Парус, ветер и любовь (сборник)

Неправильно Сима жила. Не надо ничего ждать, надо жить и радоваться тому, кто с тобой. Это уже счастье! А она думала, что счастье придёт к ней на ногах и скажет: «Вот — Я, твоё счастье!»

До чего же глупо так строить свою жизнь! Разве можно построить схему жизни? Жизнь сама по себе идёт, а ты с ней, прислушиваешься, принимаешь или нет. Но лучше принимать, что предлагает жизнь, если предложенное вполне приемлемо для нормального существования. А всю жизнь витать в облаках, мечтать о чём-то или о ком-то, кто вовсе и не существует, наверное, глупо. Тем более что жизнь у каждого одна, её не перепишешь.

Сейчас Серафима Михайловна всё равно чего-то ждёт. Она просто привыкла ждать. Дома всё приготовит и ждёт: когда внучка придёт, когда дочь придёт, когда они ей позвонят. Она закалила в себе это дурацкое состояние ожидания. Очень активно живёт, но всё равно ждёт внимания, сочувствия, понимания и ещё чего-то, чего сама не знает.

А время утекает, не возвращается, бежит вперёд и вперёд. И так Серафиме Михайловне хочется наконец-то вздохнуть и сказать себе: «Ну, вот и всё! Я, кажется, успокоилась».

Всю ночь падали белые пушистые снежинки. А под утро на землю легло снежное покрывало. И эта белизна, по которой ещё никто не прошёл, светилась девственной невинной чистотой.

Серафима Михайловна проснулась от необычной тишины и видит: из-за штор, прикрывающих окно, проникает свет, которого в столь ранний час никогда не было. Она раскрыла шторы и ахнула от увиденной белизны:

«Надо же, как светло в такую рань! Снега-то сколько намело!»

Сима уже почти две недели болела и не выглядывала в окно, потому что не вставала с постели. И радость, которую ей подарило это утро, помогла подняться и почувствовать, что, кажется, стала отпускать её хворь, так неожиданно навалившаяся на Симу.

Глядя на эту зимнюю картинку через окно, вспомнилось ей Мечта, которую она осенью встретила и проводила навсегда.

— Вот, кажется, и всё, — думала себе Серафима, — никогда больше я его не увижу. А говорят, мечты сбываются. У кого, видимо, как. А мне суждено было расстаться раз и навсегда.

Слёз у неё уже не было. Жизнь прошла как миг, мгновение. А хотелось бы ещё почувствовать и помечтать. Ещё раз взглянула Сима в окно и решила выйти на улицу и пройтись по этой белизне, пока её никто не затоптал.

«А вдруг это последняя зима в моей жизни? И я больше никогда не увижу этой красоты? Пойду, пройдусь! Возьму в руки этот белый снежок, услышу его тихий хруст, почувствую его морозность и буду счастлива этим, пожалуй».

Вышла, а тут дворники с лопатами подоспели. Но всё-таки успела Сима первой пройтись по снежной тропинке, тихо повспоминать былое. И белая тропа приняла её нелёгкие шаги, как бы поприветствовала.

«Ну, что ж, — думает себе Серафима Михайловна, — свою жизненную программу выполнила сполна, теперь уже можно успокоиться. Но мечтать-то я всё равно буду!»

Улыбнулась Сима своим мыслям, глянула на тропу, которая только что сверкала своей белизной, а там уже весь снег сгребли дворники и свалили на газон, отчего снег стал серый.

Вот так всегда. Чуть-чуть порадуешься необычному — а тут грусть тебя поджидает.

Первый снег осени

В дверь позвонили. Сима не ждала никого, удивилась звонку и открыла дверь.

— Здравствуйте, Сима!

— Здравствуйте.

— Вы меня не признаёте?

— Что-то не припоминаю.

— А помните, я Вам рассказывал, стоя у Вас под окном, про чудную зимнюю ночь?

— Вы говорили, падал белый-белый пушистый снег, и от этого ночь стала светлой, а тогда была осень.

— Ну вот, припомнили. А можно пройти?

— Проходите, присаживайтесь.

Семён оглядел комнату и заметил, что мебель уже другая, а в книжном шкафу и книжных полках всё так же беспорядочно расставлены книги, фотографии, открытки.

Сима ушла в кухню приготовить чай. Семён подошёл к книжному шкафу и стал рассматривать открытки и фотографии. В дальнем углу стояла его фотография. «Я мало изменился, а она меня, как бы, не узнала, подыграла, это точно!»

— Вот и чай готов, — пригласила Сима гостя.

— Вспомним былое?

— А чего нам вспоминать? Только и помню, как падал пушистый снег, и Вы красиво об этом говорили. Былого не было.

— Сима, да будет тебе притворяться! Помнишь, как мы с тобой музыку писали для компьютера, и он нам выдавал такое электронное звучание, что сердце замирало?

— Ну что всё: помнишь, помнишь? Почему я должна что-то помнить? Всё напрочь забыла.

— А я всё время спрашивал тебя: ты любишь меня?

— Я тебе говорила: люблю. Ты так хорошо играл на баяне!

— «А Михаила ты тоже любишь?» — спрашивал я тебя.

— И его люблю, смеялась я в ответ.

— «Но так же не бывает!» И я продолжал задавать тебе вопросы: выйдешь за меня?

— А я тебе говорила: разведись со своей Ритой, тогда поговорим. Ты улыбался и не знал, что сказать. За тебя тогда Володя сказал: «Не верь ей, ты разведёшься, а она скажет тебе: я пошутила».

— Помнишь, помнишь… всё ты помнишь.

— А ты собрал наконец-то свой электронный орган? — смеётся Сима. — Сколько лет ты его собирал!

— Давно собрал, ещё тогда, но я тебя так долго не видел…

Он улыбался, слушая её. И падал пушистый белый снег. А на дворе была осень.

Уныние

Если ты думаешь, что нет более ничего интересного в жизни, то вполне возможно, что ты прав. Если жизнь пробежала и ничего не оставила в сердце: ни боли, ни радости, а только разочарования, — то скорее ты прав, чем нет. Та беспечность, что присуща молодости, покинула навсегда, и остались лишь вопросы: почему и зачем.

Так рассуждала Серафима, глубоко задумавшись о прожитом, и о не совершённом. За окном падал хлопьями снег, на душе было тускло и очень одиноко. Серафима вспоминала ту радость, которую испытывала в молодости, любуясь на падающий хлопьями снег. Теперь она уже ничего не загадывала, ни о чём не мечтала. Жила как «день пережит — и слава богу». Каждый день воспринимала как подарок. И стала говорить, что живёт по блату. А сколько было надежд, желаний, стремлений… И, пожалуйста, не надо говорить, что старость — одно из лучших времён жизни. Это время ничего не даёт.