Парашютисты (Повести и рассказы)

Вот до места выброски, по подсчетам Сыровегина, оставалось уже всего тридцать минут. Потом двадцать. Потом пять. Наконец, ноль целых и ноль десятых…

Парашютист заерзал на своем сиденьи, тщетно разыскивая в артезианских глубинах созвездие «четырех костров», но ничего разглядеть не мог.

«Неужели промазали? Может, он ранен, — встревоженно поглядел Сыровегин на летчика, — уж больно недвижно сидит — истукан, да и только…»

Но как раз в это мгновение над плечом летчика показалась его рука с двумя выразительно растопыренными пальцами. Затем рука на миг скрылась и тут же вознеслась снова — два раза подряд. Пальцы были сложены в нолик.

«Два конца, два кольца!» — чуть было не заорал Сыровегин. И только тут понял, на какой высоте шел самолет: блестки костров казались отсюда булавочными головками. Но их мерцало именно четыре, а геометрия их была идеальной, ошибки быть не могло. Над головой летчика снова, на этот раз повелевающе, взметнулась рука в черной перчатке — «пошел!».

Сыровегин с большим трудом выпростался из узкой кабины, нащупал точку опоры для одной ноги и со всем своим скарбом ринулся вниз головой — в середину прямого угла между фюзеляжем и плоскостью.

Много раз приходилось десантнику прыгать с разных самолетов и с разных высот — с полной боевой выкладкой, с лыжами, с гранатами, с ручным пулеметом Дегтярева и еще бог знает с чем и как, — но такого динамического удара, как этот, ему еще не приходилось переносить. Какие там, к черту, пятьсот килограммов, про которые в инструкциях писано! Ему показалось, что в момент раскрытия купола он весил не меньше тонны.

«Это, конечно, проклятые „аккумуляторчики“, — мелькнуло в голове. — В них все дело. Купол не разодрало, и то слава богу. — Сыровегин поймал взглядом упругий пульсирующий шелк парашюта. — А где же костры? Куда подевались?»

Он развернулся на стропах раза три или четы ре — ни одного костра ни вблизи, ни вдали не было видно. Ни одной искорки…

Но беда, известное дело, одна не приходит. Через несколько минут он почувствовал острую боль в ногах, изловчился, чтобы взглянуть на них, и обмер: бурок не было — сорвались во время динамического удара. Белые вафельные полотенца крутили на студеном ветру последние обороты вокруг ног, чтобы обнажить их полностью и превратить вооруженного до зубов солдата в беспомощное колченогое существо.

Земля из друга парашютиста, встречи с которой он, что бы там ни говорили, всегда ждет с нетерпением, первый раз в жизни становилась врагом. Костры исчезли бесследно, ноги немели от стужи с каждой минутой все больше, самолет растворился в темном небе бесследно…

За время службы в десанте Сыровегин привык приземляться по всякому: на болото, на лес, на снег, на асфальт, на воду, даже на железную крышу (было и такое!), но босыми ногами, да еще с таким грузом, ему предстояло принять матушку-землю впервые.

Второй удар был еще сильней динамического. Долбануло Сыровегина о ствол дерева. Он услышал сперва треск ломающихся ветвей, потом, как ему показалось, — отчетливый хруст собственных ног и ребер. И вдруг все стихло. Только кровь отчаянными толчками била в виски, норовя вырваться из напрягшихся жил. Запутавшиеся в ветвях стропы, на которых завис Сыровегин, тонко поскрипывали на ветру, раскачивая его тело из стороны в сторону.

Сколько он провисел так, бессильный что-либо предпринять? Час? Или два? Или сутки? Он не знал этого. И не мог знать. Лютый мороз, напряжение нервов, усталость, отчаянная боль сделали свое дело. Он потерял счет времени, все, что окружало его, стало меркнуть, куда-то уходить и наконец исчезло.

Первый свет, который увидел, придя в себя, Сыровегин, был призрачен и слаб — четыре малиновых звездочки вспыхивали и гасли перед его глазами. Вспыхивали, гасли, но их было ни больше ни меньше как четыре, черт возьми! Да, да! Одна, вторая, третья… А где же четвертая? Вот она! До нее можно дотянуться рукой. Не веря глазам, он простер вперед растопыренные пальцы и почти закричал:

— Созвездие «четырех»?… Неужели?… Два конца, два кольца?…

Малиновые точки заметались, спутались.

— Что, что?… — услышал Сыровегин почти над самым ухом чей-то изумленный и в то же время радостный, сильно охрипший голос. — Что ты сказал?

Другой голос, более спокойный и мягкий, прозвучал тоже где-то совсем рядом:

— Жар у него, оставь человека. Молотит незнамо что.

Сыровегина от этих слов передернуло:

— Сам то ты молотишь! — Он попробовал приподняться на локтях, но боль в пояснице повалила его обратно.

В следующее мгновение, приглядевшись, Сыровегин увидел перед собой в полумраке не малиновые звезды, а самые обыкновенные огоньки цигарок, которые усиленно раскуривали, склонясь над ним, какие-то люди. Терпкий, родной, с детства, знакомый запах махорки шевельнул ноздри.

— Надо же!.. — с облегчением вздохнул Сыровегин. — К своим угодил? Так, что ли?

— К кому же еще? Как чувствуешь?

— Я-то?

— Ты самый.

— Ничего, вроде бы. Ноги вот только. И еще поясница. Мне партизаны нужны. Срочно свяжите меня с партизанами! Это что за землянка? Где я?…

— Все в порядке, парашютист! — Охрипший человек положил свою руку на лоб Сыровегина: — Летчик твой только поторопился малость. И скорость ветра не учел. Целый день искали тебя. Что за дьявол, думаем, бурки черные приземлились — сперва одна, потом и вторая, — а самого след простыл. Весь лес прочесали вдоль и поперек, снежинку всякую перевороши ли — ума приложить не можем, куда ты девался.

— Нашли, значит, бурочки? Это хорошо! — Едва заметная улыбка шевельнула впалые, обросшие щеки Сыровегина. — Ну а меня где же черти носили?

— Мы уж лесные жители, а ты из лесных лесной! На сосне! Почти на самой макушке. Завис на постромках и замерзаешь себе преспокойно.

— Не на постромках, а на стропах, — ревниво поправил Сыровегин.

— Ну, если ты нас политграмоте начинаешь учить, стало быть, действительно тебе малость полегче, — засмеялся хрипатый. — Рассказывать дальше?

— Давай. Аккумуляторы целы?

— Все цело и невредимо. Один ты подкачал.

— А тол? А бикфорд?

— И тол, и бикфорд.

— А диски?

— Все, говорят тебе, в полной сохранности.

— Это хорошо! — Улыбка опять пробежала по лицу Сыровегина.

— Очень даже прекрасно, — отозвался хрипатый. — Вот бы еще ноги твои подлатать. Но с ногами дело хуже, с правой особенно.

— Брось! — одернул его кто-то из темного угла.

— Ничего не брось! Мужик он, вижу, крепкий. Все должен знать и все выдюжит. Одним словом, ноги того… Как бы чего не вышло… Доктор нужен. Как только рацию нашу наладишь, мы срочно будем переправлять тебя обратно. Из тыла в тыл. Наладишь?