Парагвайский вариант. Часть 1

Ночевать гостей растащили по поместьям. Тшуди, разумеется, отправился в дом губернатора, а вот Солано отправился гостить у богатейшего из местных плантаторов — Жозе Мария Монтейру. Его фазенда начиналась прямо в черте города и была старейшим здесь хозяйством. Жилище плантатора представляло собой целый квартал из десятка построек. Среди них для гостя нашёлся опрятный маленький флигель.

— Надо только привести его в порядок, — улыбнувшись, пояснил хозяин и отдал соответствующие распоряжения. — А пока не желаете перекусить перед сном? Думаю, нормально поесть вам не дали.

Монтейру, конечно, был прав. Все эти разговоры с дамами оставили Солано полуголодным. И он не отказался от трапезы в компании семьи плантатора.

Прислуживала за столом очень необычная рабыня. У неё было странное сочетание белой кожи и откровенно африканских черт лица: широкий нос, полные губы, кудрявые волосы. Увидев изумление гостя, довольный впечатлением хозяин пояснил:

— Я купил её мать уже беременной в числе прочих рабов лет двадцать назад в Ресифи. Когда Жануария родилась, я так удивился. Мать не знает, кто её отец. Или говорить не хочет. Но, по крайней мере, я тут ни при чём, — рассмеялся Монтейру. — А вот у одного моего приятеля, комендадора Феррейра Алмейда с фазенды Санта-Роза рядом с Ресифи, есть бледнокожая рабыня, по внешности вылитая мазомбу (2). Так там вокруг неё такие страсти кипят! Спаси, господи!

Когда Солано вернулся в выделенный для него домик, то обнаружил там посреди комнаты деревянную бадью изрядных размеров. Она была устлана белой тканью и на треть наполнена холодной водой.

Но гость не успел удивиться этому, как в комнату торопливо вошли рабы господина Монтейру и начали поочерёдно сливать в эту бадью кипяток из кувшинов. Бледнокожая рабыня Жануария бойко руководила всей этой процедурой. Она деловито перемешивала воду и проверяла её ладошкой.

— Всё готово, молодой господин, — наконец лучезарно улыбнулась она.

«Конечно, совестно советскому человеку пользоваться подневольным трудом чернокожих и не совсем чернокожих рабов, но… Так хочется помыться по-человечески», — уговаривал свою совесть Иван Долов. И, разумеется, уговорил.

Выставив недоумевающую рабыню, Солано погрузился в бадью. Он мог вполне сидеть в ней, согнув ноги и оставив над поверхностью только плечи. Мыло и мочалка были под рукой, и юноша, просто посидев немного в горячей воде, принялся энергично отмываться от накопившейся грязи.

Но в какой-то момент, когда Солано принялся смывать пену с намыленной головы, кто-то начал ему помогать. Тёплая струя воды полилась сверху на его макушку. Судорожно протерев глаза, Солано обернулся и увидел улыбающуюся Жануарию, голую по пояс.

Жануария улыбнулась, и в её глазах мелькнул огонёк — то ли насмешка, то ли вызов.

— Я помогу, — повторила она, и её руки уже скользили по его спине, смывая пену.

Солано замер. Голос разума твердил, что это неправильно, что он советский человек, но тело будто жило своей жизнью. «Я её не заставлял», — слабо оправдался он перед собой и позволил случиться тому, чего так давно жаждал. Вскоре бочка была забыта, а девушка стонала под напором его молодой, нерастраченной энергии.

Несомненно, у Долова «сорвало крышу» самым натуральным образом. Молодое тело давно уже было переполнено гормонами и неудовлетворёнными желаниями. Но холодный разум попаданца до сих пор успешно обуздывал веления плоти. Но не сейчас. Отпустив вожжи, старик-дипломат перестал принимать решения и только изредка корректировал происходящее и «давал советы».

Прошёл час, другой, а желание у Солано меньше не становилось. Поначалу даже агрегат не терял работоспособности после срабатывания клапана. Ошеломлённая таким напором рабыня сначала вовсю наслаждалась ситуацией, но на исходе второго часа уже начала всерьёз страдать от натёртости и попросила гостя остановиться. Но этот паровоз уже было не остановить, и вскоре девушка узнала, что есть и запасной вариант для любви. Немножко болезненный поначалу, но тоже вполне рабочий.

Проснулся Солано уже за полдень. Разумеется, в одиночестве, но вполне выспавшимся. Болело. Но сожалений особых не было. Наоборот, эйфория от прошедшей ночи напрочь прогнала любые мысли о путешествии и миссии. Хотелось снова ухватиться за чью-то тугую плоть и заставить её издавать стоны, звучащие в его ушах как музыка.

Но поблизости никого не было. Только на столе стоял кувшинчик со свежевыжатым и отфильтрованным соком маракуйи и тарелочка с кукурузными кексами с гуавой, заботливо накрытая от насекомых тонкой тканью.

И бадью уже унесли…

Весь день Солано высматривал белую рабыню, но натыкался только на насмешливые и даже игривые взгляды чернокожих служанок. Господин Монтейру тоже не удержался от нескольких безадресных комментариев на тему «ух, как хорошо быть молодым». Впрочем, главной темой общения были рабы-индейцы с фазенды Луиса Жерарду. После обеда Монтейру сам повёз Солано к этому негостеприимному фазендейро.

— Купить и доставить новых чёрных рабов — это, конечно, и затраты, и морока, — комментировал он, сидя рядом с Солано в пролётке, которой правил старый негр. — Но принудить к труду аборигенов ещё сложнее и часто дороже. Жерарду ещё этого не понял и всё пытается сэкономить таким образом. Не так давно он нанял охотников за рабами, и те привели ему пару десятков краснокожих как раз из тех мест, куда вы плывёте. Не исключено, что удастся подобрать из них полезного для вас проводника.

Луис Жерарду оказался невысоким и невероятно волосатым человеком. Его густая чёрная растительность на лице решительно претендовала на термин «шерсть». Характер у Жерарду тоже был звериным.

Но среди последней партии рабов действительно оказался подходящий человек. Молодой индеец из племени Гуато. Полукочевого народа, жившего в заболоченных районах Пантанала. Они строили лодки и вели рыболовный образ жизни.

— Это мой лучший экземпляр, — рычал Жерарду. — Он тут единственный, кто выучил сотню слов по-португальски. Остальные просто обезьяны тупые. Я не хочу его продавать.

— Сеньор Луис, — улыбался в ответ Монтейру. — Куда они денутся? Выучат чуть позже. Ваши методы обучения не имеют сбоев.

Они оба рассмеялись, глядя на двух привязанных к столбу индейцев.

— Вам предлагают настоящие деньги за ненастоящих работников. Я не вижу причины для отказа, — продолжал Монтейру.

— Двадцать песо!? Разве это настоящие деньги? Раб стоит четыреста! — взревел косматый рабовладелец, и Солано показалось, что он сейчас набросится на них с кулаками. Непроизвольно рука юноши сжала рукоять пепербокса под плащом.

— За здорового молодого негра, — упрямо возразил Монтейру. — У которого родные кусты остались далеко за океаном. Или того лучше — уже рождённого рабом. А ваши дикари всегда готовы удрать. И продать их за пятьдесят песо — уже удача.

— Триста песо!

В итоге бурных торгов сошлись на сотне.

Приобретение было щуплым, испуганным и не производящим впечатления интеллектуала, выучившего целых сто слов по-португальски. Тем не менее с помощью одного из бандейрантов с индейцем удалось объясниться (3).