Пара лебедей на Рождество

— Скажи. У тебя хорошие отношения с одноклассниками? — сказал, и только после подумал, насколько уместным был этот вопрос, когда она чуть не поперхнулась сахарной коркой! Нижняя губа дрогнула… И она… Так открыто на меня посмотрела! Словно маленький котенок. Нежный и пушистый, после того, как получил копняков от собратьев.

В этот момент во мне что-то дрогнуло… Перещелкнуло, можно сказать. Я увидел в той, кого считал такой недосягаемо далекой, даже в расстоянии полуметра, обычную девочку. Живую! Настоящую! И такую… Невероятно красивую.

Молчит. Не спешит отвечать. Видно, как забегала неловко глазами. Я все понял. Не нужно много слов…

— Пусть… Смотри, ты карамелью испачкалась! — Провел мягко подушечкой большого пальца по нижней губке. Она замерла. Наклонился… Что я творю? И быстро… На долю секунды… Прижался к ее щечке мягким поцелуем…

И гори оно все синим пламенем!

Неожиданное откровение

— Ты чего? — Спустя несколько минут резавшего сердце молчания, Злата накрыла щеку ладошкой, и уставилась неотрывно, будто только что на её глазах развалилась целая вселенная! Сцепил зубы, и упрямо сжал кулаки. Я всё понял. Не тот. Не я! Да что я вообще себе думал?! Кто челядь, кто сударыня?! Да я должен падать ей в ноги и благодарить хоть за то, что не позвала на помощь проходивших неподалеку местных! Быстро заморгал, чтобы она не увидела предательски выступившую влагу.

Эта тупая боль в районе солнечного сплетения прошибла буквально каждую клеточку тела. Я поступил неосознанно. Глупо! Губы будто сами потянулись к её щеке! Было бы думать, чем пережить этот ад!

Развернулся одним рывком на все девяносто, кутаясь холодным носом в шерстяной рукав. А по правде… Просто спрятаться хотел. От неё. От всего этого мира.

— Прости. — Холодно бросил через плечо, сделав шаг в сторону их имения. — Если хочешь, можешь просто рассказать о случившемся отцу. Он вышвырнет меня прежде, чем до него дойдет весточка от твоего приятеля.

Резко сжала пальчиками мой ворот, и со всех сил потянула на себя, чтобы остановить. А я не хочу! Ни останавливаться, ни взглядами с ней встречаться! Неловко, стыдно, горько…

— Отстань!!! — Рванул вперёд, выдрав увесистую материю с её рук. — Думаешь, раз ты знать, то все дозволено?! Все вы так думаете!

Сорвался. Чёрт побери, я сорвался! За все года, за все горе, что выпало за жизнь на мои плечи, за каждый раз, как аристократы топтались на моей гордости, как на половой тряпке! За всё на ней сорвался!

— Я попросил прощения за свой поступок. Мне жаль, что след от мерзких губ, увы, не стереть с Вашей кожи! Но и Вы, не смейте хватать меня, словно я ваша собственность!

Шагнул вперёд, в несдержанном, быстром темпе. Снег хлещет, забивая восприятие. И лишь тихенькие, чуть слышные всхлипы, заставили уши слышать. Замер. Ни шагу сделать не могу. Она плачет? По моей вине?! Обернулся и рванул назад! Смотрю, а по ее ангельскому личику стекают капли влаги. Опустила глаза на заснеженную землю. Такой сволочью я не чувствовал себя ещё ни разу за жизнь!

