Пашкины колокола

Утром братья проснулись рано. Мамка на работу уже неделю не ходила: в ответ на требования ткачей установить минимум заработка Голутвины уволили всех, кроме мастеров да сторожей. А объявление повесили: закрывается фабрика из-за нехватки угля.

Михельсоновский завод продолжал работать, но Андреич решил пропустить день. Тиски "положения второй охраны" к осени отпустили свою железную хватку, и рабочие многих заводов и мастерских то и дело бастовали.

Не пошел на завод и Пашка, побежал в типографию за "Социал-демократом". Андрей и старики сели пить чай.

– Солдату в окопах, ясное дело, невмоготу, сын, - говорил Андреич, но ведь и нашему брату не мед с маком. Цены на все растут, будто на бешеных дрожжах, а хозяева как нам платили, так и платят. Мы им про рабочий контроль, про восьмичасовой рабочий день, а они в ответ фигу. Иначе, грозят, завод прикроем, а вас - вон! К слову сказать, с августа на забастовку встали кожевники по Москве. Обувные, шорно-седельные, прочие, побольше ста тысяч. Бастуют второй месяц! С других заводов им помощь оказывают по силе-возможности. Потому и держатся. Не глядя на тяготы, сынок, народ посознательнее стал...

– Чего же кожевники требуют?

– Да то, что и все! Отменить штрафы, мастеров самых лютых - прочь, заработок повысить. Ну и конечно, восьмичасовой... Боюсь только, задушат их хозяева. Уж больно жизнь трудна стала!

Вернулся Пашка с пачкой газет. Андрей тут же развернул газетный лист, пробежал взглядом по заголовкам. Глаза сразу потемнели, брови связались на переносице тугим узлом.

– Чего, сын?
– встревожился Андреич.

– Очередное зверство! Ну, да другого и ожидать нечего...

– Читай-ка!

Андрей прочитал вслух:

– "Калужский Совет разгромлен. Многие его члены убиты. Гражданская война объявлена! Правительство, помещики сомкнутым строем идут против крестьян, солдат и рабочих. Необходим немедленный отпор!.."

Пашка, неотрывно смотревший на брата, поразился выражению его лица никогда не видел у Андрюхи таких напряженных, недобрых глаз.

– Да, сын!
– вздохнул Андреич, вставая вслед за Андреем из-за стола.
– Не жалеют они нашей кровушки!

Ответил Андрей от двери, надевая шинель:

– Ничего, батя. Мы с них за каждую каплю крови, за каждую материнскую слезу взыщем! Ух, до чего я это воронье ненавижу!

– Андрюшенька, милый!
– окликнула мать.
– Ты что же? Совсем уходишь?

– К вечеру приду, мам! Теперь в госпиталь, за Сапуновым. Вместе в Московский рабочий Совет подадимся! Есть там верные люди: Оля Варенцова, Емельян Ярославский, другие. С ними совет держать будем... Военному делу народ надо учить, к бою готовить. Ишь Калуга-то что показала! Много наших они там побили!
– Надевая фуражку, Андрей невесело усмехнулся: - А ты куда нацелился, Арбузище?

– С тобой, братка!

– Ну, айда, подручный!
– Ужо с порога Андрей обернулся к отцу.
– Как он, батя? Шуровать у горна подучился?

– Вовсю шурует! Добрый кузнец растет!

Пашка шагал по знакомым улицам рядом с Андреем, с гордостью поглядывая на встречных. Дождик перестал, и кое-где сквозь белесую рвань осенних облаков просвечивало синеватое, выцветшее небо. Мерзли очереди у хлебных и бакалейных лавок.

На Малой Серпуховской, неподалеку от Коммерческого, братьев остановил радостный крик:

– Андрюша! Павлик!

Это торопились в институт Люсик и ее подружки - всегда веселая, остроглазая Катя Карманова и тихая, молчаливая Наталка Солуянова. Люсик крепко пожала братьям руки.

– Куда, Андрюша?

– Да к ребятам, к двинцам, в Озерковский.

– Вечером в завком зайдете, Андрей?

– Обязательно!

В госпитале Андрея ждали. Привезенных из тюрьмы двинцев начальство госпиталя побаивалось, и потому они пользовались относительной свободой. У кого хватало сил, бродили из палаты в палату, гуляли во дворике.

Сапунов и еще один незнакомый Пашке солдат встретили Андрея у ворот.

– Тут мы, Андрей, такую штуку обмозговали, - сразу приступил к делу Сапунов.
– На долгий покой нам в госпитале рассчитывать не приходится. Чуть на поправку - и начнут они нас поодиночке распихивать по разным полкам, лишь бы от Москвы подальше. Слушок идет, в Витебск собираются везти.

– Другого нам и не ждать, - сказал Андрей.
– Вместе мы - сила, вот они нас и разгоняют.

– Так, - кивнул Сапунов.
– Давайте-ка отойдем в сторонку, чтобы без лишних ушей. Братишка не из болтливых?

– Ну!
– улыбнулся Андрей.
– Понимает, что к чему! Член молодежной ячейки в помощь партии.

– Дело! Ну, пошли!

За кустиками сирени в окружении старых лип зеленела облупившейся краской беседка.

– Ты, Паша, покарауль возле, - приказал Андрей.
– Понятно? И не морщись. Тут обидного для тебя нет.

– Ладно!
– буркнул Пашка.
– Не глупенький...

Присел на низенькие ступеньки, огляделся. Под госпиталь приспособили пустующий особняк - видно, хозяева после февральской сбежали туда, где безопасней. Вдоль стен валялись оторванные от ставней доски, садик заброшен, в беседке выбиты цветные стеклышки в окнах.

Пашка прислушался к разговору в беседке. Высокий и резкий, чуть приглушенный голос Сапунова был хорошо слышен.

– Вот мы составили письмо к рабочим депутатам Москвы. Давай, Андрей, послушаем да исправим, если что нескладно сказано. Пишем мы так... "Солдаты разных частей Двинского фронта 5-й армии, освобожденные из Бутырской тюрьмы, приветствуют Совет рабочих и солдатских депутатов. Сегодня узнали мы, будто хотят нас направить в распоряжение этапного коменданта города Витебска по общему списку, а там, быть может, нас опять посадят в тюрьму или раскассируют по разным частям, где офицерье задушит нашу революционную силу. А потому, ввиду полного истощения наших сил вследствие голодовки и долгого пребывания в тюрьме, просим московских товарищей депутатов хлопотать перед военным округом об оставлении нас при Московском гарнизоне на два-три месяца". Вот такую бумагу, Андрей, мы думаем передать Совету. Как твое мнение на этот счет?

Привстав, Пашка заглянул в беседку. Напряженные в раздумье, худые лица, подрагивающие губы Сапунова, суровые глаза брата под козырьком фуражки.

– Нести такую бумагу, - продолжал Сапунов, - в насквозь буржуйскую городскую думу нет смысла. А вот в рабочий Совет...

– Не связаться ли нам поначалу с Савеловским госпиталем?
– перебил Андрей.
– Им, должно быть, тоже грозит, подпишутся и они. Тогда наша просьба к Совету поувесистее станет! Там их четыре сотни. Сила!

– Верно, Андреев!
– похвалил незнакомый Пашке солдат.
– Сначала в Савеловский, а уж оттуда в Совет. Оно посерьезнее будет! Пошли!