Пари

И даже сейчас, когда речь идет о Кате, мысли о Вике даже почти в невинном контексте за секунды приводят мой член в боевую готовность.

— У меня тут ни хрена связи нет, все сгорело, — пытаюсь оправдать свое скотское поведение, хотя звучит отговорка так себе. Если бы я действительно не хотел, чтобы Катя изводила себя неведением, то грыз бы землю, лишь бы найти возможность сообщить ей, что со мной все в порядке. — Я еще даже в душ не ходил, грязный, как свинья, и воняю примерно так же.

— Ты мудачье редкостное, так и знай, — чуть успокаивается Тихий. — Я тут внизу в гостинице, спускайся — позвонишь Кате, потому что мне на слово она точно не поверит.

Я прислушиваюсь з доносящимся из ванной звукам, но это только редкие всплески воды.

Вика, должно быть, наколотила себе пену до потолка да еще и с разной ароматической херней — она обожала так купаться, часами могла лежать в ванной сооружая из пены разные нелепые конструкции.

— Я сейчас не в состоянии, — мелю первое, что приходит на ум, потому хочется самого себя уебать за то, что придется успокаивать Катю в то время, пока моя голова забита похотливыми мыслишками и член стоит на совершенно другую женщину. — У меня хуйня какая-то на плече. Дали обезбол и меня просто пиздец как рубит. Еле языком ворочаю.

Тихий, само собой, выдает новую порцию эпитетов в мой адрес, но соглашается, что сейчас действительно не лучшее время. Говорит, что сам позвонит Кате, но требует с меня клятвенное обещание, что я отзвонюсь ей в самое ближайшее время, как только оклемаюсь.

Я угукаю и быстро, пока он не придумал новое задание, бросаю трубку. Закрадывается крамольная мысль вообще вырвать телефонный кабель из сети, но вовремя себя останавливаю. Ну это совсем уже какой-то детский сад. От того, что я изолирую нас от внешнего мира, ничего там, за пределами этих стен, не изменится: никуда не денется Катя, по щелчку пальцев не исчезнет наше общее общее прошлое.

Ладно, сейчас нужно сосредоточиться на решении основных проблем.

До открытия банка осталось около часа — достаточное время, чтобы успеть привести себя в порядок. Иду до ванны и вежливо стучу в дверь.

— Что? — как будто даже слегка испугано кричит Вика.

— Может, уступишь мне место?

— Три минуты!

«И кто еще у нас секундомер», — мысленно отвечаю я, навалившись плечом на стену. замираю в ожидании.

Вика действительно выходит почт сразу — распахивает дверь и, видимо не ожидая, что я поджидаю прямо у порога, чуть не налетает на меня носом. Успевает в последний момент выставить руку и только это не дает ей прилипнуть к моей голой груди. Я даже чувствую, как на мгновение ее волосы щекочут мою кожу в районе солнечного сплетения. Тяжелее всего не поддаться искушению и не сгрести ее в охапку, но пока я сражаюсь с собственной похотью, Вика успевает отойти на безопасное расстояние обеими руками цепляется в полы халата на груди.

Она как будто догадывается о направлении моих мыслей, так что приходится демонстративно сунуть ладони в карманы штанов. Чувствую себя при этом максимально херово, потому что это в принципе первая женщина в моей жизни, которая смотрит на меня как на чудовище, от которого не ждешь ничего хорошего.

— Закажи завтрак в номер, — предлагаю я, давая понять, что в данный момент меня интересует только душ и еда.

— Угу, — суетливо соглашается Вика и тут же исчезает в комнате, оставляя после себя только пятна мокрых ступней на полу.

