Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Парень из Сальских степей
Шрифт:

И тут я сморозил глупость. Вместо того чтобы немедленно смыться, я решил ненадолго остановиться в этом селе. Для себя я снял комнату, а Кичкайлло устроил на лесопильне. «Немножко передохнем здесь, — рассчитывал я, — заведем знакомства, установим контакты, а дальше, может быть, и поездом двинемся». Однако неделю спустя прибыло гестапо, и меня забрали в Хелм, а оттуда перебросили в Замок в Люблине.

Три месяца я просидел в камере с Добржанским и несколькими крестьянами из Пулав. Допрашивали меня два раза, били, заставляя признаться, но в чем признаться — этого они сказать не могли. Я был для них заключенным, не имеющим дела, просто подозрительной фигурой. В конце концов

меня вместе с другими выкинули в Майданек.

Вот так я и торчу здесь: Юрий Леонидов, польский гражданин русской национальности, по профессии врач, подозреваемый в… Да кто их знает, что они там в шрайбштубе написали против моей фамилии!

Что я советский военнопленный, бежавший из Коморова, а потом дуданский и подлясский партизан, — об этом знают только двое картофельщиков с кухни третьего поля, которые были в Коморове. Ну и ты теперь тоже знаешь о Владимире Дергачеве всю правду.

Что с Кичкайлло? Кичкайлло, милый мой, шел за мной от тюрьмы к тюрьме, кружил под стенами, как волк, слал весточки в камеру. Как я его ни убеждал, как ни упрашивал не губить себя без толку — ничего не помогало. Только когда я объявил голодовку, он подчинился моему приказу и пошел в Пущу.

А посылки, которые я получаю, шлет его зять из Ломжи. Из запеченных в хлеб записок я знаю, что Кичкайлло лютует в Беловежи, а Станиш — в Дудах. Как подумаю о них, у меня на душе светлей, веселей как-то делается. И дети… Дети здоровы.

Знаешь, больше всего я бы хотел сдержать данное им слово…

Это все, что я хотел здесь рассказать вам о дружбе тех времен, о парне из Сальских степей.

— А как же все окончилось? — спросите вы. Как окончилось — этого я не знаю.

Вскоре после той ночи, под самую пасху (это была пасха 1944 года) нас всех вывезли из Майданека в Освенцим.

Там мы попали в Биркенау, на поле «А». Я — в седьмой барак, он — в пятнадцатый.

Дни пошли своим чередом, как и положено в лагерях, и в них не было ничего интересного.

Но в июле главный немецкий врач объявил, что заключенные, которые болели когда-либо малярией, должны зарегистрироваться у него, после чего их вывезут в лагеря, расположенные в горной местности, где нет комаров и малярии.

«Русский доктор» вспомнил, что когда-то, в студенческие годы, хворал малярией. Он зарегистрировался. Зарегистрировался также и наш общий друг Добржанский, прекрасный человек, стыдившийся своего имени Адольф, агроном из Пулавы, неутомимый организатор агрономических кружков. Он никогда ничего общего с малярией не имел, «но раз идет доктор, — заявил он, — пойду и я».

— Что ты делаешь, Владимир! — убеждал я доктора. — На кой леший лезешь в этот транспорт? Гитлеровцам поверил?

— Поверить — не поверил, — ответил он, — но думаю, что хуже, чем здесь, вряд ли где будет. Лишь бы только отсюда вырваться. Хватит с меня дыма крематорного! Дымят и дымят трубы прямо против барака и днем и ночью. Я тебе говорю: хуже не будет! Газом-то нас не уморят. Прошли времена, когда политических травили газом. Гитлеровцы теперь думают только о том, как бы спасти свою собственную шкуру…

И верно: союзные войска открыли второй фронт, заняли Францию, Люблин пал, Красная Армия брала приступом Майданек… В главной ставке Гитлера группа генералов устроила на него покушение… Трещала и разваливалась на куски Третья империя!

С песней и верой в близкое освобождение покидала Освенцим колонна из двух сотен «маляриков». Вышла она за ворота, и слух о ней пропал.

Может быть, погиб «русский доктор» в каком-нибудь из лагерей — сгорела еще одна жизнь, чтобы потом кучкой пепла просыпаться из желтого лукошка на бесплодные

бранденбургские пески.

Пусть тогда останется после него эта повесть.

А может быть, он строит заново исследовательский институт в прославленном городе, подымающемся из руин, как наша Варшава. И 'семья ждет его вечером обедать.

Пусть же тогда долетит до него мой голос: «Отзовись, напиши, Владимир Лукич!»

Я, мои дорогие, говорю так, как есть: «Не знаю».

Знаю только, что, шагая мимо в сомкнутом ряду колонны, он сорвал с головы полосатый берет, помахал мне рукой: «Счастливо оставаться, Игорь!» — и снова, юношеским шагом, с ясным и смелым лицом пошел за горы высокие, за моря далекие — беспокойный веснушчатый паренек.

Послесловие автора

Эту повесть я написал в 1947 году, а сейчас май 1957.

Юбилей?

Нет. Нашелся герой.

В письмах, которые я получал и продолжаю получать, читатели прежде всего спрашивают, подлинная ли это история и что сталось потом с доктором Вовой?

Об этом мы сейчас поговорим, но сначала установим личные данные и местопребывание доктора Дергачева.

Сколько раз меня ни спрашивали о нем в письмах или на авторских вечерах, я не мог добавить ничего, кроме того, что написал в заключении книги: «Я, мои дорогие, говорю так, как есть: «Не знаю». В глубине души я был убежден, что его нет в живых. Ведь книга дважды читалась в Польше по радио. «Если не он, — думал я, — то хоть кто-нибудь из родственников или знакомых услышит, отзовется». А так как не было никаких откликов, значит… По радио было передано специальное объявление, и снова ничего. И не вернулся ни один человек из группы «маляриков», которых в августе 1944 года вывезли из Освенцима. Во всяком случае, мы не слышали, чтобы уцелел хоть кто-нибудь.

Но вот я получил от Бориса Полевого, чья книга «Повесть о настоящем человеке» вам хорошо известна, два тома Сергея Голубова — «Когда крепости не сдаются». Это — написанная на основе собранных документов беллетристическая биография генерала Дмитрия Карбышева, о котором я писал в «Парне из Сальских степей». Он выступает как Карбасов в главе «История непреклонного генерала». Однако о его дальнейшей судьбе мне ничего не было известно, и лишь из книги Голубова я узнал о том, что Карбышева вывезли в Маутхаузен и там, в 1945 году, Морозной февральской ночью его до тех пор поливали во дворе тюрьмы из резиновых шлангов, пока он не покрылся ледяной коркой и не замерз. Теперь он Герой Советского Союза, а мемориальная доска в Маутхаузене рассказывает еще об одной мученической смерти.

Вновь ожили воспоминания тех времен, наши беседы, четырнадцатый блок, доктор Вова… Мне захотелось найти хотя бы его семью, друзей, послать им книгу. Пусть они узнают, что память о нем не утрачена.

Я написал об этом Борису Полевому, посылая ему в подарок «Парня из Сальских степей». Я рассчитывал, что в силу занимаемого им поста в Союзе Советских писателей он сумеет как-то дать этому ход.

Таким образом начались поиски, но, несмотря на все усилия, они ничего не давали. Никаких известий.

А в это время переводчица русского издания Зинаида Шаталова привязалась к герою книги, и ей не давала покоя мысль о том, что он, может быть, жив. Она решила отправиться в Сальские степи. Это было весьма романтические путешествие.

Словом, после долгих мытарств по старым следам героя, теряя и вновь находя их, она добралась наконец до поселка Цимлянского, находящегося на Волго-Донском канале. И вот однажды на рассвете, около четырех утра, меня разбудил звонок телефона.

Полусонный, я поднял трубку, услышал:

Поделиться с друзьями: