Параджанов

Пройдя через многие лишения и войны, он наконец занялся торговлей и теперь, разбогатев, стал хозяином каравана Осман-агой.

Неужели такие же испытания ждут Дурмишхана, и теперь его черед брести тропой изгнанника?

«Дорога судьбы» — гласит название новой новеллы. А то, что судьба весьма переменчива, Параджанов испытал в полной мере и сейчас показывает ее невероятные контрасты.

Дурмишхану уготовано иное испытание… На него обрушиваются — дары судьбы! Осман-ага готов принять его как сына. Осман-ага вместо отнятого коня дарит ему лучшего скакуна из своего каравана и богатые одежды.

— Новый халат! — радостно восклицает Дурмишхан. — Ты даришь мне новое платье!

Здесь снова противопоставление реакции Вардо, не принявшей новую одежду, весьма очевидно. Иные у них тропы, иные судьбы… И все это предстает перед зрителем в полной мере, когда караван прибывает в ослепительный и великолепный порт Гуланшаро…

Ранее мы говорили, что этот город возник благодаря фантазии Шота Руставели и описан им в поэме «Витязь в тигровой шкуре». Сейчас на экране этот мистический город возникает в версии Параджанова.

Многое говорит эта одна из самых интересных по изобразительному решению новелл фильма, рассказывающая о драме двоеверия, пережитой Грузией. Вспомним, что аджарцы — это грузины, принявшие мусульманство.

Итак, перед нами свободный порт — Гуланшаро! Распахнутые настежь ворота страны. Товар за товаром, бочка за бочкой вкатываются сюда. Флажками всех цветов машут послушные, как оловянные солдатики, матросы. Театр марионеток, заводная игрушка, фата-моргана? Что за странное, ирреальное видение развернул Параджанов? Почему вместе с макетом старинной каравеллы, повисшей в воздухе почти как мираж, здесь же, в порту, далеко не призрачным намеком стоят современные танкеры?

В этой мистерии порта, возникшей почти как балет, как «живая картинка» из сказок Андерсена, ни на секунду не исчезает мысль. Калейдоскопическое видение помогает точнее ухватить целое. Главная цель картины — исследование отступничества, причин конформизма, ренегатства.

Манит, приглашает в открытые ворота город, где так легко потерять свое лицо и свою память, где так заманчиво вступить в забавную игру марионеток, зовущих с одинаковым безразличием и друзей, и врагов. Словно раскрученный вихрем свободно гуляющих иноземных ветров, кружится флюгером канатоходец в своей опасной игре. Опаляет огненным дыханием факир, танцует дрессированный верблюд. Цирк, восточный цирк творит свой праздник в этом порту.

Он словно символ, словно далекая родина ветра, который врывается в этот порт, одурманивает, завораживает своими играми.

Караван-сарай во всей своей пестроте и шуме завершает эту многоцветную ярмарку ислама. Именно он вершит здесь свой бал в открытых воротах страны.

Что можно противопоставить этому обжигающему яркостью красок ветру иной культуры? Шумит город-ярмарка, оглушает богатством, прихотью, выдумкой. Опьяняет тягучим страстным пением.

В пьянящий, завлекающий своим многоцветием новыйгород привез Дурмишхана новыйконь. Так стоит ли держать путь дальше, если так хорошо ему здесь в своих новых одеждах… Может, именно это он и искал?

Далеким воспоминанием (или напоминанием) врывается вдруг неожиданное видение, столь необычное здесь и сейчас…

Суровое каменистое плоскогорье, знакомая бедная церквушка их села. И — словно на полотне Брейгеля — бредущие слепцы. Откуда они идут? Зачем даже в слепоте своей держат путь к храму. Слепые, и все же не сворачивают с пути. И, подойдя и прислонившись к его стенам, заставляют заголосить, запричитать колокол.

Нет, поздно… Не дошел его зов.

Праздник пришел к Дурмишхану! Все, что любо его сердцу, теперь рядом, близко.

Как символ этих «новых игр» в его руке возникает алая подушка, с которой он играет как мячом. Здесь стоит вспомнить тему лукавых игрищ и «золотой шар» в «Цвете граната», такое же упоенное наслаждение мирскими утехами.

Сладкие сны будут сниться Дурмишхану на этой алой подушке. Растает, улетит в этих снах забвения и суровое плоскогорье, в которое вросла всеми своими корнями бедная деревушка со своим скромным храмом. Растает, улетит и его первая любовь, ненаглядная Вардо. Все теперь у него другое!

Новый город, новые одежды, новая любовь и новая вера…

Все на ту же знакомую нам сценическую площадку, где началось действие фильма, влетает радостный Дурмишхан. Гордо показывает окровавленную простыню. Пусть все знают: его жена девственница, она все адаты (законы) соблюдала. Танцует радостно Дурмишхан. Набрасывает на себя новые одежды, новый халат…

Но странное дело — на этом одеянии, как раз там, где сердце, большая дыра. Где твое сердце, Дурмишхан, куда улетело? Но зачем человеку, у которого новая богатая жена в новом богатом и нарядном городе, думать о каком-то вздоре?

Кто-то все забывает, а кто-то все помнит… Кто-то упивается всем новым, а кто-то бережно перебирает каждую деталь прежней жизни.

Вардо все помнит, Вардо все хранит в памяти… И свое пророчество: «Ты не вернешься!» И клятву Дурмишхана: «Я вернусь!»

Трижды, почти в одном ракурсе, поворачивает Вардо голову. Смотрит в упор. Ищет? Надеется? Зовет?

Так начинается новелла «Молитва», в которой разворачивается тема Вардо. Еще одна башня, еще одна конструкция в возводимой Параджановым «крепости».

Вардо отправляется на поиски Дурмишхана, она ищет свою первую любовь. Вардо не нужна новая страсть. Всюду — на горных тропах, в заброшенных селениях, на ярмарках и базарах — ищет Вардо свою любовь. Трижды приносит она жертву: голубя — святой Нине, петуха — архангелу Гавриилу, овцу — святому Давиду. Все напрасно, не принимается жертва, нет Дурмишхана… Ушел, ускакал, растворился, как в забытом сне.

Но только не для Вардо. Нет для нее ни старой, ни новой любви, есть только одна любовь — вечная.

Испробовав все средства, Вардо решает обратиться к мистическим силам и идет к старой гадалке. В простом медном тазу, наполненном холодной водой, видит она Дурмишхана. В холодной воде открыл он горячие объятия новой любви. Все знакомо Вардо — поза, жест, голос…

Мизансцена в деталях повторяет его прощание с Вардо. Даже клятвы те же, но… для другой. В чужом городе, в чужой одежде, в чужой вере забылся Дурмишхан…

Раскачиваются Вардо и старая гадалка как один маятник. Связаны они одной нитью, одна страсть, одна плоть они сейчас.