Парадоксы военной истории

Иногда случались и совсем необычные ситуации. На одном из призов оказался матрос, бежавший 10 месяцев тому назад с «Сэмтера». Человека по имени Г. Форест легко опознали, и на следующий день был назначен военный суд. Он состоял из старшего офицера (председатель), второго лейтенанта, штурмана, старшего механика и лейтенанта морских пехотинцев. Должность защитника исполнял капитанский клерк. Суд собрался в кают-компании и приступил к рассмотрению дела Матрос был признан виновным в побеге и приговорен к лишению всего содержания, призовых денег, когорте он ранее заслужил, и «к выслуге первоначального срока без всякой платы за исключением денег на обмундирование и мелкие расходы».

Необычным явилось и взятие с бостонского судна «Валес» в качестве пленных двух женщин и нескольких детей. «Я допустил их в кают-компанию, — писал Семе, — и освободил две каюты. Присутствие женщин и веселые голоса детей придают нашему обществу какой-то семейный характер».

Так или иначе, но плавание через Атлантику продолжалось. Октябрь закончился тем же, чем и начался, — грозной и бурной погодой. «Алабама» находилась еще в 200 милях от американского побережья, когда стало ясно, что от планов показаться на виду Нью-Йорка придется отказаться: 30 октября старший механик доложил, что угля осталось всего на 4 дня хода. Весь его запас был израсходован на борьбу со штормами и преследование призов. Естественно, отважиться на столь опасный шаг без угля Р. Семс не мог, хотя и очень об этом сожалел. Впрочем, захватив 21 приз и уничтожив собственности противника более чем на миллион долларов, он не имел оснований быть недовольным результатами своего трансатлантического плавания, и 5 ноября Семс принимает решение повернуть на юг. Обойдя Бермудские острова, он идет на Мартинику. Здесь с углем и припасами его должна ожидать «Агриппина». 18 ноября 1862 года — ровно через 17 месяцев после своего первого посещения Мартиники на «Сэмтере» — Семе снова вошел в знакомую гавань. «Агриппина» ждала его уже 8 дней. «Вдобавок к этим драгоценным для нас запасам она привезла и письма офицерам, получившим таким образом после трехмесячного перерыва первые известия из дома и от друзей».

Визит на Мартинику был связан с попыткой бывшего беглеца Фореста взбунтовать команду. С этой целью, тайно сойдя с корабля, он возвратился на шлюпке с «порядочным запасом крепких напитков, которые и раздал команде, всегда склонной по приходе в порт к хорошей пирушке». Результатом явился бунт, который мог бы иметь серьезные последствия, не прими командир срочных мер. «Лишь только он узнал о возмущении команды, как тотчас пробил тревогу и приказал трезвым людям схватить бунтовщиков. Закованные в цепи и облитые многими ведрами холодной воды, несчастные скоро пришли в разум, порядок был восстановлен». Что же касается Фореста, то в ожидании повторного суда его «держали по два часа на крюйс-салинге и по два часа внизу». Но суд пришлось отложить.

На следующий день после прихода на Мартинику на горизонте показались «звезды и полоски». На сей раз это был сильно вооруженный пароход «Сан Фасинто». В гавани он появился рано утром, и «Алабама» тотчас начала готовиться к бою. Первое, о чем позаботились — это о деньгах. Для их сохранения, на случай если завяжется бой, не обещавший ничего хорошего, к местным купцам на берег был отправлен офицер. Считая, что положение у «Алабамы» безвыходное, за сохранение денег купцы запросили слишком высокие комиссионные — 5%. Однако от боя пришлось отказаться. Когда внимательно рассмотрели вошедший пароход, то увидели на нем 14 орудий: двенадцать 68-фунтовых пушек и два 11-дюймовых поворотных орудия. Противник был слишком силен, чтобы «Алабама» могла рисковать. Как только купцы это поняли, они сами явились на корабль, значительно сбавив свои комиссионные, но было поздно. Момент был упущен и им пришлось возвратиться с пустыми руками. Между тем местное начальство заволновалось. Чтобы исключить какое-либо нарушение нейтралитета их порта, на «Сан Фасинто» была отправлена шлюпка со строгим предупреждением или встать на якорь и в таком случае выжидать в порту 24 ч после ухода «Алабамы», или выйти в море и крейсировать там за пределами территориальных вод. «Сан Фасинто» предпочел последнее. Медленно развернувшись, он вышел в море и продолжал ходить взад и вперед перед входом в порт. Северяне явно надеялись перехватить «Алабаму», в случае если она отважится выйти. Почти одновременно к борту «Алабамы» подошла французская канонерская лодка. Она была готова вмешаться, если между противниками возникнет столкновение. «Ее капитан и офицеры были очень любезны. Они предлагали нам свою помощь и показывали на карте, как лучше избежать неприятеля».

С наступлением сумерек приготовления были окончены. Деньги, которые купцы Мартиники упустили из своих рук, отправили с «Агриппиной» в Ливерпуль, запасы первой необходимости были приняты. С погашенными огнями, с расставленными у орудий людьми «Алабама» бесшумно снялась с якоря и осторожно стала пробираться в море. Все ожидали немедленной атаки. «На палубе не было произнесено ни одного слова. Молчание было так глубоко, что даже тихие удары винта казались ударами грома». Однако время шло, но никаких признаков «Сан Фасинто» не было. Менее чем через час после выхода «Алабама» была уже вне опасности. Не подозревая о бегстве своего противника, «Сан Фасинто» еще четверо суток «караулил конюшню, из которой лошадь давно была искусно уведена».

