Пари на красавицу
Шрифт:
– Да нет. Ты не так поняла…
– Да так я поняла, так. Ты больной озабоченный полудурок. Иди лечись.
Подхватываю вещи и болтающуюся на спинке стула сумку, рывком подрываясь из-за стола. Не буду ждать Анику с Борькой, догонят. Нахрен. От дебилов нужно держаться подальше. Вдруг это заразно и передаётся воздушно-капельным.
Нифига. Догоняет. Слышно, как топают по глухому полу коридора его найковские кроссы в три моих зарплаты. Приставучий мажоришка.
– Мальвина, стой! – из принципа игнорирую. – Мальвина! Параша… Тьфу, блин, прости… Покровская!
Торможу,
– Параша – это то, куда я засуну твою башку, если ещё раз так меня назовёшь!
– Ладно, ладно. Прашечка, так лучше?
– Не лучше. Зови по фамилии. Это раздражает меньше всего.
Прасковья, Праша, Прашечка… Параша, чтоб её. Мамочка у меня огонь. Знала, как подгадить доченьке. Мне, конечно, очень приятно, что меня назвали в честь покойной прабабушки, но это имя в наше время как объявление на лбу крупными буквами: «тренировка чувства юмора, стеби сколько душе влезет. Грустный ослик всё вывезет. Выбора нет».
Народ и отжигает в меру своей соображалки. Самое распространённое конечно же: «Девушка Прасковья, из Подмосковья…». Каждый второй доморощенный ловелас считает своим долгом спеть эту серенаду. Но Глеб пошёл дальше и оказался ещё оригинальней, сыграв на других нотах. Мальвина, блин. Сам ты Буратино, поленом бы тебя по роже.
– Окей, Покровская, – примирительно вскидывает руки Глеб. Какой покладистый. Это потому что ему от меня что-то надо. Но надолго его не хватит. Снова начнёт обзываться. Собственно, одна из причин, почему он меня так раздражает. Я его не трогаю, хрен ли меня касаться? Хорош ж всё было! Год жили – не тужили, обоюдно не вспоминая друг о друге, зачем портить идиллию? – Выслушай всю ситуацию, – меня подзывают поближе в духе: тсс, иди чё покажу. Класс. Будто я первоклашка, а он педофил, приманивающий меня конфеткой… И видимо я первоклашка. Потому что подхожу.
– Ну давай, вещай свой гениальный план, – милостиво разрешаю я. – Я настроила локаторы.
– Ты ж с сестрой своей не ладишь.
– Это вопрос или утверждение?
– Утверждение. Но вопросительное. Так как?
– Ну… допустим у нас контры.
– Контры? Да вы друг дружку не перевариваете.
Это так заметно? В универе мы почти не пересекаемся. У неё своя компашка, у меня своя. А вот дома, сука, делим на двоих ванную. И это мой личный болючий чирей на заднице. Болючий, гнойный и мерзкий.
– Ближе к делу, товарищ. Ближе к делу, – тороплю я.
– Не хочешь её проучить? Бабы мстительные, я знаю, – ух ты ж, с какой самоуверенностью заявляет. Прям гуру женской психологии выискался.
Вырвавшийся из меня смешок больше напоминает хрюканье.
– Проучить? Подложив под тебя? Всё настолько хреново, что секс с тобой сплошные мучения?
Ага. А вот уж и не такой самоуверенный. Теперь Глеб смотрит на меня, словно мысленно заряжает кольт и лупит пулю точно мне в лоб.
– Можем чуток задержаться на пары, и я, не отходя от кассы, докажу тебе обратное.
Меня только что не передёргивает.
– О, нет. Спасибо. Это тоже самое, что искупаться с бомжами в бассейне.
– Обижаешь.
– Да? А кто не далее, как
на прошлой неделе обучал в подсобке Машку с параллели ораторскому искусству?– Ты имела в виду: оральному? – хмыкает Воронцов. То, что их застали и сплетни быстро разнеслись по универу его мало волнует. Порой складывается впечатление, что его вообще ничего в жизни не волнует.
– Я имела в виду: у меня нет желания пачкаться об твои хламидии. Они ещё не надумали составить петицию?
– Какую?
– Ну типа: долой триппер, требуем абсолютную монархию и полный соцпакет!
В ответ с тяжёлым вздохом закатывают глаза. Ща как в черепе затеряются, потом не найдём.
– Мальвина, у тебя язык без костей!
Какое мудрое наблюдение. Нобелевку в студию.
– Ты учебник анатомии только на разделе половых органов открывал? В языке костей вообще нет.
Глеб нетерпеливо отмахивается, всем видом показывая, что такие детали его мало беспокоят. Мол, это был оборот речи, чего прикопалась?
– Так что по Лерке? – не унимается он.
– А что по Лерке?
– Поможешь?
– В чём?
– Мне нужно её закадрить.
– Стоп. Только что было про койку.
– Это приятный бонус. Но первостепенно надо, чтоб она в меня втюхалась.
Класс. Ещё лучше. Накачать эту клушу снотворным так-то проще, чем искать гипнотизёра.
– А сам что, уже не справляешься? Как же твоё природное обаяние, харизма и мешок денег вместо цветов?
– Скажем так, они её не впечатлили.
– Надо же. Я даже слегка зауважала Лерку. Правда её не впечатляет никто, кроме неё самой, так что не считается.
Моя «сеструндия» (плеваться хочется от этого слова) пусть и дура набирая, но себе цену знает. Она – это не дурочки с потока, у которых при одном виде на Воронцова слюни чешутся и в одном месте течёт… Стоп, не так. Наоборот… А, нет. Всё правильно.
Я согласна, Глеб собой неплох: высокий, смазливо симпатичный, богатый, полный комплект короче, однако.... Но девчат, камон, объективно, он кабелина. Не объективно – просто козёл.
– Ну вот мне и надо сделать так, чтобы для меня она сделала исключение.
– Я похожа на ведьму? Я любовные зелья кашеварить не умею. А тут либо приворот, либо литр водки в одно жало и молотком по мозгам. Чтоб память отшибло и все твои любовные похождения хотя бы за последние пару месяцев забылись.
Воронцов сердито отвешивает мне щелбан. Отблагодарить его в ответ подзатыльником не получается. Уворачивается, зараза.
– Давай помоем тебе рот с мылом? – предлагает Глеб.
Совсем оборзел.
– Себе кое-что другое помой. Половину универа поимел, а теперь хочешь сопливой романтики? Тем более от этой фифы. Да она тебя на три метра не пустит и дихлофосом на всякий случай вокруг обшикается. И правильно сделает.
– Да не упёрлась мне твоя романтика, – ух, сколько недовольства. Как будто его обидела сама мысль, что я допустила эту самую мысль, что ему кто-то может реально понравиться. – Поспорил я на твою Мисс Недотрогу. Последний год, как не воспользоваться возможностью совместить приятное с полезным? Ну так что, ты в деле?