Пароль - Балтика
Шрифт:
– У вас, Михаил Иванович, своих забот полон рот, так что занимайтесь ими. А я полечу в бомбардировочную бригаду.
Через час после встречи с Самохиным Жаворонков был в штабе соединения и приказал вызвать командира и комиссара Первого минно-торпедного полка.
Захватив с собой стрелков-радистов Кротенко и Рудакова, полковник Преображенский направился на "эмке" в штаб, куда уже прибыл находившийся в политическом отделе комиссар полка Г.3. Оганезов.
Приехали в штаб. Стрелки-радисты остались у оперативного дежурного. Преображенский открыл дверь кабинета.
– Разрешите?
– Входите, товарищ Преображенский. - Жаворонков
В комнате кроме генерала было несколько человек, среди них Оганезов. Преображенский кивнул комиссару, сел рядом и ткнул его локтем в бок, как бы спрашивая:
"Зачем вызвали?" Но Оганезов не успел ничего ответить Жаворонков потребовал доложить о боевых действиях полка.
Преображенскому было о чем рассказать. В Ирбенском проливе полк минировал важнейшие фарватеры. Бомбил фашистские конвои в море. Наносил удары по моторизованным, танковым колоннам и войскам врага в районах Пскова, Порхова, Гдова. Чтобы сорвать фашистское наступление на Ленинград, летчики Первого минно-торпедного полка, как и других частей балтийской авиации и авиации фронта, совершали по несколько вылетов в день. Среди отличившихся Преображенский назвал Борзова и Фокина.
– Мы обрели опыт, который позволяет полку выполнить любую задачу, сделал вывод полковник Преображенский, почему-то уже уверенный в том, что Жаворонков даст новое, и притом необычное, задание.
– Скажи о настроении людей, - шепнул Преображенскому Оганезов.
Жаворонков посмотрел на комиссара:
– Ваше слово, товарищ Оганезов!
– После напряженных вылетов мы предоставляем экипажам возможность отдохнуть. Но люди отказываются от отдыха, требуют снова послать их в бой. Привел случай с Борзовым: летчик обгорел, однако наотрез отказался ложиться в госпиталь и продолжает воевать.
Что ж, и Преображенский и Оганезов докладывали верно. Правда, они ничего не сказали об износе моторов, но Жаворонков и не спрашивал о состоянии техники. Это он выяснит сам. Главное, что боевой дух полка высок. Генерал встал. Участник гражданской войны, старый коммунист, он высоко ценил то, что называют моральным фактором.
– Товарищи! Верховное командование поставило перед вашим полком особо важную задачу. - Генералу словно не хватало воздуха. Он помолчал, переводя дыхание, и продолжал:
– В ответ на разрушение наших городов и бомбардировку Москвы Верховное командование приказало бомбить военные объекты в столице фашистской Германии Берлине!
Преображенский и Оганезов, как по команде, встали.
Командир полка произнес, как клятву:
– Мы выполним эту задачу!
– Не сомневайтесь, товарищ генерал! - сказал комиссар.
– Другого ответа от вас, товарищи, не ждал! - Жаворонков крепко пожал им руки.
Они стояли, смотрели на генерала, понимая, что не-все еще сказано. Жаворонков разгадал состояние летчи - ~ ков:
– Вы хотели бы, конечно, знать подробности. Но это позднее. Скажу лишь, что пока в операции будет занято двадцать экипажей. Какие именно? Это должно предложить командование полка, затем вместе обсудим. Помните только, что с полка не снимается ответственность и за выполнение задач, которые вы решаете сейчас. Из этого надо исходить...
– Откуда будем работать? - спросил Преображенский.
– Работать будем с острова Эзель, с аэродрома Кагул. - Генерал улыбнулся: ему понравилось любимое слово полковника - "работать". - Надеюсь, понятно, почему выбран именно Эзель. - Жаворонков подошел к карте. -
Видите, сегодня ближе к Берлину нет ни одного нашего аэродрома.Преображенский молча кивнул.
– Сколько времени потребуется вам на перебазирование? - спросил генерал.
– Четвертого августа на рассвете будем на Кагуле, - твердо сказал Преображенский.
– Хорошо. - И, обращаясь ко всем, Семен Федорович напомнил:
– До прибытия на Эзель об операции никому ни слова!
Жаворонков отпустил всех, кроме командира полка" Предстояло решить, кто будет командовать бомбардировщиками в рейдах на Берлин. Жаворонков сам очень хотел бы оказаться за штурвалом ведущего самолета, но это было невозможно: в последние годы генералу не выпадало возможности должным образом потренироваться в пилотировании. К тому же ДБ-3 требовал особенно тщательной подготовки.. Значит, ему, Жаворонкову, руководить операцией приходилось на земле и с земли. А кто будет командовать в воздухе? Для себя генерал еще в Москве решил, что группу возглавит Преображенский. Но что он сам думает об этом? Жаворонков спросил у командира полка:
– Кого, по вашему мнению, следует назначить командиром группы удара по Берлину?
– Доверьте мне, товарищ генерал! - ответ Преображенского прозвучал как твердо принятое решение. Семен Федорович сделал вид, будто не согласен:
– Но ведь большая часть полка останется в Беззаботном. Следовательно...
– Товарищ генерал, я прошу назначить меня командиром группы. Я должен быть с той частью полка, которая выполняет задание Ставки, - волнуясь, настаивал полковник. - И в Беззаботном я оставлю надежные силы...
– Быть по-вашему, Евгений Николаевич, - совсем не по-военному сказал Жаворонков. - А кого возьмете штурманом группы?
– Капитан Хохлов лучше, чем кто-либо другой, справится с заданием.
– С вами, Евгений Николаевич, и с Хохловым - решено. К исходу дня доложите состав всех двадцати экипажей для операции, - сказал на прощание Жаворонков...
Стрелок-радист Кротенке удивленно посмотрел на командира, вышедшего из штаба бригады. Час назад был хмур, как туча, а теперь улыбается загадочно и мурлычет что-то под нос.
Преображенским овладело тревожное и одновременно радостное состояние. Знал, что поведет в пекло, в ад, что один осколок в двигатель - и верная гибель, но был счастлив, что ему и его летчикам доверено столь ответственное дело...
А генерал Жаворонков, оставшись один, засел за формуляры, доставленные по его требованию из полка: его интересовало состояние самолетов и двигателей. Сведения оказались неутешительными: многие машины изранены, моторы выработали значительный процент моторесурса. Жаворонков послал наркому Военно-Морского Флота радиограмму о состоянии техники, просил срочно пополнить самолетный парк. Затем он выехал снова в Ленинград, к командующему ВВС фронта генералу Александру Александровичу Новикову.
Новиков ломал голову: зачем прибыл Жаворонков?
А Семен Федорович молчал, напряженно думая о своем, и это напряжение передавалось Новикову. Наконец Жаворонков сказал:
– Александр Александрович! Вы третий человек в Ленинграде, которому я это сообщаю. Больше знать не должен никто...
Генерал Новиков - впоследствии Главный маршал авиации - в своих воспоминаниях рассказывал, что сообщение Жаворонкова удивило его. Новиков где-то в глубине души не очень поверил сначала в успех операции: "Как они будут прорываться через мощную систему противовоздушной обороны Берлина?"