Партия свободных ребят

Испуганно заржали кони.

Когда катили телегу, из-под нее вдруг что-то выскочило и метнулось во тьму. Бандиты подумали, что это собака. Но это был Сережка. Храбрец-удалец, никогда не терявшийся, Сережка так напугался, что удирал на четвереньках. В ужас привела его телега, которая вдруг ожила и двинулась сама собой, чуть не придавив его колесами.

Спросонья это было так страшно...

Опомнился Сергей только у колодца.

Ничего еще не понимая, он привстал, держась за сруб колодца, и увидел вначале, как вспыхнула телега, облитая керосином, затем услышал крик Кочеткова:

– Горим!

Иван, проснувшийся от вспышки огня, подскочил к дверям сарая и, обнаружив, что они кем-то заперты снаружи, заколотил в них ногами и руками.

Вспомнив свои обязанности, Сережка приложил к губам рожок, пытаясь затрубить тревогу, но тщетно. Ничего не получалось. Теперь он уже не смеялся от щекотки, а плакал с досады. Слезы мешали его дрожащим губам плотно захватить рожок и издать могучий призыв тревоги.

Что делать? Кочетков же сгорит! Сережка, забыв страх, бросился на помощь.

Он сорвал щеколду, которую наложили на дверь бандиты, и, упершись ногами и руками, старался хоть немного сдвинуть телегу. Пламя лизало его лицо, полушубок на нем загорелся. Но Сережка с закрытыми глазами продолжал делать свое дело. Телега немного стронулась, дверь сарая подалась. Кочетков стал вылезать, расширяя узкую щель. В это время раздались выстрелы. Пули щелкнули по железной щеколде.

– Дядя Иван, это в тебя, прячься!
– крикнул Сережка и, обернувшись к невидимым во тьме бандитам, закрыл собой Кочеткова, распахнув полушубок. Пламя осветило на его груди красный галстук.

– Ложись, тебя убьют!
– крикнул Кочетков, доставая наган и пытаясь отстранить Сережку.

– Всех не убьют, нас, мальчишек, много!
– азартно крикнул Сережка и приложил к губам рожок, пытаясь еще раз затрубить.

Но в это время что-то с силой толкнуло его в грудь, в глазах вспыхнул огонь, а в ушах вдруг зазвучали призывные звуки горна, которые перекрыли удары набата:

бум-бам, бум-бам!

"Сейчас набегут все ребята, наша возьмет! Это я играю, это я сумел", блаженно думал Сережка, удивляясь, что рожок звучит, как колокол. И упал, потеряв сознание.

ПЕРОЧИННЫЙ НОЖИК И ШЕПКА

Прежде чем рассказать о дальнейших событиях в Метелкине, вернемся к Гараське, которому не спалось в эту ночь. На рассвете после темной, пасмурной погоды подул южный ветер и к утру разогнал облака. Пользуясь попутным ветром, кулацкая флотилия, подняв паруса, отправилась восвояси. Все базарники были довольны удачной торговлей и покупками. Алдохины парни играли кто во что.

Матвей - на новой гармони, Гришка и Федька - по очереди на губных гармошках, а маленький Витька дул в глиняные свистульки.

Невесело было только на ладье Никифора Салина, на которой плыл Гараська.

Хозяин был мрачен, батрачонок тих, только новый пассажир - в кожаном пальто, с портфелем - был весел и, оглядывая простор разлива, все восхищался красотами природы.

– Какие синие дали! Какое голубое небо! Какая золотая вода!

– Да брось ты, барин, желтая она от глины, а не золотая!
– проворчал зло Никифор.

Из-за этого барина и злится он на весь белый свет, а пуще всего на Гараську. Притих мальчишка, понял, что сплоховал, да поздно. Слишком неожиданно появился на берегу этот кожаный барин, слишком неожиданно спросил хозяин, увидев, как вздрогнул батрак:

– Что, Карась, угадал знакомого?

Гараська смутился, не сразу отказался, и Никифор, криво усмехнувшись, сказал:

– Тот самый, которого ты ночью с печки увидал!

От этих слов, от колючего, режущего взгляда хозяина у Гараськи как-то похолодело в груди.

Он устроился на пустых мешках в тени паруса, достал из кармана оставленный ему в залог перочинный ножик и стал строгать подвернувшуюся тут дощечку. Он вспоминал лицо мальчишки в красном галстуке и старался вообразить, где он теперь, что делает, как доставил он его весть на говорящей щепке метелкинским пионерам.

Перед Гараськой проносились какие-то неясные воображаемые картины, в которых участвовали ребята в красных галстуках, Иван Кочетков с наганом, незнакомцы, притаившиеся в бане.

Машинально он все строгал дощечку и выстругал ее так гладко, что она превратилась в аккуратную пластинку, умещавшуюся в ладони. Любуясь ее медовым цветом, Гараська стал вспоминать, что говорилось вчера за самоваром этим вот кожаным барином, который так любуется синим лесом и зеленями.

"Утопят они меня с Никишкой, - вдруг ясно понял Гараська, - обязательно утопят, чтобы я никому не рассказал про гроб с серебром и золотом".

И стал он острым ножичком вырезать на щепке егерскую могилу - ведь не раз с ребятами они читали надпись:

Здесь спит известный егерь,

Кулюшкин Родион.

Не потревожьте, люди,

Его блаженный сон.

Надпись действовала, могилу эту никто не тревожил.

Зеленая трава густо на ней росла. И вот, оказывается, не Родион в ней спит, а барские золотые чарки и серебряные тарелки. "Чего буржуи не придумают", - усмехнулся Гараська. И стал вырезать маленькие буковки своей надписи:

А меня похороните возле матушки родной, Неохота и в могиле лежать горьким сиротой.

Посмотрел на разлив, сверкающий под солнцем, подумал и стал писать новые буквы, стараясь, чтобы получалось поскладней:

В смерти моей вы реку не вините,

Салина с барином строже спросите.

Эти строчки вызвали у Гараськи грусть, ему захотелось плакать. И чтобы не оплошать, на обратной стороне пластинки он вырезал другие слова:

Знайте: барин в этот гроб

Все свое богатство сгреб!

Эта надпись заставила его усмехнуться и прогнать тоску. Он поднял голову, оглядел тучных, здоровенных врагов своих задорно, как бы желая сказать: "Вы меня не троньте, не замайте, не то сами наплачетесь!"

– Ты что глядишь волчонком?
– заметив его взгляд, прикрикнул Никифор Салин.

Гараська ничего не ответил и убрал ножик и щепку за голенище.

– Почему губы надул? Тебе что, мало нового картуза?

Гараська потрогал картуз, совсем забыв про базарную обновку на своей голове. Да, ему подарили новый картуз, сделанный из старых диагоналевых офицерских брюк.