Паранойя. Почему он?
Шрифт:
Наверное, стоит признать, запретив появляться в своем доме, Долгов выстелил мне дорогу в ад. Мой личный, персональный ад, в котором я каждый день ищу иной смысл своего существования, отличающийся от параноидального желания увидеть, дотронуться, вдохнуть…
Это медленно, мучительно убивает, а так хочется жить. Господи, как же хочется жить! Дышать полной грудью и не знать этой агонии, вот только понятия «жизнь» и «Долгов» вдруг стали для меня синонимами, весь мой мир в одно летнее утро стремительно скомкался, измялся и съежился до настолько ничтожно-малых масштабов, что смог уместиться в одном человеке, и я ничего не могу с этим поделать, как ни
– Все нормально? – тихо уточняет Илья, а у меня внутри щемит от того, что не могу ответить взаимностью такому замечательному парню. Улыбнувшись сквозь подступившие слезы, нежно скольжу ладонью по его щеке и с сожалением шепчу:
– Прости, просто у меня был плохой опыт, поэтому…
– Я так и понял. Ничего, я подожду, - с улыбкой заверяет он и целует мою ладонь.
Кивнув, устремляю взгляд на догорающий костер. Делаю очередной глоток остывшего глинтвейна и втянув прохладный воздух, наполненный ароматом хвои и осени, кутаюсь в лежащий у ног плед – хорошо, если бы не так плохо. Тоска вновь накрывает, словно цунами.
Где он сейчас? С кем? И думает ли обо мне хотя бы самую малость?
На все эти вопросы я знаю ответы, и они причиняют нестерпимую боль. Представляю его в постели с женой, снова слышу эти протяжные стоны Ларисы, и меня, как и тогда, выворачивает наизнанку.
Ненавижу. Боже, как же я его ненавижу! Хотя себя я ненавижу гораздо сильнее. Ведь если быть до конца честной, я отчаянно мечтаю занять место женщины, которой законом позволено прикасаться к нему, стонать под ним, просыпаться рядом, готовить ему завтраки, встречать с работы, рожать от него детей…
Отбросив плед, едва не рычу, задыхаясь от бессилья. Хорошо, что Илья ушел в палатку, иначе подумал бы, что я ненормальная. Впрочем, так и есть – ненормальная: схожу с ума по отцу лучшей подруги, по мужчине, который никогда моим не будет. И на стену лезу от этой недосягаемости, и невозможности что-либо изменить.
Сейчас, когда друзья парами разбрелись по палаткам, особенно плохо. Хочется быть, как они: беззаботно-влюбленной, счастливой и спящей без задних ног. Но вместо этого я со всей силы сжимаю в кармане телефон. Под кожей зудит от желания набрать заветный номер, услышать его голос, и хотя бы на миг, всего на одно-единственное мгновение заполнить эту сосущую изнутри пустоту, а потом сразу же бросить трубку и забыть, будто никогда и не было этой слабости.
Искушение так велико, что я достаю телефон, но набрав номер, застываю. Тошнота подступает к горлу, меня начинает лихорадить.
А вдруг он запомнил мой номер или вообще не удалил? Маловероятно, конечно, но все же…
Нет, не буду звонить, это выглядит жалко. А, впрочем, какая к черту разница, он и так обо мне невысокого мнения! А мне сейчас это необходимо. Всего раз, а потом я снова возьму себя в руки и больше никогда…
Так я торговалась с собой неизвестно сколько, а потом просто нажала на вызов, и весь мир исчез, когда из динамика раздалась громкая музыка, смех и такое до слез нужное, бархатное:
– Алло.
Зажав рот рукой, едва сдерживаю всхлип и перестаю дышать.
– Слу-ша-ю, - нараспев произносит Долгов, а у меня коленки подкашиваются. Сорок семь дней я не позволяла себе даже думать о нем, и теперь это было сродни глотку воды в знойный день.
