Пари с будущим

Нас убили. Нашу миссию вот-вот расшвыряет в пространстве и времени…

Савитри услышала — замерла. Я начал судорожно просеивать через себя терабайты информации. Сверять, анализировать, безжалостно отбрасывать за ненадобностью, захватывать новые сведения. Миллионы путей разбегались от наших ступней в прошлое. А мне нужно открыть всего один, мне нужен единственный и безошибочный выход — только тогда я выведу нас всех из лабиринта!

И вот одна из смутных картин прошлого стала обретать краски и звуки…

* * *

— Что за сила творила тебя? Ведь ты столь мал, но в каждом сочленении твоем видна божественная гармония… Нет ничего ненужного, лишь то, что необходимо тебе, дабы жить…

И, едва не прикоснувшись к саранче кончиком тонкого хрящеватого носа, юноша вздрогнул. Разглядывая кузнечика, он позабыл о том, где находился.

Что его несколько минут назад пожелал увидеть родитель, он тоже вспомнил лишь теперь, когда тот сам решил спуститься к нему в мастерскую.

— Отец! Простите, я увлекся и… — бросив насекомую тварь в глиняную плошку к остальным образцам и распрямившись во весь свой немалый рост, юнец встретил входящего пожилого синьора. Мужчина кивнул в ответ на его почтительный поклон.

— Отчего Себастьяно клянется, что более не войдет сюда ни за какие блага мира? — с усмешкой спросил синьор, косясь на нечто укрытое полотном в глубине комнаты.

Молодой человек заступил вперед, тем самым преградив ему путь:

— Он поклялся в этом? Ну наконец-то! Себастьяно нечего здесь делать, и я не велел ему входить ко мне. Это все его постылое любопытство…

— Прекрати пугать слуг, сынок! Иначе некому будет следить за домом, всех распугаешь сво-и-ми… — сер Пьеро выковырнул из плошки сухую бабочку шелкопряда, разглядел, дальнозорко отстранив ее на ладони вытянутой руки, и небрежно кинул обратно, — своими изысканиями. Ну и вонь! К чему это все? — он кивнул на полки с валяющимися там и здесь трупами ящериц, змеек, жуков, летучих мышей и прочей нечисти: все они исправно разлагались в июньской жаре, однако юноше, похоже, не было никакого дела до нестерпимого зловония.

Между разговором старший из собеседников бочком-бочком подвигался к спрятанному под тряпицею диску и уже прицеливался ухватить двумя пальцами уголок полотна, чтоб заглянуть под него. Тогда младший, разгадав маневр батюшки, снова встал между ним и мольбертом.

— Простите, отец, это еще не готово для того, чтобы его показывать!

— А Себастьяно?!

— Я прогнал его. Он самовольно снял покрывало.

— И что такого он там увидел, ежели до сих пор бормочет молитвы и клянется Святой Мадонной, что не останется в нашем доме более ни на час?! Раззвонит по всей округе, и потом мне придется обещать двойную оплату этим бездельникам! И то навряд ли окажутся желающие служить у таких безумцев, как мы!..

Воспользовавшись тем, что в своем пылком монологе прижимистый, говоря откровенно, батюшка, жестикулируя, отвернулся, молодой человек возвел серые глаза к потоку и беззвучно помолился своему ангелу-хранителю. Кудрявый ангел по своей привычке лишь лукаво, чуть вкривь, улыбнулся тонкими губами и таинственно подмигнул. Он никогда не вмешивался, если дело не касалось искусства.

— Ну так что же он там увидел, Леонардо? — настаивал сер Пьеро, раздосадованный покорным молчанием сына.

— Уверяю, отец, ничего из того, что наплодило его разыгравшееся воображение. Я всего лишь копирую устройство сих тварей в портрете будущей химеры, — юноша кивнул на засушенных насекомых и рептилий.

