Паршивка

Согласитесь, расписание захватывающее, потому что всем известно, что в субботу и воскресенье детям хочется лишь одного — остаться дома у предков перед телевизором на канале «Антенн 2» и отдохнуть после недели, проведенной за разглядыванием то задницы учительницы, то пейзажа за окном…

Итак, в субботу в полдень надо идти к бабушке, маме папы, потому что она не вечная и сильно сдала за последний год.

Бабка ходит согнувшись, хотя на землю ничего не роняла. Не так, как макаки, иначе ее руки болтались бы спереди и волочились бы по земле. Нет, руки бабки заведены назад, так, как делаешь, когда изображаешь курицу или кузнечика.

В основном, когда бабка становится бабкой, она начинает выглядеть лучше, чем в свое время.

Свое время: время, когда уши еще не пластиковые, а зубы постоянно с тобой. Синоним — «мое время».

Пример: «В мое время мы ужинали в „Куполе“ после спектакля. В субботу после обеда мы ходили танцевать в „Беф“, на крышу, а потом отправлялись в „Эклюз“, рядом с Буль-Мишем, там я и познакомилась с твоим дедушкой».

Однажды бабка выходит замуж, затем становится вдовой и перед смертью еще лет двадцать пять скучает. Тут надо смотреть правде в глаза: бабка заводит детей для того, чтобы они развлекали ее после смерти дедушки.

— Мама!

— Да, Рашель.

— А мне обязательно надо идти к бабушке сегодня?

— О! Рашель!

— Чего?

— Не очень красиво уклоняться от встречи с бабушкой.

— Мне немножко остобрыдло у бабушки, а тебе нет?

— Мне? Э-э… Нет… Вовсе нет… Почему ты спрашиваешь? И с каких это пор большие девочки говорят такие грубые слова?

— С тех пор как они стали большими.

— Послушай, Рашель, бабушка старая, одинокая, ей скучно, у нее одна отрада — видеть своих внуков раз в неделю, и даже если нам это действительно остобр… даже если это немного утомительно для маленькой девочки, сделай над собой небольшое усилие. Ты представляешь себя в ее возрасте?

— Я тоже буду такая же волосатая?

— Нет, надею… Короче, я прошу тебя, Рашель, перестань думать только о себе.

— Там будет тетя Югетта?

— Да, да… Я думаю, что да…

— Ох…

Приехав к дому бабушки, мама паркуется третьим рядом.

Мы звоним в дверь, бабушка открывает и плачет оттого, что я еще больше выросла с последней субботы.

Плакать оттого, что кто-то еще больше вырос с последней субботы: чувствовать приближение своего конца.

Субботние обеды у бабушки очень вкусные, длинные и скучные.

У скатерти по краям бахрома. Я незаметно плету из нее косички.

Так я коротаю время в ожидании «Тридцати миллионов друзей».

Бабушка старая и глухая.

Она не знает о том, что она глухая, но подозревает, что она старая.

— Скажите-ка, Югетта, вы знаете, который час? — спрашивает бабушка.

Югетта — ее сводная двоюродная сестра.

— Подождите, я посмотрю… Без четверти три, Фернанда, — отвечает Югетта.

— Еще неизвестно. Ваши часы сколько показывают, Югетта? — настаивает бабушка.

— На моих без четверти три, Фернанда, — подтверждает Югетта.

— Конечно, конечно… Вы представляете, сколько сейчас времени, моя милая Югетта? — упорствует бабушка.

Бабушка хватает меня за рукав:

— Что я могу тебе сказать, она совершенно глухая.

— Но, Фернанда, дорогая, я вам только что сказала, что сейчас без четверти три.

— Это правда, вы правы, моя милая Югетта, свекла у меня сегодня была с листьями, я без домработницы на этой неделе.

— О! Выньте затычки из ушей, Фернанда, вы утомительны.

— И как, Югетта! Кстати, если бы он оказался здесь, этот маршал, поверьте мне, он пожалел бы, что на свет родился… Сколько времени, Югетта?

— Да куда вы так торопитесь, в вашем-то возрасте, что каждые пять минут спрашиваете, сколько времени, Фернанда? — сдается тетя Югетта.

Тут бабушка берет ситуацию под контроль:

— Не говорите этой милой старушке, что она глухая, как тетеря, а то у нее настроение испортится.

Мы ей в этом клянемся, а тетя Югетта делает вид, что ничего не происходит, и насвистывает.

Бабушка пользуется сложным пультом дистанционного управления, у нее висит плоская телевизионная панель, она готовит еду в микроволновке и смотрит «Даллас», но при этом она сокрушается о том, что Франция до сих пор находится под оккупацией.

Бабушка поднимает телефонную трубку, когда звонят в дверь, и бросается к двери, когда звонит телефон.

Бабушка говорит, что время идет быстро и что жизнь коротка.

Хотя ей самой-то грех жаловаться, но она такая, бабушка: дай ей это, она захочет еще и то.

И с Боженькой то же самое: до девяноста лет она смиренно просила еще годик жизни до следующего Рождества, потому что ей нужно еще три минуточки, чтобы найти хороший дом для престарелых своему сыну, а с тех пор, как ей исполнилось сто лет, она успокоилась и каждое Рождество требует еще двадцать лет, даже не пытаясь хоть чем-нибудь оправдать перенос даты.

Однажды Боженьке это надоело, и Он сказал:

— Ну, ты мне и осточертела, ты всем недовольна, вот тебе в наказание…

Бабушка утверждает, что она находится в совершенно ясном рассудке, что доказывает обратное.

Бабушка бегло разговаривает на шести языках, потому что ей сто лет и она — еврейка.

Бабушка очень боится смерти. Представьте себя на ее месте.

Тетя Югетта сравнивает себя с бабушкой и очень гордится тем, что она знает, что мы уже давным-давно находимся в свободной зоне и что бабушка спятила, но это не мешает ей, тете Югетте, периодически звать к себе своего сыночка Октава.

Октав: далматинец тети Югетты. Умер в 1957 году. Потом из него сделали чучело. Умер второй раз, сгорев во время пожара в квартире тети Югетты на площади Италии.

Как говорит мама, тетя Югетта тоже не молоденькая.

Не имея возможности разговаривать с умершими близкими, бабушка и тетя Югетта убивают время вместе.

Ожидая минуты мщения, время пока терпит.

Дочка тети Югетты давно умерла, что не мешает тете Югетте любить котлеты с тмином и шпинатом, миндальное печенье и крем из сливочного масла.