– Серёга, ну, мы че, играем или нет? – орет кто-то на заднем
фоне.– Подожди, переговорю, - отвечает он и, видимо, уходит куда-то, потому что музыка и разговоры стихают, как и все вокруг, кроме его дыхания. Мы молчим, и я начинаю паниковать, не понимая, почему он до сих пор не положил трубку. Но в следующее мгновение внутри все обрывается, когда он обеспокоенно спрашивает, даже не сомневаясь в том, что это я.
– У тебя всё в порядке, маленькая?
Судорожно втягиваю воздух и еще сильнее зажимаю рот.
«Нет, не в порядке. Слышишь? Н Е В П О Р Я Д К Е! Ты испортил каждую секунду моей жизни: куда не посмотрю, везде ты. О чем не подумаю, снова ты. Я задыхаюсь. Не могу ни есть, ни спать, ни что-либо делать. Всё потеряло смысл. Потеряло вкус, запах, цвет… Я ничего больше не чувствую. Ничего, кроме боли и тоски по тебе.»
– Ты позвонила, чтобы помолчать? – прерывает он мой надрывный монолог. Понимаю, что это до невозможности глупо тешить его эго жалким сопением в трубку, но я просто физически не могу ничего сказать. В горле стоит ком и режет, режет, режет…
«Я не знаю, зачем я тебе позвонила. Мне просто очень плохо. Без тебя плохо: без голоса твоего прокуренного, без улыбки наглой, без глаз твоих синих – пресиних… и весь ужас в том, что какой бы сволочью ты не был, а я все равно тебя люблю. Не хочу любить. Знаю, что нельзя, да и не за что. Но я, как в той заезженной фразе, вопреки всему и всем.»
– Чего ты хочешь, Насть? – спрашивает устало.
«Тебя!» - звучит внутри меня ответ. Звонкий, как пощечина. Однозначный, как лозунг. Необратимый, как пуля. Понимаю, что нужно срочно прекратить этот разговор, пока я ещё до чего-нибудь не додумалась, но сил не хватает.
– Иди к своему мальчику, - бьет Долгов наотмашь, приводя в чувство. – Или найди такого, после которого не захочется звонить женатому мужику.
Я знаю, что он прав. Абсолютно, в каждом сказанном слове. Но все равно не могу сдержать слез. Слишком это больно и унизительно, когда любимому мужчине настолько на тебя плевать, что он сам отдаёт тебя в руки другому.
Господи, ну зачем я ему позвонила? Зачем?
– Не звони мне больше, - словно в ответ на мои мысли жестко припечатывает он.
– Ни к чему это. Ты же умненькая девочка, Настюш, сама все понимаешь…
«Нет, Серёжа, умненькие себя так не ведут. Не опускаются на самое дно, не в силах справится с чувствами.»
– Давай, малышка, иди, - повторяет он уже мягче. – Не искушай предложить другое решение проблемы. За мной, сама знаешь, не застоится.
Я не сразу понимаю, о чем он, а когда доходит…
«П*здец! Ты это серьёзно, Долгов?»
Кое–как сдерживаю шокированный смешок, но тут же одергиваю себя.
А чего ты, блин, ждала? Да любой мужик расценил бы такой звонок, как зеленый свет на трах без обязательств, а Серёженька даже такт проявил – не стал называть вещи своими именами. Но у меня вдруг проскочило: а если бы назвал? Если бы всё-таки предложил?
По телу проходит горячая дрожь, и я с ужасом понимаю, что не сразу отметаю гаденькую мысль.
Это все глинтвейн! – пытаюсь скормить совести не выдерживающее никакой критики оправдание. Наверное, я бы загналась по – полной программе, но тут на бэкграунде у Долгова раздает капризно – томное «Серж» и меня, будто двести двадцать шарахает.
Вот, значит, как…
Похоже, этот кобель времени зря не терял – подыскал себе кого-то. Хотя, чему я удивляюсь? Вот уж что-что, а это за ним точно не застоится.