Пашка из Медвежьего лога

– Так уж и влет!..

Пашка делает вид, что не слышит моих слов, берет чирка, кладет рядом с гусем. В сравнении с гуменником он кажется крошечным, жалким трофеем.

– Из двух птиц похлебка будет куда с добром!

– Если не хватит, у меня еще гусь есть.

Этого Пашка никак не ожидал. Он испытующе смотрит на меня - не верит.

– Да, да, гусь и, пожалуй, покрупнее твоего. Так что ты не очень-то задирай нос.

– А где он?

– Пока на острове. Видишь серый ком?
– Ах, на острове… - Парнишке как будто сразу полегчало.
– Его еще надо достать, тогда считать гусем.

– А ты помоги.

Пашка деловито подходит к берегу, всматривается в густой сумрак, пробует пальцем воду.

– Ты не вздумай в озеро лезть!

– Нет надобности. Жулик мигом достанет, - уверенно отвечает Пашка.

Он отстегивает на собаке ошейник, бросает в сторону острова небольшую палку, кричит на оторопевшую собачонку, впервые попавшую на охоту.

– Жулик, возьми!.. Пиль!

– Жулик умоляюще смотрит на него. Чего бы он ни отдал сейчас, чтобы не лезть в холодную воду. Но Пашка проявляет упорство. Еще бросает палку, угрожающе кричит на собачонку. У той нет выхода: она осторожно, как балерина, переступает ногами, пробует войти в озеро, но тотчас же отскакивает назад. Ее начинает трясти.

– Жулик, хороший песик… - ласково начинает "дрессировщик" и, бросая палку к островку, кричит: - Возьми!.. Пиль!.. Я кому говорю!..

Жулик ложится на спину, поднимает лапы, сдается. На морде страх и унижение. Пашка ставит его на ноги, еще что-то бросает в озеро и сталкивает Жулика в воду. Тут уж ничего не поделаешь, и собачонка плывет к островку, прикрытому мраком ночи.

Стоим ждем. Втайне я, как мальчишка, радуюсь, что обстрелял Пашку: один к двум в мою пользу. Конечно, чирок не велика птица, но при данной ситуации - козырь. И страшно хочется, чтобы мой гусь оказался крупнее, тогда Пашка прикусит язык… И тут я краснею за свои мысли.

Внезапно, будто сигналя об опасности, слева кричит большой кулик, а позади за темной полоской ельника осторожно курлыкают журавли. Опять томительная тишина… До слуха долетает долгожданный шелест троелиста, тяжелое сопение, возня. Пашка облегченно вздыхает.

– Жулик, назад!
– кричит он повелевающим тоном. Вместо ответа с острова доносится хруст костей.

Парнишка поворачивает ко мне лицо, искаженное недоумением, и, угрожая кулаком в сторону острова, кричит сколько есть силы:

– Жулик, назад!

– Назад! Назад!..
– кричим мы почти одновременно, но наши угрозы безнадежно молкнут в темноте.

Пашка вскидывает ружье, стреляет в воздух. Жулик в ответ лакает воду и опять принимается за гуся…

"Вот и обстрелял!" - с горьким сожалением думаю я.

– Оно, конечно… - начинает Пашка оправдываться.
– Если бы я за каждую подноску давал Жулику сахар, как в цирке, он бы и не подвел. Но бабушка не согласна, говорит: "Нечего собак приучать, лучше сами лишний стакан сладкого чая выпьем". Вот и получилось…

– Прямо надо сказать, Пашка, скверно получилось. Зря извели гуся.

– Ничего, - успокаивает меня парнишка и, копируя дедушку, продолжает: -Завтра за мое почтение настреляем.

– Где тут настрелять! Видишь, не успели мы появиться, как с озера птицу будто ветром сдуло. Ей отдохнуть надо, а мы ее свинцом угощаем. Лет бы на пять отобрать у охотников ружья, пусть птица успокоится, расплодится…

Пашка растерянно молчит.

С озер доносится крик одинокой птицы.

Нас окутывает холодом широкая таежная ночь. Ее влажные туманы накрывают опустевшие озера. И земля, на которой мы стоим с Пашкой, кажется где-то далеко-далеко от людей, на краю материка.

Меня пугает ее отчужденность, ее безмолвие.

Молча шлепаем по заболоченному перелеску. В лужах зажглись небесные светлячки. Пашка озорно топчет их латаными сапогами, ломает вдрызг зеркальную гладь воды, как будто шагает по звездам. С такой добычей ему теперь хоть куда!

В жуткой темени исчезает старый беспокойный мир. Черное небо чертят огнистые метеориты, да сквозь ночь костер зазывно моргает, зовет…

Какая притягательная сила в этом ночном огоньке! Человека всегда тянет к нему, и жизнь его в лесу была бы безрадостной, если бы он потерял такого чудесного спутника, как костер.

Из тьмы обозначилась стоянка. На огне бушует чайник, гремя крышкой.

– Чего задержались?..
– со вздохом облегчения встречает нас Гурьяныч.
– Думал, не пойти ли помочь донести уток, да услышал шаги.

А сам ощупывает меня любопытным взглядом, и на его лице вдруг появляется обидное разочарование. Но вот он видит за Пашкиной спиной гуся, радостно поднимает брови.

– Вот это да!..

Пашка не торопясь сбрасывает на освещенную костром землю добычу, отступает на два шага и, подбоченившись, ждет окончательной оценки.

– Скрадом?
– спрашивает его обрадованный Гурьяныч.

– Влет! Будь второй ствол, еще бы сбил одного. Да, совсем забыл… - Он как бы между прочим запускает за пазуху руку, вытаскивает крупного шилохвоста и бросает его к гусю.

– Тоже влет?

Пашка не отвечает - достает из кармана гоголя.

– Маловато, дедушка, стало утчонки, видать, и правда извелась, -серьезно, как взрослый, рассуждает парнишка.

А я стою с чирком в левой руке и не знаю, что с ним делать. Бросить в общую кучу - Пашка не замедлит что-нибудь сострить…

– Вы присаживайтесь, в ногах правды нет. Сейчас ужинать будем, а уток сварим утром, - спохватывается Гурьяныч.

– Да, да, давайте ужинать.
– И, направляясь к шалашу, я незаметно роняю своего чирка в Пашкину кучу.

Старик укрепляет на тагане котелок с каким-то варевом, сильно пахнущим перцем и чесноком, пододвигает к огню чайник и только теперь поднимает тяжелого гуся.

– Жирен! Поросенок, чистый поросенок!

– Это что! Дядя убил пожирнее, да Жулик съел, - перебивает его Пашка.

– И вы гуся убили?!
– удивляется Гурьяныч и строго спрашивает у внука: - Что же ты смотрел?!

– Самому плыть боязно, ноги сведет.

– Так ты Жулика послал? Пашка молчит.

– А где он?

– На Горловом, гуся доедает.
– Эка беда, како добро стравили собаке!
– Старик

долго не может успокоиться.

Пашка - именинник. Еще не было у него такого длинного, такого утомительного и счастливого дня. Он усаживается между толстых корней ели и оттуда молча следит за всем, что творится на таборе. Но я замечаю, что-то беспокоит его, каким-то виноватым взглядом парнишка следит за Гурьянычем.