Партизанские ночи

Советуемся, что делать. Отказаться ли от приема груза или ждать дальнейшего развития событий. Лесные решают ждать, «легальные» предпочли бы отказаться. В конце концов решаю принять сброшенный груз без участия «легальных», которых отпускаю по домам.

В ночь с 28 на 29 я выслал троих аловцев — «Ромека», «Рысека» и «Трока» в Ензор. Они должны были охранять товарища из Варшавы и «Офика», прибытия которых я ожидал с наступлением сумерек, за несколько часов до самолета.

С наступлением сумерек «Личко» с несколькими помощниками расставили по углам квадрата четыре лампы, покрытые красной папиросной бумагой. Примерно в полночь, услышав шум мотора, мы должны были зажечь сначала лампы, а потом и хворост в центре квадрата.

Около 23.00 осторожный и бдительный «Кропка» доложил мне, что со стороны дороги Либёнж — Бычина доносится какой-то подозрительный шум. Кратко посовещавшись и не желая отказаться от возможности принять груз, мы решаем оставаться на местах.

Все волнуются. Полночь близилась, «Офика» с представителем ЦК все еще не было. Не было и товарищей из Ензора.

Ночь стояла темная и безлунная, только где-то на небосклоне мерцали отдельные звезды. Мы напрягали слух, пытаясь уловить гул мотора. Полночь давно уже миновала. Наконец около часу ночи до нас донесся вой сирен с окрестных фабрик и шахт. Воздушная тревога. Нас охватила радость. Все мрачные мысли рассеялись. Сквозь вой сирен пробивается гул самолетного мотора. Мы зажигаем лампы, а еще через мгновение из кучи сухого хвороста взмывает на несколько метров пламя, освещая всю поляну. Мы со всех ног бросаемся в спасительную темноту леса. Самолет совершает над нами круг, а потом уходит на запад. Мы вглядываемся в ночное небо, пытаясь увидеть парашюты. Их нет. Может, самолет еще вернется. Мы возвращаемся к костру и подбрасываем в него новую порцию хвороста. Ждем еще минут пятнадцать. Постепенно начинаем понимать, что самолет не вернется. Кто-то вполголоса ругнулся. Я приказываю погасить сигналы. Кто-то бьет лампы, срывая на них злость, еще кто-то выговаривает ему, что они еще могут пригодиться.

Дозорные со стороны Бычины подают сигнал, что кто-то бежит по направлению к нам. Это один из наших часовых. Задыхаясь, он срывающимся голосом сообщает, что на шоссе остановились машины с солдатами и полицейскими, а цепь их уже движется к лесу.

Всем ясно — мы попали в западню. Нас предали!

Я еще не знал, что мы окружены со всех сторон. Цепь, о которой только что доложили, замыкала кольцо, растянувшееся на несколько километров. Мы находились в кольце, но убедились в этом, только пытаясь вырваться из окружения. Как зайцы метались мы от Пжемши к Явожно, потом — на Хжанов и Либёнж. И всюду немцы.

Положение отчаянное. Попытка переждать облаву в укрытии означала бы верную смерть. Наспех посовещавшись, я решил ударить по железной дороге между Либёнжем и Хелмеком и пробиться в Ментковские леса. Бросив запасы продовольствия и теплой одежды, мы подошли к охраняемому солдатами полотну напротив Косувок. Светало. До нас доносились тихие голоса. В последнюю минуту подошел паровоз с двумя вагонами пополнения. Отступать мы уже не могли, да и некуда нам было отступать. Вот-вот взойдет солнце, а что для нас верная гибель.

Огнем «дырокола» «Вицек» прижимает немцев к земле. Развернутые в цепь, мы выскакиваем на насыпь, стреляя на ходу. Немцы припадают к земле, ищут укрытия за насыпью. «Миколай», за которым мы все время присматриваем, не проявляет рвения в бою и не стреляет. Мы подгоняем его криками. Передо мной возникают фигуры двух солдат, стреляющих на бегу. Один из немцев падает, а второй, уцепившись за мои штаны, пронзительно кричит. Одной рукой он держит меня, во второй у него карабин, из которого он пытается выстрелить. Отталкиваю его стволом и нажимаю на спусковой крючок, и вот я уже по другую сторону насыпи. Остальные тоже прорвались. Я слышу, что кто-то бежит за мной, оборачиваюсь и узнаю «Личко». Догнав меня, он сообщает, что Ваня погиб на рельсах. Наконец мы добегаем до спасительной стены леса под Хелмеком. Дошли все, кроме Вани. «Вицек» и «Кропка» ранены, первый в руку, второй в ногу. Раны кровоточат, но они не серьезные.

