Парикмахер Тюрлюпэн

Некоторое время юный герцог де Лаван молчал, уйдя в свои мысли. Потом опять оживленно и приветливо обратился к Тюрлюпэну:

– Я, сударь, буду иметь теперь честь представить вас моей сестре, мадемуазель де Лаван. Вы у нее застанете кое-кого из моих друзей. Она будет очень рада познакомиться с вами.

Глава XIV

Не без смущения, но твердо решившись вести себя по-дворянски во всех отношениях, Тюрлюпэн вошел, рядом с герцогом де Лаваном, в комнату, стены которой были в ошеломляющем изобилии покрыты мифологическими фигурами. Был там и царь Цеорей со своим двором, и морское чудовище, и прикованная к скале Андромеда, и Персей, летящий с облаков для ее спасения. Мраморные изваяния стояли в нишах - влюбленные пары, пастухи и пастушки, обнимавшие друг друга. В кресле полулежала мадемуазель де Лаван, пятнадцатилетнее дитя, худенькое и нежное. Два кавалера, опершись о край стола, стояли перед нею, и у одного из них в руке была итальянская лютня. В глубине комнаты сидел перед камином господин де ла Рош-Пишемэр и мрачно смотрел на тлеющие угли, которые бросали красноватые отблески на желтый атлас его рукавов.

– Клеониса, - сказал герцог де Лаван, - я привел к вам господина де Жослэна, сьёра де Кеткана, дворянина из города Кенпе. Он прибыл в Париж сегодня утром и жаждет с вами познакомиться. Подарите его своею дружбою. Он достоин ее.

– Подойдите ближе, сударь, - сказала девушка, - я рада видеть вас.

С несчетным числом поклонов и сильно размахивая шляпою, вышел Тюрлюпэн на середину комнаты.

– Тирсис! Серила!
– обратилась мадемуазель де Лаван к обоим кавалерам.
– Предложите же стул господину де Жослэну. Кенпе? Об этом городе мне еще не доводилось слышать. Где лежит Кенпе? Простите мое невежество.

Тюрлюпэн оказался в некотором затруднении, он не знал, лежит ли Кенпе на берегу реки, или в горах, или у моря, об этом ему писец ни слова не сказал. Но он постарался вывернуться, как мог.

– Кенпе,-сказал он, - это очень большой городок, лежащий посреди пейзажа.

– Посреди пейзажа!
– воскликнула девушка.
– Это хорошо сказано. Право, мне нравится это словцо. Дайте доску, я запишу его. Кенпе лежит посреди пейзажа. Серила, вы слышали?

– По такой остроте сразу видно человека просвещенного, - откликнулся молодой дворянин.

Герцог де Лаван продолжал между тем знакомить Тюрлюпэна с присутствующими:

– Господин де ла Рош-Пишемэр, господин де Гюнольде, господин де Сент-Эньян. Имя господина де Сент-Эньяна вам, вероятно, знакомо. Он сочинил, по правилам Академии, трагедию в стихах, "Дидону", которая была поставлена в Лувре, в прошлом году, в день рождения королевы.

– Ваш покорный слуга, сударь!
– сказал Тюрлюпэн с величавой учтивостью, которая вошла у него в привычку при его профессии. Мадемуазель, я весь к вашим услугам. Сударь, я предан вам, как никому.

Он оглянулся и только в этот миг заметил господина де ла Рош-Пишемэра, сидевшего поодаль, перед камином. Этому дворянину он также засвидетельствовал свое почтение:

– Я весьма рад познакомиться с вами, - заверил он его, - мне крайне приятно сказать вам...

Он растерялся и принялся медленно пятиться к двери, потому что узнал в господине де ла Рош-Пишемэре того дворянина, чья лошадь на Красном мосту поразила насмерть калеку-нищего.

– Мне также крайне приятно, - сказал со скучающим видом господин де ла Рош-Пишемэр, не отводя взгляда от пламени в камине.