Подбежал, и прямо перед нею споткнулся. Гулко падая, приземлился более-менее удачно, на колени. Поднял на нее виноватый взгляд. Какие же у нее глазища… Небо! Чистое небо… И оно, небо, плачет из-за меня…

— Прости. — Опустил голову, низко, и вязаный шарф мазнул по сугробу. — Прости меня! За всё! — она приоткрыла губки, хотела что-то ответить. Но, я не стал дожидаться. Слабовольная челядь… Убежал. Поднялся неоковырно, и убежал прочь, всё дальше и дальше скрываясь с глаз белокурой лебёдки…

*********************

— Привет, Дим. Быстро ты. Ждала тебя не раньше, чем к ужину. Как сходили? — Полным отчаяния взглядом посмотрел на повариху, придвинувшую мне пирожок с, судя по запаху, мясной начинкой. Отвёл от себя лакомство, нет аппетита, и плюхнулся на шаткую табуретку, нервно захрустев костяшками. Она все поняла… Что-то случилось. Что-то страшное… — Рассказывай, приятель. — Тяжело вздыхая, Тамила Сергеевна со всей серьёзностью на меня уставилась, сминая ободок фартука.

Делать нечего… Предчувствую, что, чтобы я сейчас не сказал, хуже уже не будет. Сделанного не воротишь, остаётся лишь собирать плоды.

— Вы знаете, мальчика, из знати. Владимир зовут. Фамилию и отчество не знаю. Та ещё выскочка, если это определение можно принять за характеристику.

Женщина тяжело вздохнула, округлила испуганно глаза, и звонко всплеснула в ладони, чем отбила и самую крохотную надежду на благоприятный исход.

— Владимир?! Ты сказал, Владимир?! Парень! Во что ты вляпался?! — Тональность переросла на крик, а я начинал из себя выходить.

— Да что он за фигура такая, что его боятся по всей окрестности?! С виду не старше, чем я, а уже вон сколько чести!

— Замолкни, дурень! Не ведаешь, что говоришь! — Истерично поучала, стирая выступившую испарину со лба. — Владимир — единственный сын Рубина Александра Йосиповича. Этот человек не просто носитель знатной фамилии! Он — близкий друг и советник короля! И это его отродье… — Брезгливо поморщившись, женщина еле сдержалась, чтобы не проронить ещё больше неуместных эпитетов. — Не просто так задирает нос до неба! Не только селяне и простой люд! Он позволяет себе унижать даже высокородных! Ничего и никого не боятся! Даже Златушку нашу по чем ведал обижал… Она из-за него в школу первый год ходить не хотела! А тебе так и вовсе… Перейди дорогу — жизнь поломает!

— Да понял я… — Это мне было ясно ещё в момент, когда занёс кулак над его зазнавшейся физиономией. Я на себе уже и так крест поставил. Другое дело… — А что он Злате жизни не даёт? Она ведь тоже из аристократии. Чем не угодила?

— Фуууууф….
– потирая устало виски, Тамила Сергеевна грустно на меня посмотрела. Даже показалось, или, на самом деле, слезу невзначай упустила. — Дело всё… В её покойной матери.

Уставился. Приоткрыл рот, рвано глотая воздух.

— Дело в том… — Осмотрелась по сторонам, будто кто-то мог услышать. Но в кухне были только мы вдвоем. — Мать девочки из простолюдинов. Об этом не распространялись. Одни сплетни… Однако и их бывает достаточно, чтобы смешать человека с грязью. А Владимир, не как никто другой, умеет и любит это недоброе дело.

Шокирующее откровение перебил стук в дверь. Створка распахнулась и на пороге показался посыльный.

— Драсьте! — Запыхавшись, парень снял с себя шапку и утер ею вспотевший лоб. — Барин Дмитрия зовёт. Просит поторопиться.

Ну, всё… Началось. Назад пути нет.

Своих не бросаем

Вот она — рождественская ель гостиной. В том доме, где мне позволили прикоснуться к счастью. Вот она — пара золотавых лебедей, кружащих в обнимку на размашистой, пушистой ветке. Вот она, пестрая гирлянда, освещающая теплую, уютную комнату, которую скрасил полумрак и мигающие в нем блики. Большое, мягкое кресло у камина и кружка глинтвейна, которую с периодичностью в несколько минут подносит к губам хозяин имения. Робко вхожу, и становлюсь в полушаге от двери, ожидая дальнейших указаний. Возле, грустно разглядывающего языки пламени в камине, мужчины, устроилась Злата. Нежно поглаживает его по голове, словно успокаивая.