Мы отходим в сторону Косувок и лесами, обойдя Жарки, мчимся изо всех сил. Через несколько часов мы находились уже в лесах между Ментковом и Янковице. «Личко» по дороге заскочил в дом «Зоси» и принес два праздничных калача.

Теперь всем стало ясно, что история с присылкой оружия подстроена немцами. Они стремились к концентрации наших сил в одном месте, чтобы сразу ликвидировать весь отряд. «Офик» оказался предателем. Это подтвердил и «Миколай», которого мы тут же взяли в оборот и вытянули из него всю правду. Они с «Грыцько» служили в гестапо и через «Офика» попали в отряд с заданием разведать личный состав, вооружение, места стоянок, укрытий, лиц, сотрудничавших с отрядом. Все эти сведения они должны были сообщить «Офику». «Миколай» умолял нас сохранить ему жизнь, потому что никаких сведений он ни немцам, ни «Офику» еще не сообщил. Приговор был приведен в исполнение над Вислой.

Наконец мы получили ответ на вопрос, мучивший нас с момента первомайских неудач на железной дороге. Предатель затаился в руководстве округа. Мы с волнением обдумывали способы, как помешать его дальнейшей преступной деятельности. Мы еще не знали, что было уже поздно. В то самое время, когда мы вели смертельный бой в Либёнжском лесу, гестапо нанесло удар по всей организации V округа. Через несколько дней после этой драматической ночи мы узнали, что «Ромек» был застрелен в Ензоре, а «Рысек» и «Трок» арестованы.

Жертвами провокационной деятельности «Офика» заполнялись гестаповские подвалы. Среди них оказались «Марек» — Леон Вечорек, занимавший тогда должность секретаря V округа ППР, его жена «Мария», «Крыся» — Аделя Моравец, связная округа Домбровский бассейн и моя сестра «Стася». «Стася» знала дислокацию всех боевых групп отряда имени Я. Домбровского, размещение диверсионных групп, явок и складов литературы, а также адреса многих активистов подокруга. Несмотря на пытки, гитлеровцы ничего от нее не узнали.

«Марек», который видел, как 25 июля 1944 года она шла во главе группы женщин в последний путь к газовой камере в Освенциме, так описывает эту встречу.

«Шла гордо, с высоко поднятой головой. Ее маленькую фигурку украшали длинные каштановые косы, выделяя среди остальных женщин, у которых волосы были острижены. В какое-то мгновение «Стася» заметила меня. Легкая, полная печали улыбка появилась на ее лице. Однако она тут же исчезла, а лицо снова приняло выражение спокойствия и гордости. В этом ее спокойствии, полном внутренней силы и достоинства, чувствовалась и уверенность в победе, ради которой «Стася» отдавала свою молодую жизнь, и приказ продолжать борьбу тем, кто остался».

Они до конца выполнили свой долг. Муки их и пролитая ими кровь порождали новых борцов, которые без колебания брали на себя выполнение заданий своих павших предшественников. Место «Стаси» заняла ее сестра «Броня».

Ни у «Марека», ни у «Марии», ни у «Крыси» гестаповцам не удалось вырвать никаких сведений.

Тогда же арестовали члена окружного комитета ППР, бывшего секретаря окружного комитета в Домбровском бассейне «Вихера» — Эугениуша Годлевского, ветерана Октябрьской революции и гражданской войны в России. Он попал в засаду, устроенную на квартире связной Валерии Тжанковской. Сорок восемь часов просидели здесь гестаповцы, арестовывая всех приходящих на явочную квартиру. В числе прочих здесь были арестованы Подлевский, Зыгмунт Вошковский и его жена Гелена, связная «Мария» и несколько активистов из района Сосновца.

В эти трагические и кровавые дни в лапы гестаповских палачей попали и «Роберт» вместе со своей связной «Геленой». Произошло это, по-видимому, за несколько дней до большой облавы. Обстоятельства его ареста остаются невыясненными до сих пор. «Роберт» — Стефан Францишек — был представителем ЦК в Силезском округе и часто встречался с «Офиком».

Удар, нанесенный гитлеровцами по V округу, был подготовлен на основе подробных именных списков, составленных вне всяких сомнений при помощи «Офика».