Но принять все запасы с «Агриппины» так и не удалось. В связи с этим встречу с ней назначили у острова Бланкилья, что у побережья Венесуэлы. Туда Семе и направился. Подойдя к острову, в одной из пустынных бухточек заметили на якоре судно. С приближением «Алабамы» оно подняло «звезды и полоски». Рядом стояла и «Агриппина». Посланная шлюпка выяснила, что это китобойная шхуна «Клара». Взять ее и сжечь было очень соблазнительно, но это явилось бы нарушением нейтралитета. Шхуну решили не трогать, о чем к величайшей радости и сообщили ее шкиперу. Однако чтобы шхуна не ушла до ухода «Алабамы» и не сообщила о ее присутствии, шкиперу было приказано каждый вечер с заходом солнца являться на крейсер и оставаться там до утра, после чего он мог возвращаться на судно и заниматься своими делами.

В среду, 26 ноября, все погрузки закончились, и «Алабама» снова была готова к продолжению крейсерства. Однако прежде чем проститься с Бланкильей, предстояло еще наказать Фореста, пытавшегося взбунтовать команду и доставившего с этой целью на судно крепкие напитки. Снова состоялся суд. «На этот раз дело было столь ясно, что после непродолжительного совещания Г. Фореста приговорили к лишению всех призовых денег и постыдному изгнанию с судна. Для оглашения приговора команду собрали на верхней палубе». После короткой, но выразительной речи капитана преступнику было объявлено, что он исключается с конфедеративной службы с пятном бесчестия. Фореста посадили в шлюпку и свезли на берег.

Между тем «Алабама» продолжила свое плавание в водах Вест-Индии, так богатых призами. Пройдя проливом Мона, она обогнула Сан-Доминго и после непродолжительного крейсерства в Атлантике через Наветренный пролив между Кубой и Сан-Доминго снова вернулась в Карибское море. Ее дальнейший путь лежал в Мексиканский залив. Карибское море — это не Северная Атлантика. Плавать здесь одно удовольствие. Не случайно в дневнике Семса появляются записи: «Среда, 3 декабря. При прекрасной и ясной погоде мы крейсируем сегодня в проходе между Сан-Доминго и Кубой. Заставил два нейтральных судна показать свои флаги, а в полдень пошел к восточной оконечности Кубы... Пятница, 5 декабря. Прекрасное утро с необыкновенно прозрачной атмосферой. Видно западное побережье Гаити, хотя остров и отстоит на 90 миль. В это прелестное утро я чрезвычайно наслаждался пением нашей канарейки. Этот маленький пленник взят нами с одного из китоловов. По временам ранним утром я воображаю себя в жасминной беседке, вдыхающим аромат цветов и упивающимся звуками диких певцов, столь обыкновенных на нашем дорогом юге».

Ночной бой с «Гаттерасом»

Рождество и новый, 1863-й, год «Алабама» встречала в уютной бухте одного из крохотных необитаемых островов архипелага Аркас в южной части Мексиканского залива. «Вот уже второе Рождество, — записал в дневнике Семс, — как мы оставили наши семейства и ушли на «Сэмтере». В прошлом году в этот день мы боролись со штормом в Северной Атлантике у Азорских островов. Теперь уютно стоим у Аркасов. Команда празднует Рождество на берегу. Она просто бегает по острову, находя в этом большое удовольствие. Вчера я тоже в первый раз после того, как оставил Ливерпуль, съехал на берег. За прошедшие пять месяцев на берегу я жил всего семь дней. Перед заходом солнца побродил по острову, бакланы составляли мне компанию, шум бурунов заменял музыку, а сыпучий песок — мостовую. Во время прогулки по пустынному острову мои мысли были направлены к моей дорогой семье. Единственный признак праздника на судне — это чарка рома, которую ревизор выдал каждому члену команды».

Мысли Семса были заняты не только Рождеством и воспоминаниями о семье. Северяне собирались высадить под Галвестоном десант. Газеты Соединенных Штатов писали об этом давно. Знали об этом из прессы и на «Алабаме». Мысли о новой операции и занимали Семса. Судя по газетным публикациям, экспедицию северян планировалось отправить под конвоем одного или нескольких военных кораблей, но сам десант должен был идти на транспортах. На «Алабаме» считали, что если ей удастся отбить транспорты от кораблей охранения и выйти победителями, то можно рассчитывать на приз, во сто крат более ценный, чем хлеб или масло, которым они могли разжиться у купеческих судов. Впрочем, если учесть, что к этому времени все побережье Соединенных Штатов уже надежно блокировалось кораблями северян, то идти на прорыв блокады одному крейсеру, да еще с намерением отбить у неприятеля десант, было делом отчаянным. Противнику это и в голову не могло прийти. Как говорится, «Алабама» шла надело, которое сам Семс определил одной фразой: «Быть или не быть».

Тем не менее решение было принято, и 5 января «Алабама» покидает уютную якорную стоянку. Пять дней упорного плавания под парусами на север при устойчивом противном ветре, и вскоре она у цели. «В полдень, — пишет Семс, — наше место определилось в 30 милях от Галвестона. Я держал прямо на него, рассчитывая засветло увидеть эскадру противника. Будучи не обнаружен им, планировал встать на якорь, дождаться темноты и с восходом луны атаковать транспорты. Однако из-за невнимательности наших наблюдателей на салингах мы подошли к берегу так близко, что противник увидел нас раньше, чем мы его. На рейде стояло три судна. Один из них был наш старый приятель «Бруклин», гнавшийся за нами, когда я был на «Сэмтере». Через полчаса мне доложили, что один из пароходов снялся с якоря и держит прямо на нас». «Алабама» сразу легла на обратный курс и начала удаляться от берега. Противник следовал за ней.