Пара лебедей на Рождество

— Ха-ха-ха-ха-ха…. — Округлил в недоумении глаза, пытаясь понять настрой непростого собеседника. — Давно я не слышал в адрес своего паршивца подобных наречений! — Больно радостно подметил он, и я совершенно потерял видимость на сложившуюся ситуацию. Мотнул головой, гордо расправив плечи.

— Послушайте. Я не знаю, как именно его восхваляют ваши верноподданные, но, не могу сказать, что разделяю их точку зрения. — Александр Йосипович молча слушал моё изложение, спокойно изучая, сколько живых эмоций в моих глазах. — Да это и не важно… Вы хотели, чтобы от меня избавились. Так вот… Я пришел сообщить, что исчезну из дома Бязевых, как того и хотел ваш дорогой сынишка.

Скопившаяся за годы желчь оказалась неуёмной лавиной, которую я никак не мог сдержать даже в присутствии отца этого подлого ублюдка.

— Я уйду на войну. Это единственно верное решение. Если судьбой мне будет уготовано вернуться — то вернусь я не подвальной крысой, а добровольцем, что согласился отстоять честь своей страны даже ценой собственной жизни. И вам не буду глаза мозолить.

Высказав все, как есть, неподвижно замер, в ожидании вердикта, но глаз не отвел. Пусть смотрит и видит, что с ним говорят искренне, со всей душой. Ведь, во взгляде собственного чада он этого точно не найдет.

Мужчина устало выдохнул и присел на кресло, объял пальцами подбородок и почесал щетину.

— Знаешь… Дело ведь даже не в тебе. И не в этом безмозглом, капризном мальчишке. Ты ещё мал, но должен понимать…

— Не важно. — Мотнул головой и стиснул пальцы. — Мне совершенно не важно, почему… — Проговорил дрожащим голосом, и, медленно… Перебаривая себя, опустился перед ним на колени. Веки стали влажными от слёз… Унизительно? Плевать… На кон поставлено слишком много. — Я прошу Вас. В тот самый день, как я уйду на войну — верните моим дорогим покровителям прежнюю жизнь.

Господин задумчиво посмотрел в окно. На несколько минут время будто застыло. Я сцепил веки, считая секунды до ответа… Мне давно. Очень давно не было так страшно получить отказ.

— Знаешь, парень… — Словно оттаявшим голосом мужчина наконец прервал невыносимую тишину. — А ты мне нравишься. За себя пресмыкаться не стал… А за близких не гнушался стать на колени. И, только потому, что ты такой, я, пожалуй, рискну непреклонной репутацией и пойду тебе на уступки. Но, есть условие…

******************

Несколько рассеянный от пары часов беспрерывных размышлений, медленно прошел в гостиную, даже не сбросив с плеч расстегнутое пальто. Взглядом сразу наткнулся на пёструю ель, на которой кружилась в вальсе пара золотых лебедей. Засмотрелся, и не сразу обернулся на всхлипы, доносившиеся за спиной, пока жар дыхания не раздался волной мурашек прямо по затылку.

— Дима! — Резко обернул голову на звучание любимого голосочка, хриплого от частых всхлипов. Не успел слова сказать, как Злата бросилась мне на шею, и прижалась, близко-близко, обвивая дрожащими ладошами. — Где ты был?! Где же ты был, дурак?!!

Отчаянно вскрикивая, златовласка роняла горячие слёзы на шерстяной воротник, а мое сердце сжалось, и заклокотало, как безумное. Накрыл вздрагивающие плечи руками, сжал их, и уткнулся носом в растрёпанные, пшеничные волосы.

— Прости меня… Злата. Не плач… Я вернулся домой…

Печальная весть

Сцепил веки, тесно прижимая златовласку к себе. Дышу таким любимым запахом. Слышу тихие всхлипы, морщусь… Я стал причиной её слёз. Снова… Она столько значит… так много, что кроме нее ничего не вижу, ничего не слышу. Наш мир… на целых несколько мгновений больше ничего не существует. Сейчас мне кажется, что и я значу для неё не меньше. Так сильно стучит ее сердце! Так вторит моему собственному… Забывшись в ней, не сразу замечаю, что в гостиной она была не одна…

— Дима! Хороший ты наш! Ну что ж тебя угораздило пропасть на целую вечность! Дурень! Я из-за тебя точно раньше назначенного часа поседею! — Оторвался от Златы, переметнув растерянный взгляд на звонкие причитания нашей кухарки.

