Пасадена
Шрифт:
— Это Генриетта Кобб. Состояние у нее пятое в городе, но долго оно не продержится. Ее отец все еще верит в железные дороги. Знаете, как про них говорят? Бароны-разбойники.
Девушка посмотрела на Линду так, точно перед ней стояла горничная, подавшая не те замшевые перчатки.
Они обогнали запряженный лошадью фургон, еле скрепленный ржавыми ободьями; в нем сидели шестеро мексиканцев, одетых в рубашки с закатанными выше локтя рукавами и грязными, в складках кожи шеями. Правил фургоном человек в полосатом костюме, с фигурой, похожей на репу, и мексиканцы сидели не лицом, а спиной вперед. С одним Линда встретилась взглядом; он сидел, перевернув вверх дном свою шляпу с кожаной лентой. Посредине улицы прогрохотал красный трамвай; девушка в синей форме, с сумкой из искусственной кожи, на входе продавала билеты; волосы у нее были уложены крупными волнами, и Линда удивилась про себя, как это она умудряется укладывать их утром, чтобы хватило на весь день. На круглом помосте прямо на перекрестке стоял
— Это главная улица? — спросила Линда.
— Колорадо-стрит. Хороша, правда? Несколько лет назад ее расширили для машин, раздвинули почти на пятнадцать футов.
Линда никогда ничего подобного не видела, хотя в прошлом году читала в «Пчеле» две статьи о росте Сан-Диего: дорожное покрытие положено до самой границы с Мексикой, длинные улицы протянулись и на север, и на юг, лифты возносили людей на двенадцатый этаж. С того времени, когда уехал Эдмунд, Дитер читал ей Гиббона, медленно пробираясь через хитросплетения истории. Сейчас она думала, что так, наверное, должен был выглядеть Рим, залитый желтым послеполуденным солнцем, весь в дорожной пыли, от которой першит в горле, и, наверное, такой же оживленный на главных улицах, где идет бойкая торговля. Плакат на привокзальной платформе сообщал, что Пасадена — третий по величине город в Калифорнии, но он висел уже давно, несколько лет. Пасадена казалась Линде роскошной, однако ее лучшие дни были уже позади, хотя об этом, кажется, еще никто не задумывался.
А Линде было на что смотреть: в стеклянные двери магазинов входили и выходили люди; мальчишка-газетчик, стоя перед коричневым зданием электроэнергетической компании, продавал свежий выпуск «Стар ньюс»; женщины без чулок выходили из бакалеи с покупками, завернутыми в оранжево-розовую бумагу. Через окно типографии Линда видела мужчин в тяжелых фартуках, с руками, перепачканными чернилами. Из трубы пекарни поднимался дымок, и разносился запах дрожжевого хлеба. Перед дверью товарной биржи стоял фургон, из которого мальчик в кепке разгружал заказы — мясо на ребрах и стейки. Мужчина, стоя на лестнице, писал на стеклянной витрине магазина скобяных товаров: «10 % скидки на все!» Линда отметила батарею бутылочек и склянок в витрине аптеки: таблетки от болей в печени производства Лидии Пинкхем, таблетки из мандрагоры, сделанные по рецепту доктора Шенка, лекарство от болезней почек и мочевого пузыря, сделанные компаний «Фоли», горные соли, слабительные таблетки фирмы «Шарп и Доум», сладкие пилюли доктора Пирса, а на столике с мраморной крышкой — целая пирамида гипофосфитных сиропов Скотта. Вывеска на торце кирпичного здания гласила: «Оглянитесь! Не пропустите выгоднейшие возможности "Бродвей бразерс", Колорадо-стрит, 268–278».
— Никогда столько магазинов не видела, — призналась Линда.
— Каждый день открывается что-нибудь новое. Это самый богатый город в Калифорнии, — ответил капитан Пур и коснулся ее руки точно так же, как когда рассказывал о жуткой тишине перед тем, как немцы обстреляли автобазу.