Глава пятьдесят пятая: Лекс

Я за две минуты разделываюсь с огромной порцией скрембла на своей тарелке, пятью ломтиками бекона и двумя тостами, щедро смазанными крем-сыром и какой-то пряной зеленью, а Вика за это время даже не успевает подышать на свою еду. Мы сидим за круглым столиком на маленьком балкончике, куда кроме этого помещается только пара стульев и две кадушки с монстроподобными растениями, которые, вопреки моим предположениям, оказываются настоящими. Вид отсюда, конечно, и близко не тот, что в предыдущей гостинице — просто на соседнюю улицу, дома которой находятся так близко, что кажется, до них можно дотянуться рукой. Но все это время Вика с интересом наблюдает за происходящим внизу, особенно за тучным мужчиной, который выгуливает пару мелких собачонок с приплюснутыми носами. Они такие откормленные, что кажется, будто только поводки не дают им взлететь как воздушным шарам.

— Вик, поешь, — настаиваю я, когда становится понятно, что она не горит желанием притрагиваться к еде. — Будет очень смешно спасись от пожара. Но угодить в больницу с голодным обмороком на следующий день.

— У меня нет аппетита, — со вздохом сознается Вика, откладывая вилку на край стола.

— Не ебёт, — злюсь я и обратно вкладываю вилку ей в ладонь. — Не будешь есть — привяжу и буду заталкивать еду через лейку.

— Ты специально возишь ее с собой как раз на такой случай? — подтрунивает она, но вообще без огонька и прежнего задора. Скорее просто уже выработанной между нами традиции всегда и на все огрызаться.

— Я находчивый — состряпаю из подручных средств.

На это Вика не говорит уже совсем ничего, но после пары взглядов на вилку и тарелку, все-таки разворачивается от стола и, подперев щеку кулаком, с улыбкой разглядывает перекатывающихся туда-сюда на коротких лапках собачонок.

— Всегда хотела собаку, — говорит она как будто сама себе.

Не уверен, что в эту минуту ее вообще заботит мое присутствие или какая-то реакция на ее слова, поэтому держу язык за зубами. Мы пережили не самую приятную ночь в нашей жизни, а стресс у всех выходит по разному. Мне было достаточно шарахнуть пару стаканчиков крепкого кофе и убедиться, что с моей спиной и способностью свободно передвигаться все в порядке, но Вика, кажется, только сейчас поймала откат пережитого стресса. Возможно ей нужно просто выболтать сразу все и не важно, будет она жаловаться на покрасневшие от дыма глаза или рассказывать о своих планах на будущее.

— Сначала хотела овчарку, но у нас с бабушкой места в доме не хватало даже на нас двоих, так что вместо овчарки была старая Герда. До сих пор не знаю, сколько ей было лет, но она как будто всегда была рядом. Вместо игрушки.

Эту собаку я тоже хорошо помню: никогда не видел зверюгу, которая была бы такой же седой, как человек. А еще у нее были очень умные и очень уставшие глаза.

— Потом когда поступила в университет, захотела чихуахуа или болонку. Тогда все с ними ходили, это было модно.

— Это не собаки — это пиздец какой-то, — все-таки не сдерживаюсь и озвучиваю свое честное, но не особо популярное мнение. — Дрожит вечно, как будто сейчас обосрется. Глаза выпученные, нервная, рычит все время.

Вика, подумав, соглашается и продолжает:

— Потом я недолго встречалась с парнем, у которого был ирландский волкодав и я решила, что мне нужна именно такая собака: большая, верная и добрая, как теленок.

— Отличный выбор, — на этот раз соглашаюсь я, хотя об этой породе имею довольно смутное представление. Но в любом случае, хуже той мелкой сумочной тявкалки может быть только какая-нибудь экзотическая ящерица или другая модная рептилия. Все, что звучит как «волкодав» получает от меня автоматические одобрение.

— Ну и на чем ты остановилась? — подталкиваю Вику продолжать, когда пауза опять становится тягостной.

— Английский бульдог. — Она улыбается едва заметно, одними едва дернувшимися вверх уголками губ. — Они такие… Знаешь, как пуфик на лапах. И морды смешные.

— Ага, слюнявые.

— Ну, не всем же быть белыми и пушистыми.

— Я вообще лохматых животных не люблю, но слюни, наверное, не люблю чуть больше, чем шерсть в своем завтраке.

— Ну почему только в завтраке, — снова слегка улыбается. — Я даже питомник нашла. Но решила немножко подождать, морально подготовиться.