— Да совести у тебя нет! — Надежда Павловна в привычно строгой манере перебила возглас всхлипывающей женщины. — Прекрасно знаешь, что о тебе будут волноваться, и все равно позволяешь себе ночные прогулки!

— Ой-ой-ой… Я тебе завтра за это выделю добрый шмат работы! — Просипел мой наставник, неоковырно поднимаясь со стула, в попытке с наименьшим ущербом побороть обострившийся радикулит. — Тяжёлый труд лишит времени на дурные мысли!

— Парень… — Ступил шаг вперёд хозяин имения, и я аккуратно отстранил от себя его дочь, что до сих пор утыкалась носом в моё плечо. Виновато потупил взгляд и тяжело вздохнул. — Что случилось? Где ты был? Мы все за тебя переживали… Не делай так больше никогда!

Душу переполнили эмоции. С замиранием сердца обвел глазами людей, ожидавших меня все это время в гостиной. Никто не спал. Все измучены. Обращаю внимание на то, что руки Златы дрожат. Суровое с виду выражение Андрея Николаевича так похоже на отцовское… С камина доносится треск догорающих брёвен. Запах хвои обволакивает и успокаивает. В такой обстановке легко осмыслить, осознать на самом деле важные вещи. И я ни грамма не сомневаюсь в своем решении.

Склонил голову в низком поклоне.

— Простите… Прошу, простите меня, пожалуйста…

****************

— На вот, возьми ещё одну плюшку! Две умял, не успел и глазом моргнуть! Глупый мальчишка! Наверное, за день и не съел ничего! — Тамила Сергеевна снесла на журнальный столик заварник с чаем, и остывшую с обеда выпечку. С аппетитом уплетал лакомство, вкуснее которого давно ничего не ел. Я и забыл…. Какой вкус еды после голода. Мы остались вчетвером. Я, добродушная кухарка, то и дело поправляющая тарелки на столешнице и подливающая в чашки горячий чай, Злата и ее отец. Лебедка сидела напротив, смущённо перебирая между пальцами складки платья. А Андрей Николаевич сосредоточено на меня смотрел. Спустя тарелку уплетенной сдобы, я наконец сосредоточил внимание на нем. Речь не заводил, молча ждал, когда господин что-то скажет… Что он собирался со мной говорить — сомнений не оставалось.

— Тебя исключили из школы. — Наконец собрав волю, отрезал мужчина, опустив жалостливый взгляд. — Мне жаль.

Горечь прорисовывалась на лице златовласки, у поварихи в руках дрогнула чашка, и она отвела глаза, чтобы я не высмотрел в её глазах влагу.

— Жаль?! Жаль — не то слово! — Не выдержав, выпалила лебедка, сжимая в руках до скрипа горячий фарфор. — Всего-ничего оставалось учиться! А из-за этого… Этого!!!

На веках выступили искрящиеся слёзы, и через мгновение она уже не могла сдержаться. Накрыла ладонями лицо, и горько заплакала.

— Не стоит… — Тут же пришел в себя от недоумения за их боль обо мнение, когда почувствовал, насколько она велика. Ведь… Это напрасно. — Я хотел с вами поговорить. Мне удалось обратить на себя внимание, но… С чего начать? Видимо, стоит говорить прямо… — Андрей Николаевич, я принял решение идти воевать.

Сказал, и время словно остановилось. Тамила Сергеевна широко разинула рот, так и не донеся до губ надломленную плюшку. Глаза Златы округлились, и длинные ресницы некоторое время не шевелились, смотрела на меня, не моргая. Господин несколько минут тоже сидел неподвижно, а после размеренно, словно отвлекаясь на житейское, почесал затылок.