Это прозвучало успокоительно для Тюрлюпэна. Он легко вздохнул, потому что уже боялся, как бы этот знатный господин не узнал в нем парикмахерского подмастерья, стоявшего на Красном мосту с бритвами и кочаном капусты, в заплатанных башмаках и старом плаще.

– Подсядьте к нам, сударь!
– крикнул ему господин де Гюнольде. Окажите нам эту честь. Тут есть вино, айвы и персики в сахаре. Отведайте-ка этого миндального торта.

К Тюрлюпэну вернулось прежнее самообладание, когда он увидел, что господин де ла Рош-Пишемэр не обращает на него внимания, а остальные так любезно принимают его. Писец оказался в самом деле прав: в этом парике и при шпаге Тюрлюпэн совершенно преобразился.

Он поднял свой стакан и осушил его, стоя, за здоровье мадемуазель де Лаван. Только после этого уселся он за стол.

– Клеониса, - сказал герцог с низким поклоном, - я должен просить вас отпустить меня теперь. Вы знаете, обязанности, лежащие на мне в этом доме, лишают меня возможности продлить удовольствие беседы с вами. Господа, я в любое время ваш преданный и покорный слуга.

– Это вино, - объявил Тюрлюпэн, - лучшее, какое я пил в своей жизни.

– Сразу видно знатока, - сказал господин де Гюнольде.

– Клянусь всеми турками и маврами, оно в самом деле превосходно, уверял Тюрлюпэн.

– О, - воскликнула мадемуазель де Лаван.
– Пощадите же своих друзей, господин де Жослэн. Оставьте в покое турков и мавров, такими неразумными и грубыми существами не клянутся. Клянутся приятными предметами родственной нам природы: синевою неба, нежным шепотом зефира, плясками ореад, мягко зыблемыми нивами... Продолжайте, Тирсис!

– Желанием, которое будят во мне ваши уста, Клеониса, - заговорил господин де Сент-Эньян, - всеми стонами, которые я посвятил своей любви, океаном, завидующим синеве ваших глаз, пылом страсти, которою я полн...

– Довольно! Молчите, Тирсис!
– приказала девушка, с весьма немилостивым выражением лица.- Это было нехорошо. Фи, страсть - это нечто очень некрасивое.

– Это верно, - подтвердил Тюрлюпэн, - от возбуждения делаются прыщи.

– Это для меня новость, - заметил господин де Гюнольде.

– Я прочитал об этом в книге, которая называется "Печатью мудрости", доверчиво сообщил Тюрлюпэн.-В ней указываются очень полезные вещи. Между прочим, в ней говорится, что из телячьих ножек получается самая лучшая помада.

– Из телячьих ножек! Это надо бы рассказать Его Величеству королю, сказал господин де Гюнольде, - он часами занимается приготовлением всевозможных помад.

Тюрлюпэн поднес рюмку к губам, но так был озадачен этими словами, что не осушил ее.

– Приготовлением помад?
– воскликнул он.
– Король собственноручно растирает помады? А его мошенники-слуги стоят при этом сложа руки?

– Наш великий король Людовик мастер на все руки,-объяснил ему молодой дворянин.
– Он изготовляет веревки, сети и седла, варит варенье, а весною растит зеленый горошек. Он также отлично бреет. Всем своим дворовым офицерам он сбрил бороды.

– Бреет... Нет, это невозможно!
– воскликнул Тюрлюпэн в ошеломлении и выпучил глаза на господина де Гюнольде.
– Я никогда не видел над воротами Лувра парикмахерской вывески.

– Его Величество находит в этом удовольствие. Тюрлюпэн поставил рюмку на стол.

– Этого я не понимаю, - сказал он, покачивая головою.
– Я нахожу, что это весьма раздражающее занятие. И к тому же это чрезвычайно несправедливо. Как же цирюльникам достигнуть благосостояния, если люди будут ходить бриться к королю? И это ему доставляет удовольствие? Ну, знаете ли, я прямо слов не нахожу...