Нос у него был длинный, но хорошей формы, на макушке густые приглаженные волосы поднимались, точно пучок запоздавшей с лета травы на осеннем поле. На розоватом пальце блестел большой сапфир; солнце играло на нем так же, как в его голубых глазах, и Линда не могла бы сказать, видела ли когда-нибудь такого же по-королевски красивого мужчину. Приборная панель «кисселя» блестела никелем, и в отражении было очень заметно, что пальто у нее поношенное. А еще в неверном отражении виднелись суровые кирпичные дома торговцев; она никогда еще не видела, чтобы их было так много в одном месте, а над всем этим возвышались горы Сьерра-Мадре, где астрономы из старинного университета Трупа смотрели в свои телескопы и, как поговаривали, при помощи станций, антенн и наушников пытались поймать сигналы с небесных тел.
Они поднялись на холм, против солнца, и, когда город остался позади, перед ними открылось широкое русло. Дубы, платаны, каштановые деревья теснились по берегам, дорога шла вниз, к воде, но Уиллис Пур свернул на бетонный мост, переброшенный через каньон. Мост украшали электрические фонари, и через низкие перила Линда видела то, что было внизу: мертвый песок, сухие ольховые кусты, тополя, бузину, сухие листья, свисавшие с сухих прутьев-веток. Машина быстро ехала по мосту, вокруг нее свистел воздух, холодный вечерний воздух с западных холмов, пахло лавром, лимонным сумахом, травой, полынью, ванилью. На севере гигантская подкова стадиона утопала в ивах, жостере и тойоне. Капитан Пур сказал: «Это стадион "Розовая чаша". Его построили два года назад». Линда закрыла глаза и представила, каким было это русло до того, как над ним поднялся стадион; до того, как сюда пришли тысячи людей и начали копать, расчищать, колотить молотками; до того, как шестьсот мулов начали месить здесь грязь, потеть и упорно трудиться до медленной, мучительной смерти.
— Для чего он?
— Для турнира, — коротко ответил капитан Пур и добавил: — Ах да, вы же в Пасадене человек новый. У нас есть здесь небольшой местный праздник — Турнир роз.
«Киссель»
чуть занесло на изгибе моста, капитан дернул руль, рука Линды упала ему на ногу, но он быстро справился с управлением, так же быстро она отдернула руку, и они въехали на холмы Линда-Висты.— Этот мост называют Мостом самоубийц, — сказал он, усмехнулся, обнажив зубы, отбросил назад волосы, и впервые в жизни Линда не нашлась с ответом.
— Вам здесь понравится, мисс Стемп, — продолжил он. — Я уверен — вы к нам быстро привыкнете.
Он свернул на белую пыльную дорогу, обсаженную по сторонам эвкалиптами. За деревьями виднелись дворовые постройки: амбар, двухэтажный сарай, конюшня с открытой дверью. Два человека жгли обрезанные ветки, но Линде не были видны их лица — только рыжий огонь и бледный дымок. Оросительный канал шел параллельно деревьям, в нем медленно текла бурая вода, а на краю сидела веселая серая белка. Дорога пошла вверх, по крутому холму, заросшему жестким кустарником чапараля, ценофуса, дикой вишни, старой сирени и перекрученными земляничными деревьями. К склонам холма прижимались тени, по щеке Линды пробежал холодок. Надвигался холодный, сырой воздух ночи.
Дорога закончилась у литых металлических ворот, подвешенных на двух каменных столбах. К одному из них была прикручена табличка «РАНЧО ПАСАДЕНА»; к другому — «ПРОЕЗД СЛУЖЕБНОГО ТРАНСПОРТА ЗАПРЕЩЕН». Автомобиль проехал в ворота, капитан Пур остановил его, все так же держа руки на руле; через несколько секунд он выпрыгнул из машины и сказал: «Ну вот я и в воротах».
