Пасадена
Шрифт:
Блэквуд остановился рядом с указателем на ферму и вышел посмотреть, что продает девушка. В корзине шевелились пойманные утром лангусты, и девушка вынула из воды самого маленького, еще живого. Он поднимал свой короткий хвост и шевелил тонкими и длинными усами-антеннами, пока Блэквуд его рассматривал.
— Где же у него клешни?
— У них их нет.
— Вы сами их наловили?
— У меня восемь ловушек на дне океана.
— А побольше нет?
— Только такие, мистер Блэквуд. Живность в океане мельчает.
— Мистер Брудер говорил вам, что я покупаю ранчо Пасадена?
— Он говорил,
Блэквуда неприятно удивило, что Брудер соврал о нем, и соврал девушке, которая явно ничего не понимает в таких вещах. И хотя миссис Ней рассказала ему еще кое-что из истории Пасадены, только сейчас до него дошло, что эта девушка, Зиглинда, родилась на ранчо. «Но почему же она сейчас здесь?» — подумал Блэквуд.
— Вы ведь когда-то жили на ранчо? — спросил Блэквуд.
Зиглинда кивнула.
— Долго?
— Долго.
— Когда вы уехали?
Она не успела ответить, потому что подошел Паломар. Он был все в тех же полосатых штанах с красным шелковым сердечком на нагруднике, только сильно перепачканных — сердечко было в пятнах какой-то черной жидкости.
— Мистер Блэквуд, Брудер прислал меня за вами. Он ждет вас в доме.
— Я скоро приду.
— Он хочет, чтобы вы шли сейчас.
Блэквуду не нравилось, когда ему диктовали, что надо делать. Но он не стал спорить, опасаясь, как бы его дело не сорвалось. Когда он парковал машину во дворе, из дому вышел Брудер. Он сделал жест рукой, приглашая Блэквуда войти, и только у камина, стоя совсем рядом с Брудером, Блэквуд увидел, как тот сдал. Он еще больше похудел, и было ясно, что долго стоять он не может и что его терзают боли в костях и сосудах. Бороду он сбрил, обнажив впалые, как провалы, щеки. Он опустился в кресло-качалку у огня — безобразно растопырив колени и локти, и закачался, глядя на тлеющий пепел и струйку дыма, поднимавшуюся от черных прогоревших бревен. Темный шрам у него на виске заметно подрагивал.
— Может быть, подбросить дров? — предложил Блэквуд.
— Да, было бы очень любезно.
После этого Блэквуд разместился в кресле-качалке напротив, и на плетеном ковре их ноги почти соприкоснулись. Яркое мартовское солнце светило прямо в окна, низкий прилив казался отдаленным и мирным, как человек, спавший в соседней комнате.
— Я успел переброситься парой слов с Зиглиндой. Она мне кое-что рассказала… — начал Блэквуд, чтобы проверить, не дрогнет ли лицо Брудера, но на его лице не шевельнулся даже мускул. — Мистер Брудер, как вы? Принести чего-нибудь?
Рука Брудера потянулась к горлу, потрогала коралл. Миг за мигом утекал спокойный весенний день, Брудер неторопливо поглаживал подвеску, а Блэквуд повторял себе, что нужно набраться терпения и ждать своей возможности.
— Я так понял, — заговорил наконец Брудер, — что вы связались с этими дельцами из банка — доктором Фрименом и его шайкой.
— Это миссис Ней сказала?
— Вы, я так думаю, понимаете, что ребята эти неприятные. Они думают только о себе и таких, как они. Вы вот не такой, да и не станете таким никогда.
— А вам не кажется, что вы слишком критически настроены, мистер Брудер?
— Вот вы знаете, что не далее как вчера доктор Фримен прислал телеграмму с расспросами о Пасадене? Пишет — комиссия
готова встретиться со мной хоть сейчас.— Но она же моя! — отрубил Блэквуд.
— Нет, не ваша, мистер Блэквуд, — возразил Брудер и посмотрел на книжную полку, где валялась скомканная телеграмма.
— Я первый сюда приехал!
— Не горячитесь, мистер Блэквуд. Я пока не ответил Фримену…
Брудер вдруг замолчал и этим испугал Блэквуда. Ему что, нездоровится? Непонятно было — то ли Брудер поддался болезни, то ли просто сильно устал.
— Миссис Ней говорит… — начал было Блэквуд.
— Я и так знаю все, что она вам сказала. Мы же друзья, не забывайте. А вообще-то зачем вы приехали ко мне, мистер Блэквуд?
— Вы же сами меня приглашали.
— Верно, приглашал. Но у вас серьезный интерес или вы просто так, меня от дел отрывать?
Блэквуд уверил Брудера в искренности своих намерений, и Брудер сказал:
— Вот поэтому-то я с вами и говорю. Не буду я вести дела с такими людьми.
— С какими?
— Послушайте, мистер Блэквуд! Вы понимаете Пасадену не хуже моего.
Разговор складывался так непривычно, что Блэквуд никак не мог понять, движется он вперед или нет. Но даже в такой ситуации он не оставлял попыток стать хозяином положения.
— Как вы знаете, мистер Брудер, — сказал Блэквуд с глубоким вздохом, — ваше ранчо уже много месяцев как выставлено на рынок. Чем дольше оно не продается, тем менее привлекательным становится. Теперь я знаю историю этого ранчо, знаю обо всем, что здесь происходило, и приехал, чтобы договориться о сходной цене.
— Вы знаете историю ранчо? Все знаете, что здесь происходило?
— Миссис Ней многое мне рассказала. А вы сами дорассказали остальное.
— И вы так уверены, что знаете все?
Блэквуд заколебался, устыдившись собственной самонадеянности.
— Вы, мистер Блэквуд, сказали, что приехали скинуть цену?
— Ну да, сойдемся же мы на том, что устроит обоих.
— Что значит — устроит обоих? Разве у одного из нас власти не больше, чем у другого? Разве не всегда так бывает?
Но Блэквуд гнул свою линию:
— Кто-нибудь, может, скажет, что этот участок так себе. Тут много, что называется, нежелательного. Мертвая апельсиновая роща. Мавзолей, где лежит целая семья. Да и вы тоже…
— Тоже что, мистер Блэквуд?
— …скажем, человек с определенным прошлым. Такое отпугнет более робких.
Блэквуд ожидал, что лицо Брудера нальется яростью, но этого не произошло. Блэквуд продолжил:
— У дома и участка непростое прошлое. Многие потенциальные покупатели отвернутся от него, мистер Брудер.
— Непростое, по-вашему?
— Правду сказать, да. Такой быстрый упадок — меньше чем за поколение — это неприятный сюрприз для возможного инвестора.
— Что вы хотите сказать, мистер Блэквуд?
— Меньше чем двадцать лет назад это было одно из лучших мест Пасадены. А теперь? Оглянитесь вокруг! Все, кто жил здесь, умерли и покоятся в мавзолее.
— А вот и не все. Вы же сейчас говорили с Зиглиндой. Она, по-моему, очень даже живая.
Блэквуд представил себе эту девушку: внешне она очень походила на Линду в описании миссис Ней, а вот отцовской крови в ней почти не чувствовалось. Блэквуд сказал: