Парусная птица. Сборник повестей, рассказов и сказок

Ты играешь со зрителем, как истощенная больная кошка с миллионом крепких мышей. Но ты кошка. И они ведутся.

А он крысиный лев, выведенный на потеху публике… А публика ждет нокаута. Это тебе не теннис и не водное поло… Публика обязательно хочет крови. И рефери в белом, чтобы кровь на рубашке была виднее…

Гладиаторы, те хоть были рабами.

«…я каким–то чутьем треугольным

забиваю спасительный клин

в серебристое воспоминанье,

чтобы сердца последнее знанье

не опошлить концовкой счастливой.

День недолог, а путь мой так длин…»

Что, опять не нравится?

Прости.

Лена

— С кем ты разговариваешь?

Лежим в обнимку под шелковыми простынями.

— Ни с кем. С тобой.

— Мне кажется, что ты будто по телефону разговариваешь… Молча.

— Так не бывает.

— Вот и я говорю… Ленка, я тебе все про себя рассказал… Ты все знаешь.

Смеюсь.

— А ты… так и не скажешь мне?

— О чем?

— Об этом.

— Ты даешь… Как я догадаюсь, о чем, если ты не говоришь?

Мрачнеет.

«Я хуже, чем ты говоришь.

Но есть молчаливая тайна:

Ты пламенем синим горишь,

Когда меня видишь случайно.

Я хуже, чем ты говоришь…»

— Должна быть в женщине какая–то загадка, — сообщаю доверительно. — Должна быть тайна в ней какая–то. Помнишь такой фильм?

— Нет, — говорит он серьезно. — Но если ты не скажешь… Я догадаюсь.

Елена

Рисую меловой круг на паркете. Мел ломается. Рассыпается крошкой.

По темной комнате ходят тени.

Машина проехала — прошарили фары по потолку.

Кому мне молиться, чтобы меня не нашли?

Я не переживу, если меня вытащат. Чешуя моя высохнет, а глаза, не знавшие света, ослепнут. Кому мне молиться?

«Положи этот камень на место,

В золотистую воду,

В ил, дремучий и вязкий, как тесто

Отпусти на свободу!»

— Отпусти на свободу, — шепчу одними губами.

Я проклята. Я была проклята в тот момент, когда добровольно отказалась быть собой; что поделать, я слабая. Не всем же выходить на ринг…

Он кажется своим, и в этом вся беда. Если бы он был чужим — никогда не заметил бы моего круга… Прошел бы мимо, не глядя, и все было бы хорошо…

«Отпусти этот камень на волю,

Пусть живет как захочет,

Пусть плывет он по синему морю,

Ночью в бурю грохочет»…

Лена

Он придвигается близко. Очень близко. Трогает губами мой нос:

— Если выбросит вал шестикратный

Этот камень на сушу,

Положи этот камень обратно

И спаси его душу…

— Витя, что ты говоришь?!

Улыбается:

— Положи за волнистым порогом

Среди рыб с плавниками.

Будешь богом, светящимся богом,

Хоть для этого камня.

Молчу. Не знаю, что сказать.

— Ленка, — говорит он мне в самое ухо. — Бросай свои «Щели». Оставайся со мной. Возвращайся ко мне.

— Откуда?

Он прикрывает глаза:

«Откуда ни возьмись как резкий взмах. Божественная высь в твоих словах как отповедь, верней, как зов: «за мной!“ над нежностью моей, моей, земной. Куда же мне? На звук! За речь. За взгляд. За жизнь. За пальцы рук. За рай. За ад…»

Не могу сопротивляться.

«Звучи же! Меж ветвей, в глуши, в лесу, здесь, в памяти твоей, в любви, внизу постичь на самом дне! не по плечу: нисходишь ли ко мне, иль я лечу»…

Боксеры не умеют так смотреть.

Елена

Я на крыше. Город подо мной.

Жестяной козырек мокрый. Льет дождь.

Он не достанет меня. Нет. Здесь граница моего мелового круга.

Вокруг огни, как будто наступает вражеская армия. Мой город, родной и привычный, ощетинился фарами и осаждает мою бетонную башню под жестяным козырьком.

Меня не достанут.

Еще один его шаг навстречу, и я шагну тоже.

Лена

— С какой это стати, — говорю холодно, — я должна бросать работу? Я ведь не предлагаю тебе бросить бокс, правда? У тебя есть профессия, ты добился кое–каких результатов… Ну и я добилась, между прочим. Я профессионал. И не говори мне больше, пожалуйста, таких глупостей.

— Ты человек, — он терпеливо улыбается. — Ты вовсе не собственность этого своего… рейтинга. И никто тебя не просит бросать работу…

Выскальзываю из–под простыни. Иду одеваться.

— Лена? — спрашивает он удивленно.

Лихорадочно разыскиваю телефонную трубку.

Елена

В пустой квартире надрывается телефон.

«Здравствуйте. Вы набрали номер… и слушаете автоответчик. Оставьте ваше сообщение после длинного гудка»…

С оконных стекол лохмотьями свисают пленочки витражей. Паркет в меловых кругах, в центре одного из них лежит раздавленный тюбик помады.

Лена

— …Витя, мне не нравится, что ты лезешь в мои дела.

— Послушай… А почему ты так со мной разговариваешь?

— Тебе не нравится тоже? Вот и славненько, мы обменялись взаимными претензиями.

— Лена…

— …Тебя не устраивает мой тон, меня не устраивает твое покровительство. Я в нем не нуждаюсь. Моя жизнь — это моя жизнь.

— А мне показалось… — говорит он глухо.

— Ты хочешь изменить меня. Хочешь, чтобы я, как тапочек, приняла форму твоей ноги. А этого не будет.

— То есть ты ничем, совершенно ничем не собираешься поступаться… ради…

— Ради чего? И с какой стати я должна поступаться?

— Что, совсем не для чего? — тихо спрашивает и потихоньку теряет румянец.

Усмехаюсь:

— Витя, ты взрослый мальчик… Когда отношения двух людей начинают их стеснять — жертвовать следует отношениями, а не друг другом.

— А что, наши отношения…

— По всей видимости, увяли помидоры, — развожу руками. — И это совершенно естественно. Дельфин и русалка, как ты понимаешь, ни в коем случае не пара.

— Это… ты? — спрашивает после паузы, потрясенно меня разглядывая.