Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски

Воропаев быстро избавляется от остатков улыбки и сухо сообщает:

— Ну, что ты лаешься? Я узнал, что ты здесь, и вот решил заехать. И при чем тут безделье? Я ведь тоже прилетел только вчера. Срочно послали…

— Не придуривайся, я догадываюсь, зачем тебя послали.

Стоя на крыльце виллы, мы смотрим, как у магазинчика через улицу выгружает продукты водитель небольшого грузовика.

— Ну, так все-таки, что тебе нужно?

— Да говорю же, ничего особен ного. Просто сегодня я в Гааге по делам, вот и воспользовался случаем навестить.

Ну вот что делать — рассмеяться своему сентиментальному коллеге в лицо или просто погнать его прочь? Заявление Воропаева, как и вся ситуация в целом, абсурдны: в нашей «конторе» чувствительность не в ходу. Каждый дорожит своей карьерой и без санкции руководства шага лишнего не сделает. Более того, часто из боязни провала не делает и того, что следует. Поэтому Воропаев не мог приехать просто так, это исключено. Тем более, что по установленному жесткому порядку, я все равно обязательно должен был известить местную резидентуру о своем прибытии. Возникает вопрос — зачем он приехал конкретно сегодня? И ответ на этот вопрос мне нужен по возможности скорей.

— Как ты только работаешь в «конторе», с твоей-то тон кой и чувствительной натурой? Ну да ладно, низкий тебе поклон и спасибо за трогательную заботу. Я пойду обратно, меня ждут.

Настырный Воропаев бормочет мне в спину:

— Если будет что нужно — звони.

— Всенепременно так и сделаю. Каждый вечер перед сном, до того как напиться горячего молока и лечь в постель, буду сообщать о событиях дня и обсуждать планы на завтра.

Уже открывая дверь, слышу произнесенное вполголоса:

— Конечно, звони. Тут вообще наших много понаехало. Ты ведь хотел встретиться, поговорить? У тебя какие-то проблемы. Здесь из наших Сибилев, если хочешь, можно с ним устроить встречу.

Вот и ответ на мой вопрос. Отпустив ручку двери, возвращаюсь к Воропаеву.

— Сибилев?! Этот идиот с орлиным профилем? У тебя есть сигарета? Спасибо.

Мы сходим со ступенек крыльца на траву и закуриваем. Сообщение Воропаева прозвучало для меня довольно безрадостно.

— Значит, по мою душу Сибилева прислали. Ты знаешь, он проводил со мной собеседования, когда меня еще только брал и на работу. Помнишь, в этом особнячке на Садовом? Это было в начале восьмидесятых. Как сейчас помню, Сибилев ходил на работу в этот секретный особняк в сером костюме и военных коричневых полуботинках. Сума можно сойти. Милейший человек: он мне говорил, что даже если у человека что-то не так, пятно в биографии, но он производит хорошее впечатление, то он, Сибилев, такого человека все равно рекомендует для работы. А потом зарубил мои документы.

Воропаев впервые проявляет живой интерес к моему рассказу:

— За что?

— Ему не понравилось, что моего прадеда репрессировали в тридцатые годы. В пятидесятые его реабилитировали, но на Сибилева это впечатления не произвело. Если бы мне тогда не помогли друзья отца… Да, и еще одно — несколько лет спустя я имел глупость прилюдно напомнить Сибилеву об этом его пристрастии к форменным штиблетам и получил на свою голову вечного врага.

Воропаев рассудительно и не без оснований говорит:

— Сам виноват. Ноу вас ведь конфликт был еще и по другому поводу. По квартирному вопросу, помнишь?

Конечно, помню, еще бы мне не помнить. Сразу после прихода на работу в нашу «контору», я заскучал на партийном собрании, где шумно и довольно бестолково обсуждались вопросы распределения квартир. Меня, как новичка, эта тема никоим образом не касалась, и я от нечего делать намарал на листке бумаги:

Сменила ночь день трудовой, Не видно неба хмурого. Кому тащиться в Бирюлево, Кому — до цирка Дурова.

Невинная шутка в стенах, которые видели вещи и похуже. Старики показывали щербины от пуль в туалетах, где в тридцатые годы стрелялись от безысходности чекисты. Но сидевший рядом со мной Сибилев увидел в этих незамысловатых виршах намек на то, кому достаются квартиры в центре и кому — на окраинах. В доносе руководству он особенно напирал на непочтительное указание на уголок Дурова, как свидетельство отсутствия у автора моральных устоев и уважения к старшим и заслуженным товарищам. Тогда дел о, к счастью, закончил ось краткой и оттого еще более выразительной устной рецензией замначальника главка на незрелое поэтическое творчество: «Бальмонт хренов».

— Ты, Олег, правильно говоришь, у нас всякие конфликты были, но не в этом дело. У нас с Сибилевым разные взгляды на жизнь. Но друг на друга мы смотрим примерно одинаково. С легким отвращением. Ты, наверное, в его группу входишь?

Услышав последний вопрос, Воропаев начинает отсутствующе рассматривать грузовичок через дорогу. Я тем временем разглядываю Воропаева. Но не стоит его больше мучить: все равно, больше, чем ему велено, он ни за что не скажет.

— Ну, понятно. Я сказал вашим топтунам…

Я спотыкаюсь на этих словах. Впервые за многие годы вместо «наши» я сказал «ваши». Нехорошая оговорка. Хотя она по сути ничего не меняет, вроде черной кошки по дороге на эшафот. Зато она говорит многое о том, что творится в моем потревоженном последними событиями подсознании. Воропаев наверняка тоже заметил эту подмену местоимений, но продолжает смотреть в сторону.

— Так вот, я сказал вашим топтунам: если не уберете людей, будете мне здорово мешать. Объясни это Сибилеву. А там — как знаете. Второй раз уже прошу, третьего не будет. А что касается встречи, то давай с ней погодим. Я передумал, так и скажи. С Сибилевым с пустыми руками мне разговаривать не с руки. Просто нет никакого смысла. Счастливо, спасибо, что навестил.

В холле я наливаю себе кофе из автомата и, наплевав на семинар, сажусь в кресло, вытянув ноги. Ну что ж, я-то думал, что за ночным нападением последует некоторая пауза. Однако благодаря моим коллегам никакой паузы не будет, они станут меня развлекать, пока противная сторона отдыхает. Кофе неплохой, даром что из автомата. Так они и будут гонять меня в очередь, пока не добьют. Парадоксально, но их интересы совпадают — и те, и другие хотят видеть меня в камере.

И последнее: сдается, Воропаев сообщил мне гораздо больше, чем сам того хотел. Или действительно хотел?

* * *

Неслышный ветер за окном дергал ветви дерева, и его тени бегали по стеклу в просвете между тяжелыми занавесями. Стоило подняться из кресла и становилась видна буроватая вода узкого канала, на другой стороне которого теснились фасады домов. Шум улицы едва доносился в кабинет, голоса двух собеседников звучали глуховато-ровно, лишь и когда выдавая скрытые эмоции.

Сидевший спиной к окну Янус покачивал головой, стараясь подавить раздражение.

— Что за идиота вы послали в аэропорт? Соловьев шарахнулся от него, как от зачумленного! Он бездарно провалил все, что должен был сделать.