— Но они же мертвы, их ловкость уже не видна в полной своей красе…

Молодой художник улыбнулся, вторя своему лукавому хранителю. У Пьеро да Винчи была хватка нотариуса, но сердце поэта. Он всегда понимал великую гармонию всего сущего, и, быть может, при меньшей расчетливости в самом деле мог бы стать служителем лиры.

— Я сначала изучаю их живыми. Просто в неволе они скоро умирают, как бы я ни старался их кормить. Но в мертвом тоже есть неслыханное обаяние неподвижности! Для моего замысла необходимо то и другое попеременно.

— Ах, вот оно что! Ну что же, я дождусь, когда вывеска твоя будет завершена. Только пообещай мне, что я увижу ее первым!

— Обещаю, отец, — с напускной, веселой торжественностью поклялся Леонардо и добавил себе под нос, когда да Винчи-старший уже покидал мастерскую и не мог его слышать: — Во всяком случае, первым из тех, кто имеет плоть и кровь.

Он усмехнулся. Вывеска! Стал бы он стараться ради вывески для какого-то трактира! Это будет настоящий боевой щит, одним своим видом повергающий в трепет врага. Выпад — парирование — уход! Художник бьется кистью! Леонардо прекратил шутливую дуэль и победно воздел над собой свое оружие, а его неосязаемый, но самый первый зритель, покачав головою, с усмешкой отвернулся…

Убедившись, что отец не собирается возвращаться, юноша рывком сорвал покрывало. Еще немного — и картина будет готова. Еще совсем немного, но спешить не нужно. Достаточно ли жуток взор химеры, выползающей из бездны?

Леонардо сложил руки на груди, отстранился, прищурился и для верности еще откинул русоволосую голову, чтобы охватить рассеянным взором весь щит.

И вдруг это случилось снова, теперь уже здесь! Но все в точности, как тогда, в доме матери, одиннадцать лет тому назад…

Пространство заколыхалось, замерцало солнце в окне, воздух задрожал горячим маревом…

…Он видит себя в карете, и хотя этому бородатому старику уже, наверное, лет тридцать пять, или сорок, а то и все пятьдесят — словом, старик, — юноша узнает в нем себя и слышит то, что слышит путник:

— le Cheval de Troie! [22] — кричат на площади.

Десятки арбалетных стрел летят в статую гигантского коня — самого гениального, что когда-либо изваял человек.

22

le Cheval de Troie! — Троянский конь! (фр.)

— le Cheval de Troie! — неистовствуют французские солдаты.

И юноша видит, как старик в карете устало прикрывает лицо рукой, а лошади под свист кнута, храпя, несут экипаж прочь из большого города.

— le Cheval de Troie! Vous devez tirer dans la tete! [23]

Картина быстро изменяется, уходят под землю постройки, и, взмахнув крыльями, фантазия летит на простор, в эти загадочные, подернутые туманной дымкой дали, за холмы и долы, за таинственный горизонт бытия… Словно во сне, слышит юноша всё те же голоса: «Le pere de la Terreur!» [24] Но уже не стрелы, а пушечные ядра язвят гигантскую голову человека неведомой расы, разбивая вдребезги ее каменные черты. И молчаливо взирают на их ярость и на странно одетых иноземных солдат вечные пирамиды сердца пустыни…

23

Vous devez tirer dans la tete! — Стреляйте в голову! (фр.)

24

Le pere de la Terreur! — Отец Ужаса! (фр.).

Леонардо обнаружил себя скорчившимся на низком табурете в углу.

— Мама! — прошептал он, как тогда, и опомнился: уж много времени она живет в лучшем мире и смотрит на него глазами безмолвного хранителя.

Не было сил даже пошевелить рукой, а в груди кололо так, что не вздохнешь. Это случилось опять, и он не понимал, отчего такое происходит с ним, а главное — что оно означает. И еще: неужели он, пятнадцатилетний мальчишка, когда-нибудь превратится в такого древнего старика, как тот, кого он видел сейчас в карете?! Вихрь вопросов пронесся в голове, оставаясь без ответа.