

и такую же необузданную.

я в тебе

Я бы выдумал женщину, которая бы захотела выдумать меня.

ты ласкаешь меня языком

Я бы выдумал тебя,

еще, еще, Дельфина

если бы у меня достало воображения представить себе женщину столь прекрасную и чудесную,

твои руки пробрались дальше

столь похожую на тебя,

еще, еще

как ты сама.

я сейчас кончу

Тебе придется смириться

я сейчас кончусь

с этим воображаемым образом, раз ты отказываешься прислать свою фотографию.

…какое блаженство

Как было восхитительно превратить тебя

вот уж поистине…

в живой и абсолютно реальный объект

…

моей фантазии!

обнимаю тебя

Обнимаю тебя,

Ж.-Л.

* * *

 5 июля.

Дорогой Жан-Люк!

…в детстве я бы посчитала наказанием, если б меня уложили спать без ужина. Теперь же я больше не ребенок и улеглась в постель по доброй воле… и не в силах проглотить ни кусочка.

Как можно съесть обед из трех блюд: закуску, горячее, а потом еще сыр и десерт? Впрочем, я сама бывала в ресторанах и получала от этого удовольствие. Теперь же я попробовала съесть огурец и испугалась, что засуну его не в рот, а куда-нибудь в другое место.

Зато я могу пить воду, что и делаю. Могу пить воду с сиропом, что я тоже делаю. Могу курить… я ведь курю. А ты куришь? Еще я могла бы выпить — если бы в доме нашлась бутылка вина. Еще я могу писать. Я ведь умею писать. Хотя, как видишь, получается не совсем хорошо, я ведь уже в постели: лежу в постели без ужина, с авторучкой, и чернила текут совсем не туда, куда следует. Чернила текут в обратную сторону, в резервуар, из которого им положено вытекать.

Я подержала ручку вниз пером, а потом пососала его — только чтобы написать, что я в восторге от твоего письма о сотворении человека, где ты не только занимаешься со мной любовью, но и творишь меня в своем воображении.

Я снова и снова перечитываю его и не могу ничего сказать, ведь я только что родилась и не умею говорить… а еще потому, что я на седьмом небе от счастья, я полна тобой и мне просто не хочется говорить.

Самая любящая из любящих

Дельфина.

* * *

Дорогая Д.!

Сегодня я грущу. Вчера скончался мой пес Бастьен. До этого он два дня мучился животом, но смотревший его ветеринар не нашел ничего страшного. Бастьен был крепкий, здоровый пес, к тому же отнюдь не старый, так что он обязан был поправиться. А вчера я проснулся спозаранку, потому что он скулил: Бастьен не мог даже тявкать.

В обращенном ко мне взгляде — мольба о помощи, об избавлении от мук. А я бессилен: бессилен и слаб. Само собой, я тут же позвонил ветеринару, разбудил его, только Бастьен умер еще до приезда врача. Бедный мой пес, такой большой, добродушный и умный…

Его мертвое тело на холодном каменном полу было невыносимо тяжелым. Да и я, копая ему могилу, чувствовал невыносимую тяжесть. А яма нужна была глубокая и широкая. И копал я ее несколько часов, пока к вечеру не позвал на помощь своего хорошего друга Лорана, он живет тут неподалеку.

Перетаскивать пса в яму было тяжело, а глупышка Перль забилась в угол и повизгивала оттуда, не понимая, почему Бастьен против обыкновения не задирает ее. И Лоран с присущей ему практичностью сказал: «Это всего-навсего собака. Ну, заведешь новую, такой же породы». Говоря по правде, мне уже все равно…