В одном из писем Брудер рассказывал о сотнях акров рощ, густого леса, зимней реке и летнем дожде, белом доме на холме и о семействе по фамилии Пур. Было там и о воротах: «Когда я приехал, они совсем заросли диким огурцом. А эвкалипты вдоль дороги не подрезали, наверное, лет десять». В другой раз он писал: «В семье никого не осталось, только сын Уиллис и его младшая сестра Лолли. Избалована донельзя».
Дорога взобралась на холм, и на самом верху, на гребне, дикие ягоды и лавр сменились лужайкой и длинной живой изгородью из ярко-красных камелий. Дорога пошла дальше, к такому большому и белому дому, что Линда сначала подумала — не одна ли это из гостиниц, о которых говорила ей Маргарита: «Хантингтон» или, может, совсем новая «Виста». Уиллис подъехал к дому, махнул рукой садовнику-японцу в зеленых резиновых сапогах, и стало понятно, что это и есть дом Пуров и что они приехали на ранчо Пасадена, как приезжают куда-нибудь за границу. В доме было этажа три, а может, четыре — точно Линда не заметила: на окнах висели кружевные занавески, и ей сразу же пришло в голову, как много нужно горничных — целая армия, — чтобы стирать их и гладить. С черепичной крыши поднимались дымовые трубы; Линда задумалась, кто рубит дрова, топит камины и убирает золу. Неужели это придется делать ей? По второму этажу шел широкий балкон, и Линда представила себе, как там, в соседних комнатах, живут Уиллис и Лолли Пур, как они засыпают под скрип дверей. Она представляла себе, сколько банок с крахмалом тратится здесь в неделю, чтобы привести в порядок простыни и пристежные воротнички Уиллиса. Терраса на южной стороне дома — с балюстрадой, украшенной вазами с рассаженными в них кумкватами, — была шириной с салатное поле, целый акр плитки; Линде снова представились швабры, ведра с грязной водой и ноющая боль в спине.
— Кто здесь убирает? — спросила она.
— Где? В доме? Девушки — Роза и еще другие. Вы потом со всеми познакомитесь.
Дорога сузилась, асфальт сменился оранжевой плиткой ручной работы, которую делали в керамической мастерской Тедди Кросса на Колорадо-стрит, — день и ночь там в горнах пылали каштановые дрова. Машина проехала под портиком к лоджии, где плетеные диваны и подвесные скамейки будто бы приглашали отдохнуть на них. Линда ждала, что капитан Пур (тут он снова сказал: «Нет, я настаиваю: вы должны называть меня Уиллис!») выключит двигатель и пригласит ее в дом; ей стало страшно — страх был какой-то нехороший, непонятный, — что она не поймет, как и что надо делать в этом гигантском холле, в библиотеке или на огромной террасе, где, как воображала себе Линда, горничная с вздернутой верхней губкой при свете заката подает суп из клешней лобстера. Перед ней был настоящий дворец, и Линда смущалась, что от ее пальто пахнет рыбой и что на чулке у нее дырка. Чулки у нее были всего одни, и то она в последний момент догадалась купить их в магазине напротив лос-анджелесского вокзала Юнион-стейшн, а потом торопливо натянула в дамской комнате. «Только одну пару? — спросил ее тогда продавец. — Не хотите ли коричневые перчатки? Два сорок пять всего?»
Но Уиллис проехал дальше.
— Мы с Лолли живем здесь, — сказал он и повернул в другую от портика сторону; под колесами «кисселя» зашуршал гравий. — Когда-нибудь я вам все покажу.
Машина отъехала от дома, Линда обернулась и в небольшом верхнем окне заметила девушку, которая смотрела на нее влажными черными глазами; девушка была очень хрупкой, с худым лицом. Над подоконником белела ее ночная сорочка, вид у девушки был такой, будто она вот-вот лишится чувств, но она пристально следила за машиной капитана Пура, за самим капитаном Пуром и за Линдой, и Линда подумала, не Лолли ли это; Линде показалось, что в глазах девушки горит желание, но машина заехала за аллею тисов, и дом скрылся из виду.